Двадцатого мая — ровно через два месяца после того, как я вошла в Тауэр через Ворота изменников, — мне пришлось покинуть этот зловещий замок.

При иных обстоятельствах сердце мое, наверное, билось от радости, но теперь я страшилась, что меня отправляют в тюрьму еще более опасную.

Но в дороге мне сообщили, что мы едем в Ричмонд, и я воспряла духом, ибо знала, что там сейчас находится королева. Если мне удастся с ней встретиться, я смогу воззвать к ее сестринским чувствам.

Наш кортеж двигался вдоль берега реки, и я дышала полной грудью, наслаждаясь краткой иллюзией свободы. Деревья были покрыты свежей листвой, а аромат полевых цветов, от которого я давно отвыкла, кружил голову. Цвели яблони и вишни, ветки боярышника клонились под тяжестью набухших почек. Мне хотелось сполна насладиться всем этим буйством цветов и запахов, ибо они означали свободу. Наконец мы прибыли в Ричмондский дворец, некогда выстроенный моим дедом. Я спешилась у парадной лестницы и пришла в отведенные мне покои.

Почти сразу же явился Бедингфельд и сообщил, что королева милостиво дарует мне аудиенцию. Я надменно кивнула своему тюремщику, меня глубоко возмутило, что он смеет обращаться со мной как с какой-нибудь провинившейся школьницей. Возможно, я казалась ему девчонкой, но сама-то я считала, что двадцать один год — прекрасный возраст, чтобы стать королевой.

Меня препроводили к ее величеству, и я увидела, к немалому своему облегчению, что беседа состоится наедине — старого негодяя Гардинера возле королевы не было.

Меня поразило, какой старой и больной выглядит сестра. Должно быть, корона оказалась для нее нелегкой ношей.

Я преклонила колени, а она протянула мне руку для поцелуя, но в этом жесте не было теплоты.

— Надеюсь, ваше здоровье улучшилось, сестра, — сказала Мэри.

Я поблагодарила ее за заботу, заметив, что чувствую себя настолько хорошо, насколько это возможно после заточения в Тауэре.

— Будем надеяться, что вам не придется туда вернуться, — с намеком ответила она.

— Я тоже на это надеюсь, ваше величество, — тихо произнесла я.

— Вас привезли сюда как государственную преступницу, — продолжила королева. — Меня огорчает, что мою сестру постигла подобная участь, ведь вы — дочь моего отца, и я не могу об этом забывать. Я и мои министры обсуждали ваше будущее. Несмотря на то, что изменник Уайет отказался от своих показаний против вас, подозрения полностью еще не рассеяны.

— Ваше величество, мне известно, что мои недоброжелатели клевещут на меня, но уверяю вас, что всегда была вашей верной и преданной подданной.

— Однако к мессе идти вы не желаете.

— Меня воспитали иначе, ваше величество. И нашего с вами покойного брата тоже.

— Это была ошибка, нанесшая Англии немало вреда. Однако я постараюсь ее исправить. Вы и в самом деле не желаете исповедовать истинную веру? Я содрогаюсь, думая о том дне, когда вы встретитесь с Творцом.

Я молчала.

— Вы юны и неразумны, — продолжила королева, — поэтому я выдам вас замуж. Советники уверяют меня, что вас нельзя оставлять в Англии, ибо вы с завистью поглядываете на мой трон. — Вас обманывают, ваше величество.

— Возможно. Но я чувствую, что вам не терпится занять мое место. Учтите, сестра, оно никогда вам не достанется. Вскоре я выйду замуж за великого принца, и следующим королем Англии будет наш с ним сын. Вам в этой стране делать нечего. Вот почему я хочу выдать вас замуж за Филибера Савойского, принца Пьемонта. Он согласен на этот брак. Надеюсь, ваша семейная жизнь сложится счастливо.

Я похолодела. Уехать из Англии, отправиться в какой-то Пьемонт! Это означало навсегда расстаться с надеждой на корону. Нет, никогда я на это не соглашусь! Лучше уж остаться здесь, где моей жизни угрожает опасность. В тот момент я со всей полнотой осознала, сколь страстно стремлюсь к королевскому трону. Внутренний голос говорил мне, что это моя судьба, мое предназначение. Я должна стать королевой Англии, ничто не может остановить меня на этом пути. Чувствуя на себе холодный взгляд сестры, я постаралась взять себя в руки.

— Вижу, вы не слишком обрадованы, — заметила королева. — По-моему, вы просто не понимаете, как вам повезло. Филибер — настоящий монарх. Конечно, вы тоже носите титул принцессы, но вы ведь незаконнорожденная. Раз Парламент признал брак отца с моей матерью законным, стало быть, вы считаетесь бастардом.

Я с трудом сдержалась, чтобы не напомнить ей, как совсем недавно бастардами считались мы обе.

— Ваше величество, — сказала я, осторожно подбирая слова, — я не намерена выходить замуж.

— Не говорите глупостей, — резко оборвала меня Мэри.

— Но это правда, ваше величество. Мысль о замужестве приводит меня в ужас. Не забывайте, что я родилась в Палате Непорочных Дев, под созвездием Девы. Поверьте, ваше величество, я не создана для замужества… Что угодно, только не это.

— Однако вы упрямы! Я не могу выдать вас замуж насильно, но учтите, что вам придется выбирать: тюрьма или замужество.

Я молчала, борясь со своими чувствами. На самом деле у меня не было выбора — я знала, что, покинув Англию, утрачу надежду на корону.

Очень медленно я произнесла:

— Что ж, значит, мне суждено быть узницей, которая даже не ведает, в чем состоит ее вина.

Королева нетерпеливо взмахнула рукой, давая понять, что аудиенция закончена. Она-то надеялась, что ей удастся сплавить меня из страны, тем самым устранив опасность и облегчив свою совесть.

Но Мэри меня недооценила.

Я узнала, что мне предстоит жить в Вудстоке на попечении все того же сэра Генри Бедингфельда. Взять туда с собой свою свиту не разрешили. Я распрощалась с приближенными, горько плача.

— Молитесь за меня, — сказала я, — ибо жить мне осталось недолго.

Мои дамы очень хорошо знали, что происходит, когда особу королевской крови отправляют в отдаленный замок. Поскольку я представляла собой явную угрозу королеве, сомнений по поводу моей участи не было.

Я уверилась в том, что меня ожидает неминуемая гибель, и уже смирилась с судьбой. Оказывается, я ошибалась, когда считала, что мне суждено стать королевой. Ранняя смерть — вот мой удел.

Приближенные рыдали в голос, некоторые пришли в такое отчаяние, что не смогли меня обслуживать. Я нежно утешала их, преданность этих людей согревала душу.

Один из камердинеров, Мэрри, отправился прямиком к лорду Тейму, весьма влиятельному придворному, и спросил, когда меня собираются убить — прямо сейчас, в Ричмонде, или же в другом месте?

Лорд Тейм пришел в неописуемое негодование и воскликнул:

— Мэрри, как вам такое могло прийти в голову! Да если бы против ее высочества замыслили что-то подобное, я и мои люди защищали бы принцессу до последней капли крови.

Мэрри передал мне слова лорда Тейма и добавил:

— Уверен, ваше высочество, что он сказал правду. Вокруг нас немало хороших людей. Если дойдет до беды, защищать вас будут не только ваши слуги, но и эти честные джентльмены.

Когда живешь в постоянном страхе смерти, такие слова проливаются на душу благословенным бальзамом.

На следующий день я отправилась в Вудсток. Крестьяне встречали меня так приветливо, что настроение мое улучшилось. Я была растрогана тем, как эти простые люди бегут за кортежем и кричат: «Боже, благослови принцессу!»

Зато Бедингфельду все это весьма не нравилось. Он считал, и нисколечко не ошибался, — что приветствия в мой адрес были равнозначны проклятиям в адрес королевы.

В одной деревне в мою честь даже зазвонили в колокол. Когда Бедингфельд спросил, из-за чего столько шуму, ему ответили: «Мы радуемся, что нашу принцессу наконец выпустили из Тауэра».

Бедингфельд разозлился не на шутку. Он кричал, что крестьяне разговаривают, как подлые изменники, они не имеют права так торжественно приветствовать ту, с которой еще не до конца снято обвинение.

Колокол замолчал. Местные жители перепугались, что их тоже обвинят в заговоре.