– Простите, не могли бы вы нам помочь? Мы ищем Дэншем-роуд, а здесь нет табличек.

– Пожалуйста, – ответил Мэтью. – Сверните направо, а потом еще через два квартала – налево. Это Олд-лейн, а за перекрестком она называется Дэншем-роуд.

– Спасибо, – сказал мужчина, пошел на место и вдруг обернулся. – А не могли бы вы нам сказать, где тут живет мистер Гор?

Конечно, Мэтью сказал и согласился, чтоб его подвезли. Дальше он помнит только, что проснулся в больнице.

– Почему ты решил, что это больница? – спросила Мэри.

– Ну, очень похоже, – сказал Мэтью. – Я думаю, они как раз такие. Белая кровать и вокруг все белое, пусто и очень чисто. И сестра сидит, тоже очень чистая.

Он понял, что не может пошевелить ногой, а сестра сказала, чтоб он не шевелил, потому что нога сломана, и спросила, не больно ли ему. Он сказал, что не больно. Она сказала «хорошо» и объяснила, что ему кололи какое-то обезболивающее и лечат его новым способом, от которого очень быстро срастаются кости, особенно детские.

Доктора там тоже были, штуки три – в белых халатах, как по телевизору – очень хорошие, веселые. Кололи его все время. Сперва ему не нравилось, а потом ничего, привык. Что поделаешь, ведь ноге-то становилось лучше!

Иногда он скучал, но ему давали книги. Радио у них не было, они так и сказали, зато пластинок было много. Кормили просто здорово.

Одно плохо: что мы к нему не ходили.

– Мы бы сразу пришли! – сказала Мэри. – Мы же не знали, где ты.

– Они сказали, вы знаете, – возразил Мэтью. – А я вам два раза писал.

– Никто нам не сообщал, и писем мы никаких не получали, – сказал я. – А какой их адрес?

– Эпфорд Хауз, Уонерш, под Гилдфордом, – быстро сказал Мэтью.

– Ты в полиции его назвал?

– Да.

Видел он только свою палату. За окном был луг, а дальше – изгородь и высокие деревья. Позавчера сняли гипс и сказали, что все в порядке, завтра он поедет домой.

Выехали они затемно – он не знает, в котором часу, потому что часов там не было. Он попрощался с сестрой. Один доктор, на этот раз без халата, повел его вниз, к машине. Они в нее сели, и доктор сказал, что свет лучше зажечь, а шторку опустить, чтоб шоферу не мешало. Когда машина тронулась, он вынул колоду карт и стал показывать фокусы. Потом достал два термоса: кофе – для себя и какао – для Мэтью. А потом Мэтью заснул.

Проснулся он от холода. Машина стояла, было светло. Он приподнялся и увидел, что никого с ним нет, а машина – не та, другая, и стоит она неизвестно где. Он вышел. По улице шли люди и не замечали его.

Дойдя до угла, он увидел табличку; улицы не запомнил, но очень удивился, что сверху написано: «Город Бирмингем». Перед ним была улица побольше, а прямо напротив – кафе. Он понял, что хочет есть, пошарил в карманах и ничего не нашел. Оставалось одно – посоветоваться с полисменом.

– Правильно, – одобрил я.

– Да… – неуверенно сказал Мэтью. – Правда, они потом очень много спрашивали.

– Домой везли в полицейской машине? – спросила Полли. – Без наручников?

– В трех машинах, – ответил Мэтью. – Сперва в свой участок и там спрашивали. Потом – сюда, в наш, и тоже спрашивали и покормили. А потом – домой.

– Везет тебе! – позавидовала Полли. – Когда украли Копытце, пришлось нанять вагон для лошадей. Это очень дорого.

– Украли… – повторил Мэтью. – А разве… – он замолчал и глубоко задумался. – Разве меня украли, папа?

– Похоже на то, – сказал я.

– Но ведь они… они… они были очень хорошие. Они меня вылечили. Они совсем не похожи на воров! – Мэтью снова задумался, потом спросил: – По-твоему, все это липа? Я ногу не ломал?

Я кивнул.

– Нет, не может быть, – сказал он. – Гипс правда был и вообще… – он подумал снова. – Чего меня-то красть? – он помолчал. – Ты много выложил, папа?

Я опять покачал головой:

– Ничего я не платил.

– Значит, это не похищение, – заключил он.

– Ты устал, – вмешалась Мэри, – поцелуй меня, и бегите оба наверх. Мы к вам зайдем.

Дверь за ними закрылась. Мэри посмотрела на меня. Потом опустила голову на стол и заплакала в первый раз с тех пор, как Мэтью пропал.

Это было во вторник.

В среду доктор Эйкот зашел к нам, как обещал. Он очень внимательно осмотрел Мэтью и сказал, что все в полном порядке и нет никаких оснований пропускать завтра школу.

В этот же день Мэри позвонила своей сестре и сообщила ей, что Мэтью не совсем здоров. Ей пришлось довольно долго объяснять, что ему еще не под силу семейное нашествие.

В четверг Мэтью отправился в школу и вернулся очень гордый – ведь вся страна волновалась о нем; правда, он жалел, что не может рассказать ничего интересного.

Еще в пятницу все было в порядке.

К вечеру Мэри устала и ушла наверх в начале одиннадцатого. Я остался внизу – хотел поработать, чтобы освободить субботу и воскресенье.

В двенадцатом часу я услышал стук в дверь. Мэтью просунул голову в щелку и осторожно огляделся.

– Мама легла? – спросил он.

Я кивнул:

– Уже давно, Да и тебе пора.

– Вот и хорошо, – сказал он и тщательно прикрыл за собой дверь. Он был в халате и шлепанцах, волосы его стояли Дыбом, и я подумал, что ему приснился страшный сон.

– Что с тобой?

Он оглянулся, словно хотел проверить, закрыта ли дверь.

– Там Чокки.

Я приуныл.

– А я-то надеялся, что он ушел! – сказал я.

Теперь кивнул Мэтью.

– Он и ушел. А сейчас вернулся. Он хочет тебе что-то рассказать.

Я вздохнул. Так хорошо было думать, что с этим покончено! Однако Мэтью был очень серьезен и немного расстроен. Я закурил сигарету и откинулся на спинку кресла.

– Так, – сказал я. – Что же именно?

Мэтью как будто и не слышал. Он глядел в пространство. Но он заметил, что я помрачнел.

– Прости, папа. Я сейчас. – Он снова уставился в пустоту. Лицо его менялось, он кивал, но молчал – словно я смотрел телевизор с выключенным звуком. Наконец он кивнул последний раз и произнес не совсем уверенно:

– Хорошо. Попробую.

Потом взглянул на меня и объяснил:

– Он говорит, это будет очень долго, если он скажет мне, а я – тебе. Понимаешь, я не всегда могу подыскать слова. Ты понимаешь?

– Кажется, да, – отвечал я. – Многие люди бились над этим. У тебя это вроде перевода. Трудное дело!

– Да, – решительно кивнул Мэтью. – Вот Чокки и считает, что лучше ему прямо говорить с тобой.

– А! – сказал я. – Что ж, пусть попробует. А мне что делать?

– Нет, не как со мной, по-другому. Не знаю почему – наверное, так не со всеми выходит. С тобой не выйдет, и он попробует по-другому.

– Как же? – поинтересовался я.

– Ну, это я буду говорить, то есть – он через меня… Как с рисованием… – не очень связно объяснил Мэтью.

– А… – сказал я, на сей раз неуверенно. Я растерялся, не все понимал, не знал, соглашаться ли. – Не знаю… Ты-то сам что думаешь?…

– Я тоже не знаю, – перебил он. – А вот Чокки знает, что все выйдет, и я ему верю. Он всегда оказывается прав в таких делах.

Мне было не по себе, словно меня втягивали в какое-то сомнительное дело, вроде медиумического сеанса.

– Вот что, – решил я. – Если это долго, ты лучше ложись. Теплее будет.

– Ладно, – сказал Мэтью.

И мы пошли наверх. Он лег, я сел рядом в кресле. Мне было не по себе; я чувствовал, что не надо бы все это допускать и, будь Мэри здесь, она бы воспротивилась. Оставалось одно: надеяться, что в кровати Мэтью сразу заснет.

Он положил голову на подушку и закрыл глаза.

– Ни о чем не буду думать, – сказал он.

– Послушай, Мэтью, – не сразу ответил я, – разве ты сам?… – но я не кончил: глаза его открылись снова. Они глядели не на меня, они никуда не глядели. Губы его дрогнули, зашевелились беззвучно, и голос его сказал:

– Говорит Чокки.

Это не было похоже на сеанс. Мэтью не бледнел и дышал ровно, только смотрел в одну точку.

Голос продолжал: