— Ма-ма, — захныкал он сначала тихо, но потом, когда взбешенные папы спрыгнули со своих кроватей, как дюжина пьяных роботов, он заплакал громче и громче:

— Ма-ма! Ма-мааааа!

Час тридцать дня.

Вятт выскользнул из постели и накинул халат. Терри лежала между черными простынями, ее белые руки и грудь были открыты. Она пристально наблюдала за ним темными беспокойными глазами. Сначала ей было очень неловко от близости Ричарда, но затем эта идея начала ей нравиться. Она вспомнила, как кто-то сказал, что распутники находят удовольствие и возбуждение не столько в самом грехе, сколько в понимании, что они грешат.

Но теперь, когда ему надо было уйти из спальни, она снова почувствовала себя неудобно.

— Гарет.., ты будешь долго?

— Недолго.

Он говорил тихо, словно боялся, что Гаррисон может услышать его. Он тоже нервничал, но из-за того, какой путь выбрать: это была прекрасная возможность, которую он никак не мог упустить.

— Все будет.., в порядке? — снова беспокойство, и, конечно, он понял, что она имела в виду. Даже не обсуждая, эти двое решили: нельзя позволить Ричарду Гаррисону вернуться из путешествия, в конце концов с машины должен сойти только труп.

— Все будет в порядке, да.

...В тени громады Психомеха Вятт вдруг почувствовал себя маленьким и испугался.

Гаррисон тянулся и дергался на ложе. Пот потоками стекал с искаженного липа и тела слепого. Кризис? Уже? Когда заработали вторичные системы, Вятт повернулся к пульту управления.

Да, кризис. Центры страха Гаррисона отвечали электронному зондированию машины. Сейчас он был в центре кошмара, и Психомех, в свою очередь, в ответ на его потребности начал питать его грубой силой, энергией, в которой он нуждался, чтобы победить своих личных демонов.

Вятт протянул дрожащую руку. На этот раз было легче. Намного легче, чем с Маасом Криппнером. Была бумага, освобождающая от ответственности, была Терри и были деньги. И, конечно, был сам Психомех. Вятт больше не колебался, а быстро перевел машину на ручное управление и повернул три ребристые ручки, отвечающие за поддержку Психомеха. Только что жужжавший звук стал тише, тише и совсем исчез. Теперь Гаррисон оказался в трудном положении, в безвыходном, в одном из своих самых худших кошмаров.

Папы прыгнули к нему.

Они прыгнули к мужчине-младенцу Гаррисону через трясину, которая чудом, выдерживала, их, в то время как он продолжал тонуть.

— Мама? Мама? — закричали они, их одинаковые лица потемнели от ярости. Они схватили край кроватки и отбросили его в песок, затем встали над его голой, съежившейся тонущей фигуркой, их руки поднялись как одна. — Ее нет дома. Нет дома, слышишь ? — и их руки ударили Гаррисона по лицу, по рукам, по спине, по груди.

— Нет, нет! — закричали двенадцать шлюх, их груди перестали раскачиваться из стороны в сторону, когда они припали к расшатанным кроватям, прижав костяшки пальцев к своим ртам. — Не бей бедняжку! Он напуган.

— Напуган? Напуган? — ревели папы. — Так этому выродку и надо, маленькому... — и они снова подняли руки.

Теперь грязь доходила Гаррисону до пояса, и единственная оставшаяся взрослая искорка наконец увидела и распознала опасность.

— ОСТАВЬ ЕГО! — произнес какой-то Голос.

Папы отступили от почти утонувшей кроватки, поднятые руки безвольно упали вниз, как тряпки, рты открылись, а глаза поднялись к небу. А там — лицо...

Лицо человека-Бога Шредера!

Гаррисон увидел лицо в грязном небе, его ужасное выражение, и та его часть, которая была младенцем, в ужасе заплакала. Но крошечная искорка-мужчина узнала!

Теперь, когда папы и их женщины забились в страхе по своим расшатанным кроватям, лицо Шредера приблизилось, огромное и ужасное, и внимательно посмотрело на него.

— Я ПРИШЕЛ, РИЧАРД. ТЕПЕРЬ С ЧЕСТЬЮ ВЫПОЛНИ НАШЕ СОГЛАШЕНИЕ. ПОЗВОЛЬ МНЕ ВОЙТИ. верхний край кроватки с бульканьем исчез из вида, оставляя Гаррисона по грудь в грязи. Он с силой заставил себя выговорить неумелым ртом младенца.

— Н-н-нет!

— ТОГДА ТЫ УМРЕШЬ ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС!

— Т-т-тогда мы оба умрем!

Когда грязь доползла ему до шеи, а шлюхи и папы начали странно кричать, человек-Бог взвесил ситуацию.

— ОЧЕНЬ ХОРОШО, — произнес он. Грязь начала захлестывать подбородок Гаррисона. — ТОГДА ТЫ ДОЛЖЕН ПОЗВАТЬ МАШИНУ, РИЧАРД, — И БЫСТРО!

Машина!

Гаррисон вспоминал, с отчаянием, напрягая свои экстрасенсорные способности. Он бегло просматривал, искал, увидел...

Позвал.

— Машина! — позвал он мысленно и вслух голосом ребенка. — Психомех, приди ко мне.

Мамина появилась — с громким треском электрической энергии и механического грома — появилась и стала парить над трясиной, затем нырнула, скрывшись из вида в хлюпающую грязь, которая поглотила ее всю без следа, В следующий миг сердце замерло.., и Гаррисон почувствовал громаду Психомеха под собой, поднимающую его, выталкивающую вверх из засасывающей трясины.

— МАШИНА ТЕПЕРЬ ТВОЯ, РИЧАРД, — лицо человека-Бога отпрянуло и стало удаляться, — ЕСЛИ ТЫ МОЖЕШЬ УПРАВЛЯТЬ ЕЮ. ТОЛЬКО ИСПОЛЬЗУЙ ЕЕ ХОРОШО!

Гаррисон неуклюже держался поперек Машины. С него и Психомеха капала грязь, когда они поднялись прямо над пузырящейся, хлюпающей поверхностью.

— Машина, — искра мужчины, озаренного сверхспособностями, в его сознании ребенка снова коснулась ее. — Машина, пожалуйста, помоги мне. Помоги мне!

И Психомех ответил...

У себя в комнате Психомех тихо мурлыкал, присев на задние лапы, как огромный, самодовольный кот, а Гаррисон был мокрой мышкой, которая дрожала, потела и притворялась мертвой меж его могучих лап. Мышка была себе на уме. Мышка не могла проиграть и поэтому должна была подружиться со своим мучителем.

Силой своего сознания Гаррисон подстегнул зверя.

Сначала неуверенно, затем все более и более решительно три ручки на пульте управления машины начали поворачиваться. Ничто видимое не касалось их, никакой руки рядом не было, и все-таки они поворачивались. Жужжание предельно возросло, выровнялось в ритмичную пульсацию, как до выключения этих ручек.

Менее чем в двух дюжинах шагов от этого места, забывшись в своей восставшей похоти, Терри и Вятт лизали, дразнили, кусали друг друга, перевернутые и запутанно изогнувшиеся, белые на черном, покрывала были отброшены в любовной игре. Когда их возбуждение достигло пика, они быстро перевернулись и он взгромоздился на нее. Через несколько мгновений они вместе закончили. И когда забвение отступило, — когда темный, красный рев одновременного оргазма затих в их сознаниях и телах, — другие мысли нахлынули на них.

— Когда это произойдет? — произнесла наконец Терри. — Я хочу сказать, этот.., несчастный случай.

— Наверно, уже произошел, — закуривая сигарету, ответил он.

Она глубоко втянула воздух и на мгновение задержала его, и Вятт почувствовал, как ее сердцебиение передается ему. Затем напряжение ушло из нее, и она смягчилась. Терри протянула руку, взяла у него сигарету и сильно затянулась.

— Пока мы занимались здесь любовью? — спросила она тихо.

— Да. Какой способ может быть еще лучше, чтобы стереть это, вычеркнуть из памяти? По крайней мере, хоть ненадолго...

Она немного дрожала: пот страсти высыхал на ее коже.

— Он однажды рассказывал мне, что французы называют оргазм Маленькой Смертью.

— Прекрати, Терри! — голос Вятта был резким. — Что теперь рыдать об этом?

— Я не рыдаю, — она откинулась и посмотрела на него, затем чуть улыбнулась. — По-моему, этот момент очень красив. Это то, для чего жизнь и существует. И это один из видов Маленькой Смерти. Ты сам так сказал: стереть, вычеркнуть.

Он кивнул, взял сигарету из ее пальцев и погасил окурок, подтянул ее к себе, думая: Маленькая Смерть, да, — но вот прямо сейчас он там, с Психомехом, и он страдает! Никакой маленькой смерти для Ричарда Гаррисона, Терри, любовь моя. Для него — только Большая Смерть, самая большая из всех...