Том опрометью кинулся за доктором.

Еще одна далеко не юная женщина внезапно купила велосипед и с безумной скоростью носилась теперь на дальние дистанции, проявляя в этом невероятное упорство.

Две молодые женщины потеряли сознание в горячих ваннах.

Трое по странной случайности споткнулись и упали с лестницы.

У нескольких появились непонятные желудочные расстройства.

Даже мисс Огл из почтового отделения была замечена поедающей странное блюдо – паштет из копченой сельди, положенный на хлеб слоем в полтора дюйма, плюс полфунта маринованных корнишонов.

Кульминация наступила, когда растущая тревога заставила доктора Уиллерса вступить в переговоры с мистером Либоди. Переговоры состоялись в доме викария. Подтверждением своевременности этих действий было то, что их разговор прервал гонец, срочно посланный за доктором.

Но обошлось лучше, чем могло бы. К счастью, надпись «яд» на бутылочке с дезинсекталем, сделанная в соответствии с законом, в буквальном смысле не означала того, что искала для себя Рози Платч. Это обстоятельство нисколько не уменьшало серьезности намерений последней. Когда доктор Уиллерс закончил свою работу, он весь дрожал от бессильного гнева. Ведь бедной Рози Платч было всего семнадцать лет.

Спокойствие духа, которое с таким удовольствием восстанавливал Гордон Зиллейби на второй день после свадьбы Алана и Феррилин, было нарушено приходом доктора Уиллерса. Доктор, все еще потрясенный почти состоявшейся трагедией Рози Платч, был очень взволнован, и это обстоятельство долго мешало Зиллейби понять цель его визита.

Постепенно, однако, кое-что прояснилось, и он понял, что доктор и викарий решили просить его о помощи, и, что еще важнее, о помощи его жены в каком-то неясном деле, и что несчастье с Рози Платч заставило доктора Уиллерса приступить к осуществлению своей миссии раньше, чем предполагалось.

– До сих пор нам везло, – говорил Уиллерс, – но это уже вторая попытка самоубийства за неделю. В любой момент могут произойти другие, и, возможно, более успешные. Нам нужно внести ясность и ослабить нынешнюю напряженность. Оттягивать дальше нельзя.

– Что касается меня, то я бы предпочел ясность. В чем, собственно, дело? – спросил Зиллейби.

Уиллерс посмотрел на него с удивлением, потом долго тер лоб.

– Извините, – сказал он. – Я за эти дни совсем замотался. Забыл, что вы можете и не знать. Речь идет об этих необъяснимых беременностях.

– Необъяснимых? – поднял брови Зиллейби.

Уиллерс постарался как можно яснее изложить, почему они необъяснимы.

– Вся история настолько загадочна, что и мне, и викарию пришлось обратиться к гипотезе, будто они связаны с другим загадочным явлением, которое тут произошло, – с Потерянным днем.

Несколько секунд Зиллейби внимательно изучал лицо доктора. В чем он мог не сомневаться, так это в неподдельности беспокойства последнего.

– По-моему, весьма странная гипотеза, – произнес он осторожно.

– А ситуация еще более странная, – ответил Уиллерс. – Однако с этим можно подождать. А вот кто не может ждать, так это множество женщин, находящихся на грани истерии. Некоторые из них – мои пациентки, другие станут ими в ближайшее время, и если нам не удастся немедленно устранить состояние напряженности… – Он не закончил фразу и покачал головой.

– Множество женщин? – повторил Зиллейби. – Звучит немного туманно. Сколько?

– Точно сказать не могу, – признался Уиллерс.

– Ну, а примерно? Надо же знать, с чем мы имеем дело.

– Я бы сказал… от 65 до 70.

– ЧТО?! – Зиллейби ошеломленно уставился на врача.

– Я же сказал, что это чертовски сложная проблема.

– Но если вы не уверены, то откуда цифра 65?

– Потому что – готов согласиться, моя оценка очень грубая – она основана на числе проживающих в деревне женщин детородного возраста.

Позже вечером, когда Анжела Зиллейби, усталая и угнетенная, ушла спать, Уиллерс сказал:

– Очень сожалею, Зиллейби, что доставил вам столько неприятностей, но она все равно скоро узнала бы об этом. Надеюсь, что другие примут подобное известие хоть вполовину столь мужественно, как приняла его ваша жена.

Зиллейби скромно потупился.

– Она молодчина, не правда ли? Интересно, как такой удар перенесли бы мы с вами?

– Чертовски тяжело, – согласился Уиллерс. – Пока большинство замужних женщин сохраняют спокойствие, но теперь, чтобы избавить незамужних от нервного потрясения, нам придется огорчить состоящих в браке. Впрочем, насколько я понимаю, другого выхода у нас нет.

– Есть еще одна вещь, которая меня беспокоила весь вечер: как много мы должны им открыть? – продолжил Зиллейби. – Следует ли нам оставить кое-что в тайне и предоставить им самим делать выводы, или лучше поступить иначе?

– Да, черт побери, но ведь это и в самом деле тайна, даже для нас с вами, не так ли? – указал доктор.

– Вопрос как – и в самом деле покрыт мраком неизвестности, – признал Зиллейби. – Но я полагаю, что не может быть ничего таинственного в том, что именно произошло. Вы наверняка уже сделали какие-то выводы, но умышленно уходите от ответа.

– Начните вы, – предложил Уиллерс. – Ваши рассуждения могут привести к другим выводам, во всяком случае, я надеюсь на это.

Зиллейби покачал головой.

– Выводы, – начал он и вдруг замолчал, глядя на фотографию дочери. – Господи! – воскликнул он. – Феррилин тоже… – Он медленно повернулся к доктору. – Полагаю, что вы ответите просто «не знаю».

Уиллерс медлил с ответом.

– Я не уверен, – сказал он наконец.

Зиллейби отбросил назад снежно-белую шевелюру и снова опустился в кресло. Почти минуту он молча изучал узор ковра. Потом очнулся и с нарочитым спокойствием начал:

– Есть три, нет – четыре возможности, которые, так сказать, очевидны и которые приходят на ум в качестве наиболее вероятного. Я думаю, что вы тоже упомянули бы их, если бы имели хоть какие-нибудь доказательные объяснения. Замечу, что против этих версий тоже могут быть выдвинуты возражения, но к этому я вернусь потом.

– Согласен, – откликнулся доктор.

Зиллейби кивнул.

– Как известно, у некоторых, особенно у низших форм, можно вызвать партеногенез, не правда ли?

– Да, но, насколько я понимаю, это не касается высших форм, и уж, во всяком случае, не млекопитающих.

– Совершенно верно. Тогда есть еще искусственное осеменение.

– Есть, – согласился доктор.

– Но вам это представляется маловероятным?

– Точно так.

– Мне тоже. И тогда, – мрачно продолжил Зиллейби, – остается лишь возможность имплантации, которая может дать то, что кто-то, кажется, Хаксли, назвал ксеногенезом, то есть появлением формы, которая будет совершенно лишена сходства с приемными родителями. Впрочем, их вряд ли можно назвать родителями в точном смысле этого слова.

Доктор Уиллерс нахмурился.

– Надеюсь, им такое в голову не придет, – сказал он.

Зиллейби покачал головой.

– Это надежда, которую вам, дружище, лучше оставить. Может, сразу оно и не придет в голову, но такая вещь неизбежно, хоть это и сильное слово, станет ясной для всякого интеллигентного человека. Потому что, видите ли, мы согласились, что партеногенез как объяснение не годится, ибо ведь не существует ни единого задокументированного случая, не так ли?

Доктор утвердительно наклонил голову.

– Потом, им вскоре станет ясно, как ясно мне сейчас, да и вам тоже, что и изнасилование, и искусственное осеменение также следует исключить, хотя бы из соображений математической статистики. И это, на мой взгляд, относилось бы и к партеногенезу, если бы он был возможен. По закону больших чисел просто нельзя представить, чтобы в достаточно большой группе женщин, взятых на выбор, больше 25 процентов находились бы одновременно в одной и той же

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».