Быстро одевшись, я схватил чемодан, запер квартиру и сбежал вниз по лестнице. У подъезда стояла бежевого цвета «Волга». Водитель нетерпеливо прохаживался рядом. Увидев меня, он что-то пробурчал, с недовольным видом поглядывая на часы, подхватил чемодан и ловко закинул его в открытую пасть багажника.

Я сел на заднее сиденье и через пять минут, блаженно растянувшись на просторном диване, окунулся в сладкие объятия Морфея. Во сне я видел Веронику, которая, абсолютно голая, скакала вокруг меня с каким-то причудливым бубном и все время приговаривала: «Сволочь ты, Суворов! Не дам тебе банан». Неожиданно она подошла ко мне вплотную и крикнула в самое ухо: «Приехали!»

Я вздрогнул и открыл глаза. Таксист, повернувшись вполоборота, выжидательно уставился на меня.

– Шереметьево, – сказал он, видя, что я никак не проснусь окончательно.

Таксометр нащелкал четыре рубля восемьдесят копеек. Я дал таксисту пятерку, отказавшись широким жестом от сдачи – я улетал за границу, настроение у меня было приподнятое, и мне хотелось быть щедрым.

В аэропорту я быстро отыскал дежурную комнату пограничников. Часы показывали без десяти минут семь, но подполковник Залезайло уже был на месте, как всегда, в форме – ему нравилось щеголять в погонах. Рядом с ним стоял Гарик, по прозвищу «Самоделкин», из технического отдела. Прозвище свое он получил за исключительные способности изобретать совершенно потрясающие приспособления и механизмы. Много лет спустя, познакомившись с историями об агенте 007, я невольно сравнивал нашего Самоделкина с флеминговским Кью и каждый раз отдавал дань нашему, отечественному, гению, который в отличие от британского коллеги зачастую был обделен средствами, однако из простых, казалось бы, вещей умудрялся сконструировать нечто невероятное.

Вот и теперь он вытащил из кофра кинокамеру с фотоаппаратом и стал объяснять их особенности. На вид это были обыкновенные инструменты репортера, за исключением небольших деталей. В оба устройства были вмонтированы миниатюрные инфракрасные излучатели, работающие от обычной батарейки, и тепловизоры, что позволяло использовать их в качестве приборов ночного видения. Фотоаппарат известной марки «ФЭД» (для тех, кто не знает, поясню, что это расшифровывалось как «Феликс Эдмундович Дзержинский») был оборудован маленьким баллончиком, наподобие тех, что использовали в сифонах для приготовления домашней газировки. Маленькая кнопочка на днище «ФЭДа» приводила фотоаппарат в боевую готовность, а последующее нажатие на кнопку затвора выбрасывало мощную струю слезоточивого газа на пять-шесть метров. Кинокамера «Киев», как ни странно, ничем не стреляла: ни пулями, ни гранатами. Тем не менее, в рукоятке и в самом корпусе был спрятан заряд мощнейшей взрывчатки. Таким образом, при необходимости камеру можно было использовать в качестве небольшой бомбы.

– А ничего, что я с этим в самолет? – поинтересовался я.

Залезайло только поморщился, а стоявший рядом майор погранслужбы похлопал меня по плечу и сказал:

– Э, братец, и не такое провозили. Тебе, правда, лететь с пересадкой, но я со всей ответственностью заявляю: ни в одном аэропорту ничего не заметят. Мы уже просвечивали эту технику со всех сторон. Даже намека никакого. Просто чудеса!

– Не чудеса, а технология, – вставил Самоделкин, многозначительно воздев указательный палец к небу. – Все очень просто: баллончик с газом в фотоаппарате из прочного пластика. Взрывчатка пластиковая. Так что гарантия полная…

– Я разве лечу с пересадкой? – перебил я.

– Да, – подтвердил Залезайло. – Прямых рейсов на Аддис-Абебу нет, поэтому придется лететь через Хартум. А теперь, – Залезайло повернулся к присутствующим, – прошу оставить меня наедине с инструктируемым.

Трое пограничников и Самоделкин покинули дежурку. Я приготовился к дотошному допросу о моем моральном и физическом состоянии, который, как правило, предшествовал подобным инструктажам, и в которых Залезайло был мастером. Он, вполне оправдывая свою фамилию, бесцеремонно залезал в душу, теребя все мыслимые и немыслимые ниточки. Какой от подобных бесед может быть прок, никто из сотрудников не понимал. Возможно, сам Залезайло и находил в наших ответах какой-то скрытый смысл, но мне, как и многим моим коллегам, подобная процедура казалась полным абсурдом, потому что единственным итогом ее было раздраженное, взвинченное состояние, отнюдь не идущее на пользу дела, и все мы, оперативники, буквально ненавидели Залезайло.

– Ну, как дела дома? – начал он издалека.

– Все в порядке, товарищ подполковник.

Залезайло раскрыл блокнот.

– У меня тут есть некоторые сведения о том, что капитан Суворов последнее время слишком часто допускает, с позволения сказать, вольности во внеслужебное время и злоупотребляет вниманием женского пола.

– Товарищ подполковник, – взмолился я, – ну вы уже в который раз мне это говорите! Нет никакого злоупотребления, обычные человеческие отношения.

– При обычных отношениях мужчина не меняет себе партнерш каждую ночь, и тем более не спит одновременно с двумя женщинами.

«Все знает, собака!» – подумал я.

– А это, – продолжал Залезайло, – порочит мундир, который вам, Суворов, доверило государство.

– Маскировка! – возразил я. – Представьте себе, что я буду вести исключительно положительный образ жизни, меня сразу могут заподозрить в причастности к Органам. А так все думают, что я обыкновенный инженер…

– Прекратите ваши шуточки, товарищ капитан! – оборвал Залезайло. – Лучше отвечайте на вопросы. Что стало причиной вашей ссоры с Вероникой Елизаровой?

– Какой Елизаровой?.. Ах, этой…

«Он что, всю мою квартиру прослушивает? – подумал я. – Или таксист стуканул? Подставной, что ли? И как, черт возьми, этот Залезайло узнал, что ее зовут Вероника? Да еще Елизарова? Я сам ее фамилию не помню».

– Никакой ссоры, – небрежно сказал я вслух. – Обычная размолвка. И ручаюсь вам, никакого влияния на мое моральное состояние это не оказало.

– Вы планируете на ней жениться?

Я даже немного растерялся.

– А это обязательно?

– Но у вас ведь с ней близкие отношения и, насколько я понимаю, не единовременные.

– Да, но это еще ничего не значит. Если я буду жениться на каждой девушке, с которой…

– Вот в этом, товарищ капитан, и выражается весь ваш аморальный облик! И вы еще едете за границу. Где, спрашивается, гарантия, что там вам тоже не захочется, так сказать, развлечься? А это, между прочим, может черным пятном лечь на репутацию всего нашего государства!

– Я в эту командировку не напрашивался, – процедил я.

– Вас туда посылают, потому что доверяют вам, – отрезал подполковник. – И ваша задача это доверие оправдать.

Я устал с ним пререкаться, на каждое сказанное ему слово этот заведенный «органчик» тут же находит десяток в ответ.

– Я все понял, товарищ подполковник.

– Вот и хорошо, – сказал Залезайло и посмотрел в свой блокнот. – В аэропорту вас встретит наш человек из посольства. Он поселит вас в городе, чтобы не мозолить глаза кому не следует. Мы связались с эфиопской службой безопасности, попросили оказать содействие. Они выделят вам своего специалиста. И помните, подробности операции известны только вам, Зотову и мне. В пределах разумного можете посвятить в детали эфиопского коллегу. Мы сообщили партнерам только то, что пропала девочка и что эта информация особого класса секретности. Так что о вашем визите будет знать только их шеф да тот агент, которого назначат вам в помощь. Агент придет к вам на квартиру двадцать пятого числа в девять ноль-ноль. Дальше – по обстоятельствам. Вопросы?

– А на каком языке мы будем общаться с эфиопским коллегой? – усмехнувшись, спросил я.

– Не юродствуйте, товарищ капитан. Неужели вы думаете, их специалист не владеет языками. Уж английский-то он знает не хуже вас. Вот ваши документы, – он протянул мне паспорт и билеты. – Инструктаж закончен.

Залезайло взял со стола фуражку и вышел из дежурки. Туда сразу вернулись пограничники и Самоделкин.