Я была очень расстроена, когда стали поступать просьбы о помощи от герцога Фридриха и из Дании. Я оказалась вовлечена со всех сторон, так как герцог Фридрих был женат на дочери Феодоры Аделаиде.

Ситуация складывалась невыносимая. Если бы только Альберт был жив! Он бы договорился с ними со всеми, убедил бы их внять здравому смыслу.

Война шла не только в Европе, но и в семье. Викки ненавидела Бисмарка, но поддерживала Пруссию; Феодора все время писала, прося поддержки для своего зятя; и Александра, конечно, горячо поддерживала своего отца. Она ожидала ребенка и очень волновалась. За ужином шли яростные споры. В семье все до такой степени перессорились, что я запретила упоминать Шлезвиг-Гольштейн за столом.

Вся страна волновалась. Народ был, естественно, на стороне Дании. «Маленькая Дания», как ее называли в газетах; впечатление было такое, что храброй маленькой стране угрожают бандиты. Но, помимо этого, очаровательная принцесса Уэльская покорила сердца англичан.

Наступило Рождество, безрадостное, как обычно, но на этот раз и тревожное. Проблема Шлезвиг-Гольштейна висела над нами черной тучей, особенно над Александрой, совсем больной от беспокойства. В ее положении это ей было вредно.

Это случилось как раз после Рождества. Александра и Берти жили во Фрогморе. Я думаю, Берти предпочитал его Виндзору. Чувство горя было Берти недоступно, и я уверена, что он никогда не ценил своего отца. Я знала, что он жил очень весело и представительские обязанности ему нравились. Лорд Пальмерстон неустанно доводил это до моего сведения и хвалил Берти за это.

— Мы должны быть благодарны принцу, — говорил Пальмерстон. — Он не позволяет народу забывать о монархии.

Во Фрогморе устраивались веселые приемы. Я это порицала. Многие из друзей Берти были, по моему мнению, вульгарны — Альберт таких никогда бы не одобрил.

Пруд замерз, и Берти с друзьями катались на коньках. Спать, конечно, не ложились допоздна, а Александре нужен был покой. До рождения ребенка оставалось два месяца, а бедная девочка была совершенно измучена образом жизни его веселых друзей, беременностью и постоянным беспокойством об этом злосчастном Шлезвиг-Гольштейне.

Это произошло, когда Берти с компанией катались на коньках. Александра и несколько ее фрейлин наблюдали за ними. Я была рада, что у нее хватило ума не кататься самой. Ей стало холодно, и она ушла в дом. Не успела она войти, как у нее начались схватки.

В замок немедленно отправили посыльного с этим известием, и я тут же выехала во Фрогмор. Я была очень довольна, что там присутствовал доктор Браун, пользовавшийся большим уважением Альберта.

Вскоре после моего приезда он пришел ко мне. Я опасалась худшего, так как Александра была только на седьмом месяце.

— Ваше величество, я счастлив сообщить вам, — сказал доктор Браун, — что принцесса чувствует себя хорошо. Она очень утомлена, но это пройдет. Ребенок хрупкий, но он выживет.

— Сын! Семимесячный ребенок. Но принцесса здорова, — проговорила я, пытаясь осмыслить услышанное.

— Я счастлив доложить, что дела обстоят именно так. Роды прошли быстро. Они длились немногим более часа.

— Слава Богу, что она не так долго мучилась! — сказала я с чувством, вспоминая о том, как много раз я была менее удачлива.

— Ваше величество желает видеть ребенка?

Большинство младенцев отвратительны с их лягушиными лицами — больше похожие на старичков, уходящих в мир иной, чем на пришедших в наш мир; естественно, что этот недоношенный ребенок выглядел еще безобразнее других.

Я пошла проведать Александру. Она выглядела слабой, но очень красивой и была счастлива, что родила сына.

Я нежно ее поцеловала. Бедное дитя! Она познавала темную сторону супружеских отношений.

Позже, когда я увидела Александру и Берти вместе, я подняла вопрос об имени ребенка.

— Я хочу назвать его Виктор, — сказал Берти.

— Виктор! — воскликнула я. — Короля Виктора никогда не было, и не забудьте, что этот ребенок в ряду наследников престола. Он будет царствовать сразу после тебя, Берти.

— Не понимаю, почему мы должны следовать старым образцам, — сказал Берти. — Вам не кажется, мама, что свежий воздух перемен иногда полезен?

— Я хочу, чтобы его назвали Альберт, — сказала я. Берти вздохнул.

— Альберт-Виктор, — продолжала я. — Его следует назвать в честь деда. Это напомнит народу, что он сделал для страны. Люди так неблагодарны… так забывчивы.

У Берти был упрямый вид. Мне кажется, он недолюбливал своего отца. Я думаю, такое чувство всегда испытываешь к человеку, которому ты нанес большой вред. Вероятно, Берти не мог забыть, что его поведение заставило Альберта поехать в Кембридж и этим ускорило его смерть. Иметь такое на совести, должно быть, ужасно. Но иногда мне казалось, что совести у Берти не было. Миролюбивая по натуре Александра сказала:

— Мне кажется, Альберт-Виктор звучит очень хорошо. Я ласково ей улыбнулась. Какое она милое создание!

— Это превосходный выбор, — сказала я твердо. Берти был не расположен спорить. Я полагаю, он спешил вернуться к своим веселым друзьям.

Несмотря на то, что ребенок родился недоношенным, он был здоров и успешно развивался. Его крестили в часовне святого Георга, а я посадила дерево во Фрогморе в память этого события.

Проблема Шлезвиг-Гольштейна все более обострялась. Александра была в отчаянии. В письмах отец умолял ее добиться помощи от Англии. Викки писала, обвиняя Берти и Александру в том, что они используют симпатии англичан в свою пользу и привлекают на свою сторону газеты. Я упрекнула Викки, и отношения между нами стали прохладными. Александра была преисполнена укоризны за то, что мы не помогли Пальмерстону, а лорд Джон намекал, что я слишком выказывала свое расположение Пруссии, чего никак не следовало делать. Правительство было на стороне Дании, и я говорила, что мы не должны позволить вовлечь себя в войну и, если правительство пойдет на это, я буду вынуждена распустить парламент.

Я была сама поражена, насколько твердо я была настроена. Я все время думала, как бы поступил Альберт, и, поскольку его не было со мной, мне приходилось самой принимать решения. Я знала, что он был бы на стороне Пруссии и всячески боролся бы против войны между Германией и Англией.

Тем временем пруссаки приступили к действию; они оккупировали Шлезвиг-Гольштейн, и Фритц находился в армии, сражавшейся против отца Александры.

Мне редко случалось чувствовать себя такой несчастной. Крымская война была гораздо хуже: мы принимали в ней участие и наши солдаты гибли, но во всяком случае семья оставалась единой, не было этих ужасных разногласий.

Пруссаки со своими союзниками, австрийцами, одерживали победу за победой. Пальмерстон заметил, что их целью было не только завоевание двух герцогств; если не предпринять какие-то меры, они захватят и саму Данию. Со времени возвышения Бисмарка это была их цель.

Именно это имел в виду Бисмарк под «железом и кровью», говорил лорд Джон. Бисмарк желал, чтобы Германия главенствовала в Европе. Ему необходимо было показать, что Британия этого не потерпит.

— Я сказал австрийскому послу, что, если австрийский флот войдет в Балтийское море, их там встретит британский флот, — сказал лорд Пальмерстон, придя ко мне с лордом Джоном для обсуждения наших действий.

— Но это уже почти что начало военных действий, — воскликнула я.

— Это необходимо, мэм, — отвечал Пальмерстон. — И от имени правительства я должен просить ваше величество не оказывать предпочтения Пруссии.

Я взглянула на него с ужасом. Как он смел приказывать мне, что мне делать и чего не делать, этот старый подагрик, вместе с лордом Джоном! Им обоим давно пора было в отставку. Отвратительные старикашки! И они еще поучают меня, как мне следует думать, что мне следует делать для блага страны!

— Принц-консорт считал, что без крайней необходимости следует избегать войны. Он никогда бы не дал согласия объявить войну Германии.

— Принц был немец, ваше величество, — возразил Пальмерстон. — Естественно, он был предан своей родине. Но мы англичане, мэм… и равным образом преданы своей. Какая наглость! Никто, кроме Пальмерстона, на подобные слова не осмелился бы!