Преданный своими родственниками и односельчанами, не признанный своей женой, подвергшийся предельному ужасу в виде смерти Лотос, когда та произвела на свет чуждое чудовище — якобы продукт его насилия над ней — неудивительно, что Кину съезжал с резьбы.

Теперь Сун прекратил бороться с державшими его, посмотрел на Джилла глазами, такими же черными и пустыми, как космос, и сказал:

— У меня нет ни родных, ни жены, ни лица. Я все равно, что умер, и потому вполне могу умереть. Мне следует умереть!

Джилл покачал головой и провел языком и губами:

— Лотос умерла только в этом мире. Ужас, который ты увидел в деревне, произошел только в этом месте. А что до твоей потери лица...

Но здесь он остановился, пристальнее посмотрел в глаза Кину Суну, и немного отступил. Это еще что за черт?

Может быть, все дело в том, как Сун держал лицо в напряжении, под которым находился, но его желтая кожа натянулась вдруг у него на щеках туго, как барабан.

Его нос, и так-то едва выступающий, тоже, казалось, немного сплюснулся, несомненно, из-за этого натяжения кожи. Но его рот...

Был немногим больше щели, и становился все меньше!

— Черт побери. Спенсер! — прошипел из-за плеча Джилла Джек Тарнболл. — Что здесь происходит?

Равно севшим голосом, не в состоянии даже на миг отвести недоверчивого взгляда от метаморфозы Суна, Джилл ответил:

— Джек, давай смотреть правде в глаза, здесь может произойти все, что угодно. Это — мир воображения, воображения Суна. А его взгляд на вещи в данный момент чертовски исковеркан. Забыл мир Клайборна?

— Клайборн верил в сверхъестественное, — ответил спецагент. — В его мире обязательно полагалось быть множеству демонов.

— Демоны Кину Суна — в его происхождении, — сказал Джилл. — И в его ситуации, в том факте, что его заставили почувствовать себя...

— У него нет лица! — воскликнула Миранда Марш.

Или почти нет.

Лицо Кину Суна сделалось совсем плоским — буквально. Ото лба до подбородка плоское, почти пустое пространство натянутой кожи с крошечными слезообразными точечками ноздрей, узенькими щелочками глаз, вообще никаких губ или рта, и уши, приваренные в виде тупых однообразных треугольников на колонне в верхней части шеи. Шапка черных волос выглядела похожей на неряшливый парик или что-то такое, что можно приспособить на макушке у пугала.

Его здоровая рука поднялась, чтобы коснуться того, чем стало лицо, или обнаружить, что его нет. Сун провел ладонью по своему почти плоскому лицу и откинул голову в вопле, который оказался самым худшим из всего набора. Потому что вопль его, конечно же, был безмолвным.

Об опасности их предупредило только уп-уп-уп лопастей вертолета и внезапный ветер сверху.

— Дерьмо и проклятье! — проорал сквозь метель из летящих листьев Тарнболл. — Бегите с глаз долой! Подоспела кавалерия, да только она не на нашей стороне!

Когда остальная команда получила импульс к паническим действиям, Кину Сун вскочил на ноги и бросился в лес, держа руки над головой и тряся ими в выражении восточного ужаса и отчаяния. Джилл и Анжела кинулись за ним, а следом и Уэйт со Стэннерсли.

Они пробежали, может быть, с четверть мили, не упуская Суна из вида, но так и не сумев догнать. До тех пор, пока он не выскочил, окончательно измотанный, на какую-то поляну и не рухнул, споткнувшись, лицом, точнее, некой маской вниз. А Джилл с остальными сразу же навалились на него. Но когда они прижали его к земле, то переглянулись, а затем оглянулись...

На поляне стояли два вертолета, и кольцо солдат Красного Китая быстро начинало сужаться, надвигаясь на них. Анжела очутилась на ногах, выхватила из кармана пистолет, но его выбили у нее из руки, когда какой-то солдат приблизился вплотную.

Солдат схватил ее за горло, и Джилл пнул его в пах...

И в следующий миг возникло такое ощущение, словно на него обрушился весь этот синтезированный мир...

Джиллу приснился пес, Барни, и во сне он все звал его, не получая никакого ответа. Поэтому когда проснулся, на мгновение забыв все происшедшее ранее, то прочистил горло и небрежно спросил Анжелу:

— А куда, черт возьми, теперь подевался этот пес? — Или попытался спросить, но рот у него оказался набитым грязью.

— Э-э, пес? — произнес резкий властный голос, не принадлежавший никому из тех, кого знал Джилл, за миг до того, как Спенсер почувствовал, как чей-то сапог ткнул его под ребра, переворачивая на спину. — Что? Ты называешь меня псом? — Голос дублировался.; вверху он звучал по-китайски, но до Джилла доходил, как английский язык. Вот тогда он вспомнил происшедшее, и, дернувшись, поднялся и сел на холодном земляном полу.

Их было трое, солдат, китайцев, сплошь хмурых и казавшихся очень угрожающими. А Джилл находился в «камере», или, по крайней мере, своего рода комнате с бамбуковыми стенами и потолком, без окон, куда слабый свет просачивался лишь через крошечные трещины в толстом бамбуке. Солдат, стоявший прямо перед ним — тот самый, что говорил, предположил он, держал приклад винтовки направленным на него, и малейшее движение запястья, несомненно, причинило бы Джиллу немалую боль.

— Пес? Ты? — пробормотал спросонок Джилл. — Нет, просто я видел сон. Мы снова потеряли нашего пса, вот и все. — Он все еще не вполне пришел в себя и не без труда сохранял равновесие. И тот факт, что руки у него были связаны за спиной, тоже очень мешал.

— Итак, ты главарь, да? — спросил тот же самый солдат.

— Главарь? — Джилл попытался тупо посмотреть на него, что было в данный момент не слишком трудно. — Но мне некого возглавлять. Я даже не понимаю, что мы здесь делаем или почему с нами так обращаются.

Солдат резко рассмеялся, и, похоже, подумывал: а не двинуть ли Джилла прикладом своего оружия? Он передумал и сказал:

— Вы — иностранцы, разгуливаете с корейским предателем-убийцей, и не понимаете, почему с вами так обращаются? Ну, поверь мне, с вами пока обращались очень даже по-доброму. Но так не обязательно будет продолжаться, когда прибудет полковник из Еньчена! — Он отступил на шаг, плюнул в Джилла и промахнулся (чему Джилл порадовался), приказал своим бойцам выйти из камеры и вышел вместе с ними. На короткий миг открытая дверь впустила дневной свет, прежде чем все снова сделалось темным и затхлым.

Но в том недолгом луче света Джилл увидел сидящие у стен фигуры, и теперь окликнул их:

— Анжела? Ты тут? Миранда? Джек? Фред?

— Из нас не хватает двоих, — сообщил из мрака голос Джорджа Уэйта. — Миранды и Джека... здесь нет. Возможно, им удалось скрыться, а может, они дали слишком хороший бой.

Джилл переварил это и спросил:

— Анжела?

— Она рядом со мной, здесь, — сказал Фред Стэннерсли. — Ее стукнули по голове. После того, как они треснули тебя, она действительно разозлилась на них и дралась, как бешеная! Эта малютка — еще та женщина.

Джилл попытался встать, обнаружил, что ноги у него тоже связаны, упал на бок, и, извиваясь, пополз в сторону голоса.

— Но она в порядке?

— Посапывает вполне мирно, — ответил пилот. — С остальными из нас тоже все в порядке. Но Кину Сун... ну, он мало чем интересуется. Не могу сказать, что действительно виню его.

Джилл дополз; он знал запах Анжелы — ее сладкий аромат, который даже вся грязь в мире не могла заглушить или спрятать от его носа — и протолкнул себя между Стэннерсли и ее спящим или лежащим без сознания телом. И обратился к пилоту:

— У кого-нибудь тут свободны руки или ноги?

— Суна, думаю, не связывали, — ответил пилот. — Он был настолько отрешен от всего, настолько погрузился в свой собственный мир, что они особо не утруждали себя возней с ним.

— Более, чем верно, — крякнул Джилл. — Ты попал в самую точку. Это как раз именно он и есть: его собственный мир. Его собственные кошмары.

Анжела на секунду перестала дышать, а затем вздрогнула, и ее руки обвили шею Джилла.

— Спенсер? — Она обняла его и не желала выпускать из объятий.