Второй раз все закончилось гораздо хуже, но не буду забегать вперед.

Увы, я быстро выходила из возраста, когда женщина получает заслуженные комплименты. Тем не менее славословия моих придворных не только не прекращались, но делались все более цветистыми. Я всегда любила моих красавчиков. Думаю, что некоторые из них испытывали ко мне искреннюю привязанность — например, Хаттон и Хенидж. Про Роберта я не говорю — меж нами существовала особая связь, над которой было не властно время. У каждого из фаворитов было свое прозвище. Хаттона я называла Бараном или Баранчиком, в хорошие минуты он также именовался Ресницами Королевы (Оком Королевы был мой Роберт, неустанно высматривавший новые удовольствия). Лорд Берли, относившийся к категории моих умников, получил прозвище Святой, а Фрэнсиса Уолсингэма я называла Мавром.

При дворе вновь появилась Леттис. Я сказала, что искренне сочувствую постигшему ее горю, и предположила, что она денно и нощно скорбит по мужу.

— О да, ваше величество, — сказала моя кузина, потупив взгляд.

Коварное создание! Наверняка снова задумала какую-нибудь каверзу. Мне не показалось, что вид у нее такой уж печальный. Нет, Леттис Ноуллз определенно не походила на убитую горем вдову.

— Представляю, как вы были поражены, когда узнали о смерти Уолтера, — сказала я. — Это произошло так неожиданно, так внезапно. Бедняжка Эссекс! Ведь он был совсем молод! Слава Богу, следствие установило, что он умер от естественных причин. Вы, должно быть, очень волновались. Одно дело — потерять мужа по воле Господа, и совсем другое — по злой воле человека.

— Уолтер был тихим и покладистым, у него не было врагов, ваше величество.

— И он никому не мешал?

Леттис взглянула на меня своими безмятежными темными глазищами.

— Не думаю, ваше величество.

Две женщины не давали мне покоя — Леттис и Мария, королева Шотландская. Я ни разу в жизни не видела Марию, но, полагаю, у нее было много общего с моей кузиной. И ту, и другую мужчины находили неотразимыми. Я считала, что дело здесь не в красоте и не в совершенствах, а в любовном искусстве самого низменного свойства. Вот и весь секрет привлекательности.

Наступил Новый год, радостная пора раздачи и получения подарков. Придворные, как обычно, преподносили мне дорогие туалеты и ювелирные изделия, от слуг я тоже получала подарки, но попроще и подешевле. Например, мастерица Твист, придворная гладильщица белья, подарила мне три черных платка, вышитых золотом, а также четыре салфетки голландского полотна, украшенные искусным узором из разноцветных шелковых нитей. Придворная поставщица белья, миссис Монтегю, подарила шелковые рукава к платью, затейливо расшитые розочками и листочками.

Филипп Сидни принес батистовое платье на корсете из золотой и серебряной проволоки, все усыпанные блестками из чистого золота. Поистине королевский подарок! Придворные лекари тащили мне всевозможные соленья и варенья, а также горшочки с имбирем. Особенно запомнился великолепный марципан, изображавший святого Георгия и дракона, — его испек для меня один из дворцовых поваров.

Роберту я подарила белый атласный дублет с застежками из бриллиантов. Этот наряд был ему очень к лицу. Нечего и говорить, что самый лучший дар я получила от графа Лестера — роскошное ожерелье из бриллиантов, опалов и рубинов. С этим подарком я не расставалась ни на один день.

Леттис явилась с двумя дорогими париками — черным и рыжим, в тон моих волос.

Сначала я примерила черный парик, а Леттис стояла у меня за спиной, готовая произнести соответствующие случаю комплименты.

— Мне рассказывали, что леди Шеффилд болеет, — сказала я. — Не знаете ли, в чем причина ее недуга?

— Нет, ваше величество. — Прекрасные глаза Леттис смотрели на меня с самым невинным выражением. — Врачи, несомненно, установят причину болезни.

— Весьма загадочные симптомы, — продолжила я задумчивым голосом. — Говорят, у нее выпадают волосы и крошатся ногти.

Леттис содрогнулась.

— Совершенно непонятно, что за недуг. К тому же все эти тягостные подозрения… Сами знаете, какие начинают ходить слухи, когда происходят такие непонятные вещи.

— Какие слухи, ваше величество?

— Поговаривают, что наша кроткая Дугласс кому-то сильно мешает.

— Насколько я помню, она всегда была милым, безобидным существом. Конечно, мы с ней почти не знакомы…

— Постойте-ка! Когда я гостила в Кенилворте, говорили, что у нашей леди Шеффилд роман с… каким-то придворным.

Я видела, как Леттис с трудом сохраняет спокойствие. Совесть у нее явно была не чиста.

— Очень надеюсь, что леди Шеффилд поправится, — вздохнула я. — У нее такой милый ребенок. Чем-то похожий на вашего Роберта. Кстати, его тоже зовут Роберт. До чего популярное имя, не правда ли? А как поживает ваш малыш? Он ведь теперь лорд Эссекс. Мне следовало бы называть его «графом».

— Он здоров, ваше величество. Его взял к себе лорд Берли.

— Ах да! Сесил говорил, что мальчик очень умен.

— Да, ваше величество, я горжусь им.

— Правильно делаете. Вы еще молоды, Леттис, хороши собой, не сомневаюсь, что ваш отец вскоре подыщет вам нового мужа.

Она молчала, потупив взгляд, но мне показалось, что ее лицо залилось краской.

— Что скажете о парике? — спросила я.

Я-то видела, что черный парик огрубляет мои черты и делает старше. Когда женщина стареет, ей нельзя носить волосы более темного цвета, чем в молодости. Леттис обладала превосходным вкусом, считалась одной из самых элегантных дам при моем дворе, не сомневаюсь, что она разбиралась в цвете волос не хуже, чем я. И следует отдать ей должное, она решительно забраковала черный парик, сказав, что для моей белой кожи он грубоват.

— Зато золотистый парик вам очень к лицу, — поспешно добавила она.

С этим нельзя было не согласиться. Я велела достать из шкатулки ожерелье Роберта и надеть его на меня.

— Смотрите, кузина, какая прелесть, — сказала я. — Подарок милорда Лестера. Он всегда выбирает для меня вещи с такой любовью.

Тут Леттис царапнула мне ожерельем шею, и я в отместку ущипнула ее за локоть. По-моему, она сделала мне больно нарочно.

Беседы с Леттис всегда бередили мне душу. Давно следовало бы отослать ее подальше, но мне нравилось изводить себя подозрениями и сомнениями по поводу Роберта.

Он же вел себя со мной по-прежнему — добросовестно играл роль несостоявшегося любовника, преданного, полного надежды, но уставшего от бесконечного ожидания. Разумеется, Роберт знал, что переговоры о французском браке продолжаются, поэтому несколько похотливых взглядов, брошенных в сторону Леттис, можно было ему и простить.

Иногда я склонялась к снисходительности, но иногда верх брала злоба. Как-то раз, пребывая в скверном расположении духа, я решила преподать Роберту урок — такой же, как во время его мнимого сватовства к Марии Стюарт.

Я вспомнила о принцессе Цецилии, сестре одного из моих бывших женихов, Эрика Шведского. В свое время Роберту уже предлагали ее в жены, но лишь в том случае, если он сумеет убедить меня согласиться на брак с Эриком. Бедные шведы, очевидно, плохо знали моего Роберта. Вряд ли он мог согласиться на подобное предложение, променяв меня на какую-то принцессу. Ведь в те времена граф Лестер не сомневался, что рано или поздно станет королем Англии. Переговоры закончились неудачей, Эрик вернулся к себе в Швецию, где женился на продавщице орехов, а принцесса Цецилия стала женой маркграфа Баденского.

Впоследствии молодожены приехали с визитом в Англию, и Цецилия произвела на меня самое благоприятное впечатление. У нее были дивные золотистые волосы, в распущенном виде свисавшие чуть ли не до колен. Цецилия была беременна и родила ребенка в Лондоне. Естественно, крестной матерью младенца была я.

Она и ее муж, маркграф, показались мне людьми милыми и бесхитростными. Наверное, я слишком их баловала, во всяком случае, уезжать высокие гости явно не собирались. Кажется, они решили, что могут бесконечно долго жить в Англии за счет моей казны. Дело кончилось тем, что кредиторы засадили маркграфа в долговую тюрьму. Узнав об этом, я немедленно оплатила все его долги, после чего супругам пришлось покинуть Англию. Перед самым отъездом кредиторы наведались и к марграфине, забрав у нее все туалеты и драгоценности. Таким образом, Цецилия и ее муж покинули английские берега налегке. Вряд ли они вспоминали свое пребывание в моем королевстве с удовольствием.