Это одностороннее побоище продолжалось двенадцать-пятнадцать минут. Уотсон не нанес ни единого удара и лишь старался увертываться. Если он в минуты передышки, вертясь между столами, делал попытки приблизиться к выходу, люди с тестовидными лицами хватали его за полы и отбрасывали назад, под размахнувшиеся кулаки Пэтси. Время от времени – и это повторялось бесконечное число раз – он обхватывал Пэтси и клал его на лопатки, опять начинал кружить его и подталкивать к двери; в направлении этой цели он подвигался всякий раз на длину упавшего тела.

В конце концов, потеряв шапку, с растрепанными волосами, окровавленным носом и подбитым глазом, Уотсон выскочил на тротуар и попал в руки полисмена.

– Арестуйте этого человека, – задыхаясь вымолвил Уотсон.

– Алло, Пэтси, – сказал полисмен, – из-за чего перепалка?

– Алло, Чарли, – был ответ. – Этот парень ходит…

– Арестуйте этого человека, полицейский, – повторил Уотсон.

– Пошел! Проваливай! – сказал Пэтси.

– Проваливай, – добавил полисмен. – Если не уйдешь, я тебя арестую.

– Не уйду, пока не арестуете этого человека. Он совершил на меня нападение, учинил ничем не вызванное насилие.

– Так ли было дело, Пэтси? – спросил полицейский.

– Нет. Я все расскажу тебе, Чарли, и, клянусь Богом, у меня есть на это свидетели. Сижу я это в своей кухне за миской супа, как вдруг входит этот парень и начинает шутки шутить. Сроду я его не видел раньше! Он был пьян…

– Поглядите на меня, полицейский, – протестовал возмущенный социолог. – Разве я пьян?

Полицейский окинул его грозно-враждебным взглядом и кивнул Пэтси головой в знак того, что тот может продолжать рассказ.

– Этот парнюга начинает со мной шутки шутить. «Я Тим Мак-Грэт, – говорит он, – и могу сделать с тобой все, что мне вздумается. Руки вверх!» Я улыбнулся, а он-то хвать – двинул меня раз и другой и пролил мой суп. Посмотрите на мой глаз. Я чуть живой!

– Как вы поступите, полицейский? – спросил Уотсон.

– Ступай, убирайся, – послышалось в ответ, – не то я наверняка арестую тебя.

В Уотсоне заговорили возмущенные гражданские чувства.

– Господин полицейский, я протестую…

В тот же миг полисмен схватил его, дернув за руку так свирепо, что чуть не опрокинул его на землю.

– Пойдем, ты арестован!

– Арестуйте же и его! – потребовал Уотсон.

– Как бы не так! – был ответ. – Ты зачем напал на него, когда он мирно ел свой суп? 

Картер Уотсон был в бешенстве. Он не только подвергся беспричинному нападению, сильным побоям и аресту – все без исключения утренние газеты мрачно повествовали о его пьяной ссоре с владельцем пресловутого «Вандома». Ни одна печатная строка не сообщила правды и не соответствовала действительности. Пэтси Хоран и его приятели описали драку со всеми подробностями. Неоспорим был лишь тот факт, что Картер Уотсон был пьян. Трижды выбрасывали его вон в канаву – и три раза возвращался он назад, дыша гневом и яростью и грозясь разнести заведение вчистую.

«Выдающийся социолог арестован в пьяном виде» – гласил первый попавшийся ему на глаза заголовок на первой странице газеты; тут же красовался его собственный большого размера портрет. Другие заголовки гласили:

Выпущенный на поруки, Картер Уотсон на следующее же утро явился в полицейский суд в качестве ответчика в тяжбе: «народ против Картера Уотсона, обвиняемого в нападении на некоего Пэтси Хорана и избиении его». Но прежде чем приступить к делу, прокурор, которому платили за обвинение обидчиков народа, отвел Уотсона в сторону и завел с ним приватный разговор.

– Отчего бы не прекратить дело? – сказал прокурор. – Я дал бы вам такой совет, мистер Уотсон: обменяйтесь рукопожатием с мистером Хораном и покончите с вашей ссорой; мы же со своей стороны прекратим дело. Одно слово судье – и возбужденное против вас дело будет прекращено.

– Но я не желаю прекращать его, – последовал ответ. – Ваша обязанность как будто заключается в том, чтобы вести против меня обвинение, а отнюдь не в том, чтобы предлагать мне помириться с этим… этим субъектом.

– О, я буду обвинять вас по всем правилам! – резко возразил прокурор.

– Вам предстоит также вести обвинение и против этого Пэтси Хорана, – предупредил его Уотсон, – я хочу добиться, чтобы и его арестовали за учиненное на меня нападение и побои.

– Лучше бы вам обменяться рукопожатием и помириться, – повторил прокурор, и на этот раз в голосе его прозвучала едва ли не угроза.

Оба дела были назначены к слушанию через неделю у полицейского судьи Уитберга.

– У тебя нет шансов выиграть дело, – сказал Уотсону старый друг его детства, бывший издатель самой большой газеты города. – Каждому известно, что этот человек напал на тебя. Он пользуется самой дурной репутацией. Но последнее обстоятельство нисколько тебе не поможет. Оба дела будут замяты. Это потому, что ты – это ты, а не кто-нибудь другой. Обыкновенный человек на твоем месте получил бы обвинительный приговор.

– Но я не понимаю, – возражал сбитый с толку социолог. – Без всякого предупреждения этот человек напал на меня и жестоко избил. Я не нанес ему ни единого удара. Я…

– Это к делу не относится, – оборвал его собеседник.

– Что же в таком случае относится к делу?

– Я объясню тебе. В данный момент ты восстал против местной полиции и ловко слаженной политической машины. Кто ты такой? Этот город – не постоянное твое местожительство. Ты живешь в деревне. Здесь у тебя нет избирательного ценза. Еще меньше у тебя влияния среди избирателей. А владелец этого кабака командует многими избирателями в своем околотке – у него этих голосов, как бус на нитке.

– Этим самым ты хочешь сказать, что судья Уитберг способен нарушить святость своего звания и своей присяги, отпустив на волю это животное? – спросил Уотсон.

– Увидишь сам, – последовал суровый ответ. – О, он сделает все честь честью. Он вынесет архизаконное, архиюридическое решение, изобилующее всеми встречающимися в нашем лексиконе синонимами о праве и справедливости.

– Но существуют же газеты? – вскричал Уотсон.

– В настоящее время они не ссорятся с администрацией. От них тебе придется круто. Ты, надеюсь, видел, что они уже успели наделать тебе.

– Стало быть, эти молодчики не напишут правды в протоколе?

– Они напишут что-нибудь настолько приближающееся к истине, что публика им поверит. Знаешь ли ты, что они составляют отчеты по приказу свыше? Им прикажут изменить или подкрасить – и от тебя мало что останется, когда они сделают свое дело. Лучше теперь же ликвидировать все дело. Ты влопался в скверную историю.

– Но ведь дело назначено к слушанию?

– Скажи лишь слово – и они замнут его. Человек не может бороться с машиной, если он сам не опирается на машину.

Тем не менее Картер Уотсон оставался непреклонным. Он был убежден, что машина раздавит его, но он всю жизнь искал переживаний социального характера, а в данном случае перед ним было нечто совсем новое.

В утро судебного разбирательства прокурор вторично попытался уладить дело.

– Раз вы в таком настроении, мне придется пригласить юриста, который бы вел обвинение, – заявил Уотсон.

– В этом нет надобности, – сказал прокурор. – Народ платит мне за то, чтобы я вел обвинение, и я буду его вести. Но позвольте разъяснить вам дело. У вас нет никаких шансов на выигрыш. Мы соединим оба дела в одно, и вам надо быть начеку.

Судья Уитберг произвел на Уотсона приятное впечатление. Довольно молодой, невысокий, в меру дородный, гладко выбритый, с умным лицом – он действительно казался весьма приятным человеком. Это благоприятное впечатление создавали улыбающиеся губы и морщинки смеха в уголках его черных глаз. Глядя на него и изучая его внешность, Уотсон был почти убежден в том, что его старый друг заблуждается.