– Где он? Где?

Я мигом передал управление второму пилоту Александру Николаевичу Тягунину и бросился к окну.

Жестокое разочарование! Это было всего лишь разводье, по форме напоминавшее аэроплан.

Мы продолжали поиски, летая зигзагами. Каждые десять минут наш замечательный штурман Иван Тимофеевич Спирин менял курс.

Мы ныряли под облака, внимательно осматривали льдины и снова поднимались вверх… Что, если они здесь, близко?.. Слышат звуки наших моторов…

Тяжело было покидать район полюса, но пришлось уступить Арктике.

Обратно шли в сплошных облаках, нависших в несколько ярусов. Я с опаской поглядывал на крылья: не начинается ли обледенение?

Десять часов продолжался этот рискованный полет в условиях наступающей полярной ночи, второй в истории полет советского тяжелого самолета на полюс.

…Потом мы снова готовились к поискам. Но Арктика обрушила на нас еще более жестокие циклоны, туманы и метели.

Наши машины, находившиеся на Рудольфе, не были приспособлены к ночным арктическим полетам. Поэтому правительство решило направить на поиски другие, специально оборудованные воздушные корабли. Их спешно подготовили московские заводы.

В начале октября из столицы на Север вылетели тяжелые машины Героя Советского Союза М. Бабушкина, Я. Мошковского, Б. Чухновского и Ф. Фариха. Нашей группе приказали вернуться в Москву.

* * *

…Леваневского и его товарищей искали долго и упорно. Поиски кончились только весной 1938 года. Пилоты налетали над Северным Ледовитым океаном 63 тысячи километров, детально обследовали пространство в 58 тысяч квадратных километров.

Что можно было еще сделать?

Говорят, трудно найти иголку в стоге сена. Не знаю, не пробовал. Но как невероятно трудно обнаружить самолет в бесконечных льдах Арктики, это я хорошо знаю по собственному опыту.

Опаленная юность

Леваневский был, как считали мы, его друзья-летчики, очень хорошим, но «невезучим» летчиком. Завершила это невезение катастрофа последнего перелета, который мог стать самым большим триумфом его жизни. Не везло Сигизмунду и в челюскинской эпопее. А ведь к тому времени за его спиной были нелегкое детство, ранняя самостоятельная трудовая жизнь, боевая молодость, богатый летный опыт.

…Отец Сигизмунда, дворник, умер, когда сыну было 8 лет. В семье росли три брата и сестра. Трудно было матери, день и ночь сидевшей за швейной машинкой, прокормить ребят. Детство будущего летчика – черный хлеб, картошка, и не всякий раз досыта.

«Завершив» свое образование тремя классами уездного училища, Сигизмунд встретил Октябрьскую революцию рабочим акционерного общества «Рессора». Он вступил в Красную гвардию. Ему тогда не было пятнадцати лет, но рослому, не по летам серьезному пареньку можно было дать двадцать.

В Петрограде и Москве дети пухли от голода, люди от истощения падали на улицах. А кулацкие хаты в Вятской губернии курились хмельным сивушным дымом, самогон гнали из отборного зерна. Сюда, в хлебные места, вместе с группой питерских рабочих приехал и красногвардеец Леваневский. Здесь он стал бойцом продотряда. Богатеи оказывали яростное сопротивление продотрядовцам, отбиравшим излишки хлеба, и стреляли им в спины из кулацких обрезов. Противодействие местами выливалось в открытые бунты. Из затаенных уголков кулачье доставало оружие, припрятанное еще с германской войны, седлало лошадей… Загорались ночами хаты активистов, мчались по проселкам банды, оставляя на пути повешенных, порубленных, расстрелянных продотрядовцев.

А фронт гражданской войны был совсем близко. Колчак быстро продвигался через Сибирь. Красноармейские части отступали. Белые были в ста километрах от села, где стоял продотряд, в котором служил Леваневский.

В эти тревожные дни он получил последнее письмо из дома. Брат писал, что семья голодает, мать еле ходит от слабости. Домашние в категорической форме требовали немедленного возвращения Сигизмунда. Семья решила перебраться в Польшу, где недалеко от Беловежской пущи жили родственники. Молодой красноармеец наотрез отказался ехать в Польшу. Он остался защищать молодую Советскую республику и добровольцем отправился на фронт.

Рослый, энергичный Леваневский возглавил роту, которая состояла целиком из дезертиров. Сначала семнадцатилетний командир боялся, как бы его бойцы не разбежались – леса кругом хватало. Но в течение двух недель ему удалось превратить эту роту в настоящее боевое подразделение. Правда, по внешнему виду его бойцы мало походили на солдат. Одеты были кто в рваную шинель, кто в домотканый зипун, и у всех лапти на ногах. Но винтовок и патронов хватало. Обоза и кухни не было. В селах бойцов кормили крестьяне. Бедняки указывали, где у кулаков спрятано зерно. Откапывая хлеб, запасались на двое-трое суток и двигались дальше.

Командир полка, отметив хорошее моральное состояние роты, назначил Леваневского командовать батальоном, тоже состоявшим из дезертиров. Сигизмуд довел этот батальон до села Казанское на Каме, где передал его 30-й стрелковой дивизии. Дошли все бойцы до одного!

На колчаковском фронте молодому красному командиру дважды пришлось встречаться с легендарным полководцем Василием Константиновичем Блюхером. Он и раньше много слышал об этом исключительном военачальнике, храбрейшем и добром человеке и стремился служить под его командованием. Явившись в Тюмени прямо к Блюхеру, который был тогда командиром 51-й дивизии, Леваневский добился своего.

В одной из разведок Сигизмунда ранило в ногу, и он не мог оставаться в строю. Временная должность помощника начальника штаба бригады не пришлась ему по вкусу. Едва нога поджила, Леваневский по собственной просьбе был направлен заместителем командира стрелкового полка.

И снова тяжелые бои. Осень, грязь, дожди. Красные бойцы измучены, плохо одеты, голодны. Патронов не хватает – на весь полк выдают десять тысяч штук. У Колчака солдаты сыты, в английском обмундировании, патронов и снарядов сколько угодно. И все-таки после упорных, кровопролитных боев Красная Армия перешла в наступление и погнала войска «белого адмирала».

Леваневский сражался на различных боевых участках. В его подчинении было несколько батальонов. В своих воспоминаниях он рассказывал:

«Кроме того, что меня считали старше моих лет, меня еще принимали за бывшего офицера. Я же никакой военной подготовки не имел. У меня был революционный дух, но не было тактических знаний».

Он приобретал их в боях.

«Верховного правителя Сибири» – Колчака – гнали от Тюмени до Омска. Под самым Омском Леваневского отправили в санитарный поезд. Врачи поставили диагноз – контузия ноги.

Но едва санлетучка дошла до Тюмени, пациент убежал и явился прямо к Блюхеру. Командарм пригласил Леваневского к себе домой, напоил чаем.

– Как же это вы, товарищ, удрали из санпоезда? – спросил Блюхер.

– Да очень просто. Взял под мышку свои пожитки и ушел к вам. Хочется опять воевать под вашим командованием.

– Но ведь вы еще больны. Я вас направлю пока в запасной батальон, а когда поправитесь, дам назначение.

Но воевать под началом Блюхера Леваневскому больше не пришлось. Его свалил сыпняк. Едва выкарабкавшись из объятий жестокой болезни, Леваневский снова на фронте. Сначала на Западном, потом на Кавказском. В горах Дагестана он перенес возвратный тиф, схватил тропическую малярию.

Весной 1922 года после долгих просьб Леваневского откомандировывают в Управление воздушного флота Петроградского военного округа. Еще сражаясь с Колчаком на Восточном фронте, он заинтересовался авиацией. Немного тогда было самолетов, но красные военлеты на латаных-перелатаных машинах проявляли чудеса храбрости и воинского мастерства. И Леваневскому захотелось стать летчиком. Неудержимо звало к себе небо. Но в Петрограде вместо учебы он попал в завхозы воздухоплавательного отряда. Считай портянки и отвешивай крупу на кашу, а другие, счастливчики, летают!.. Все же завхоз ухитрялся иногда подниматься к облакам на воздушном шаре – «колбасе».