И снова рапорт за рапортом… Через год Леваневского наконец направляют в Севастопольскую военную школу морских летчиков. И опять не повезло: он опоздал к началу занятий. Пришлось до следующего набора поработать начальником хозяйственной части школы. Правда, одновременно он понемногу и учился.

Инструктором Леваневского был Василий Сергеевич Молоков. У него было много хороших курсантов, но лучшим из них он считал Леваневского. И его первым из группы Молоков выпустил в самостоятельный полет. Леваневский отлично чувствовал машину, посадки делал всегда «на редань», что у сухопутных самолетов соответствует посадке «на три точки». Он стал летать легко, четко, изящно.

Окончив Севастопольскую школу с отличными оценками, Леваневский вскоре стал работать в ней инструктором. Многих научил он летать, в том числе и Анатолия Ляпидевского.

Молоков – Леваневский – Ляпидевский! Тесно переплелись летные судьбы этих славных пилотов. Учителя и ученики одновременно стали первыми Героями Советского Союза.

После демобилизации из армии Леваневский пошел работать в Осоавиахим. Это было время, когда в нашей стране быстро развивался авиационный спорт. В городах возникали кружки и школы авиамоделистов, планеристов, парашютистов, летчиков. Обучение молодежи, влюбленной в авиацию, стало делом большого государственного значения. И это ответственное дело взял в свои руки Осоавиахим.

Десятки, сотни рабочих парней и девушек приобщил к авиации Леваневский, будучи начальником осоавиахимовской школы в Николаеве, а затем – Всеукраинской школы в Полтаве. Но ему самому хотелось летать, далеко, по многу часов не отрывая рук от штурвала. Сигизмунда тянуло на далекий Север.

И вот для освоения Арктики Леваневскому поручили перегнать из Севастополя в Хабаровск двухмоторный морской самолет «Дорнье-Валь». Он пролетел свыше двенадцати тысяч километров над сушей, стараясь придерживаться рек. В полете, продолжавшемся больше месяца, ярко проявилось высокое летное мастерство пилота.

Самолет теряет высоту

…Леваневский отдыхал, вернее, скучал, в Полтаве. Без дела ему всегда было скучно. Очень живая натура была у этого крепкого, сурового, решительного человека.

В Полтаве он услышал по радио сообщение о гибели «Челюскина» и тотчас же побежал на почтамт и телеграфировал о том, что готов лететь на помощь челюскинцам. А на следующий день получил правительственную «молнию»: «Немедленно выезжайте в Москву».

Чтобы понять, с какой оперативностью работала в те дни Правительственная комиссия, достаточно сказать, что решение отправить с Аляски на Чукотку два закупленных в Америке самолета, пилотируемых Леваневским и Слепневым, было принято через три дня после кораблекрушения в Чукотском море. Вместе с летчиками за машинами отправился известный полярный исследователь, первый начальник Северной Земли Георгий Александрович Ушаков. Американские газеты называли его «чемпионом белого пятна».

На двенадцатый день путешествия они прибыли в Нью-Йорк. Здесь обзавелись картами, выбрали тип машин и место их закупки, поближе к Чукотке.

В городе Фербенксе летчикам передали пассажирские девятиместные самолеты «Консолидейтед-Флейстер». Они имели шестисотсильные моторы «Райт-Циклон» и могли развивать скорость до 250 километров в час.

Воздушные корабли были одинаковые, и чтобы не путать их, на крыльях, кроме советских опознавательных знаков, сделали надписи: «СЛ» – Сигизмунд Леваневский и «МС» – Маврикий Слепнев. Машины были выкрашены в ярко-красный цвет, а надписи вывели огромными черными буквами. Таким образом, в первый и последний раз советским пилотам довелось летать на самолетах своего имени.

Леваневскому, очень требовательному к людям, с которыми он работал, понравился его новый молодой механик. Кляйд Армстидт оказался симпатичным, толковым и смелым парнем. За участие в челюскинской эпопее он был потом награжден орденом Ленина.

При перелете со среднего течения реки Юкон, где была посадка около индейского селения Нулато, машины «СЛ» и МС» попали в трудные условия. Они шли в слепящем снежном шторме на бреющем полете, ориентировались по телеграфным столбам и чуть не задевали их. Каждая малейшая оплошность пилотов могла привести к трагедии. Леваневский и Слепнев показали высокое искусство самолетовождения и удивили своей смелостью американцев. Их появление в Номе в непогоду привело в восхищение все население города.

Леваневского встретили здесь как доброго, старого знакомого. Всем был памятен его прилет сюда со спасенным Маттерном. Местный авиационный клуб дал в честь советских летчиков банкет, избрал их почетными членами.

В Ном пришла радиограмма от Правительственной комиссии из Москвы, предписывавшая Леваневскому с Ушаковым немедленно вылететь на Чукотку, а Слепневу с его машиной оставаться в Номе до выяснения положения в Ванкареме.

Сводка погоды на 29 марта была достаточно благоприятной: над Беринговым проливом до Уэллена – ясно, а в Ванкареме – низкая облачность.

Провожало пилотов много народу.

– Гуд-бай! Гуд-бай!

Полный газ – и «Флейстер» в воздухе. Ярко сияет солнце. Видимость – отличная. В голубом небе в районе острова Диомида красная машина качнула крыльями, отдавая воздушный салют невидимой линии советско-американской границы. Через несколько минут – остров Дежнева. Затем самолет проходит над самым крайним селением северо-восточной окраины Советского Союза, районным центром Чукотки – Уэлленом.

Появилась быстро понижающаяся облачность. Леваневский набрал высоту и повел машину над облаками. Вблизи Колючинской губы самолет пробил облачность, и лётчик увидел берег Чукотского полуострова. Через 20-25 минут должен показаться мыс Онман. Но в это время неожиданно поднялась пурга. Облачность быстро опускалась и почти вплотную прижимала самолет к торосистым льдам. Высота полета – двадцать метров. Видимости почти никакой. Внезапно перед стремительно несущейся машиной выросла крутая скала мыса Онман.

Ушакову – пассажиру Леваневского – показалось, что самолет неминуемо врежется в почти отвесную каменную стену, он даже глаза закрыл. Но Леваневский проявил самообладание, находчивость и поистине виртуозное владение машиной. В одно мгновение самолет почти вертикально пронесся над скалой, едва не коснувшись лыжами торчащих на вершине каменных зубьев.

Лететь дальше бреющим полетом невозможно. Леваневский старается побыстрей набрать высоту. Но когда достиг двух тысяч метров, к густому туману присоединился снежный шторм. Мокрые хлопья облепили машину. В кабине стало темно, как ночью. Бешеные шквалы дождя и сильные толчки бросали самолет.

Ушаков, увидя в боковое окошко, как на лобовой части крыльев стал появляться лед, написал записку Леваневскому. Пилот кивнул головой.

Обледенение! Страшный бич полетов в сложной метеорологической обстановке, предвестник неминуемой катастрофы. Быстро нарастающий слой льда резко меняет аэродинамические качества машины, утяжеляет ее. Как часто, не выдержав обледенения, самолеты разваливались в воздухе, а тут через несколько минут толщина льда на крыльях достигла трех-четырех сантиметров.

Ушаков так рассказывал об этих самых страшных в его жизни минутах:

«Сидя в кабине, я чувствую борьбу пилота с обледеневшей машиной. Она потеряла обтекаемость и вслед за этим начала терять скорость. Вентиляционные трубки покрылись льдом. Правильное биение мотора нарушилось. Машина начала проваливаться. С этого момента началась борьба летчика за жизнь трех человек, которых Арктика, по-видимому, решила включить в число своих многочисленных жертв.

Напряжение все более и более увеличивалось. Каждое мгновение машина готова была сорваться в штопор и с огромной высоты врезаться в лежащие под ней скалы. Но пилот умело выправляет машину и ставит ее в нормальное положение. Это повторяется регулярно каждые три-четыре минуты. Наше падение было уже определившимся.

Сидевший рядом со мной механик Армстидт решил привязать себя ремнями. В самый последний момент перед тем как застегнуть пряжку, он взглянул мне в глаза. В ответ я улыбнулся, улыбнулся потому, что, видя искусство нашего пилота, я верил в то, что, несмотря на падение, мы останемся в живых. В первое мгновение в глазах Армстидта было огромное удивление. Немая сцена продолжалась. Я почувствовал, как моя вера в пилота передается американцу.