— Я думаю, что именно поэтому ваши методы не вполне удовлетворили принца и барона Штокмара.

— Может быть, но я добился определенных результатов.

— Да… но Берти по-прежнему отстает от сестры.

— Они очень разные, ваше величество. Их дарования проявляются в различных сферах. Принц Уэльский изобретателен. Он очень остроумен.

— Принц и я этого не замечали.

— Да, потому что… — мистер Берч замолчал, но потом продолжил: — Я очень сожалею, что не оправдал ожиданий вашего величества. Мне будет очень жаль расстаться с принцем, но я надеюсь, что он будет счастлив.

— Я уверена, со временем он поймет — все, что мы делаем, это только для его блага. Мистер Берч сделал еще одну попытку высказаться в защиту Берти.

— Он очень одаренный мальчик. Он добродушен, ценит юмор. Принц Альфред и принцесса Алиса обожают его. Он так ласков и нежен с ними. Пожалуйста, мэм, не позволяйте обращаться с ним слишком сурово. Такой метод воспитания ни в коем случае нельзя применять к принцу Уэльскому.

— Вы хороший человек, мистер Берч, — сказала я. — Я знаю, вы пытались сделать для принца Уэльского все, что можете. Я ценю это. Желала бы я…

Я отвернулась. Он заражал меня своей чувствительностью. На мгновение я подумала, что Альберт и Штокмар могли ошибаться. Но я отогнала эту мысль, Нет, этого не может быть. Альберт был всегда прав. Берти и правда ленив. Естественно, что он полюбил мистера Берча, который никогда не наказывал его и терпел его разгильдяйство.

— Могу я показать вашему величеству, что я нашел сегодня утром у себя на подушке? — спросил мистер Берч. Я кивнула. Он показал мне скомканный листок бумаги. В нем был завернут оловянный солдатик.

— Это его любимый солдатик, — сказал мистер Берч. — Он прислал его мне с этой запиской.

В записке, написанной Берти, говорилось, как он любит мистера Берча и как он несчастлив, потому что мистер Берч уходит. Он посылает ему своего самого лучшего солдатика на память.

У мистера Берча задрожали губы и глаза наполнились слезами. Он поклонился, взял записку и солдатика и попросил разрешения удалиться.

Я была рада, что он ушел. Еще минута, и я бы заплакала с ним вместе. Моим первым побуждением было кинуться к Альберту, сказать ему, что мистер Берч остается и мне неважно, что Берти не станет ученым.

Но тут мне показалось, что я слышу, как говорит Альберт, что записка написана неграмотно. Мальчик в возрасте Берти не должен делать таких ошибок. Альберт прав. Конечно, он прав.

У меня было много сомнений насчет Берти. Мне было известно, что в тот день, когда мистер Берч уезжал, Берти и Альфред стояли у окна и горько плакали — Берти оплакивал отъезд мистера Берча, а Альфред плакал из сочувствия к брату. Я заметила, что даже Альфред смотрел на Альберта с выражением, очень похожим на ненависть. Надеюсь, что Альберт этого не заметил. К счастью, там присутствовала Викки, а при Ней Альберт никого не замечал.

Мистер Гиббс пробыл во дворце несколько недель, принимая от мистера Берча его обязанности, и я полагаю, что в присутствии мистера Берча он не давал себе воли. После же отъезда мистера Берча мистер Гиббс стал вести уроки по программе, разработанной Альбертом и бароном Штокмаром. И все мы узнали, что Берти это не понравилось. Он был угрюм, отказывался учиться, и его постоянно наказывали, что, впрочем, не давало никакого эффекта. Алиса и Альфред тоже плохо вели себя, поддерживая Берти, и даже Елена и Луиза разражались плачем, как только появлялся мистер Гиббс.

Похоже было, что с мистером Гиббсом Берти успевал намного хуже, чем с мистером Берчем. Но Штокмар и Альберт находили, что Берти следует укрощать и что мягкой руке мистера Берча с ним не справиться.

Что бы Берти ни делал, все было плохо. Иногда, когда я была с ним и другими детьми без Альберта, он выглядел менее угрюмым. Мы смеялись и пели вместе, и я рассказывала им, как я жила в Кенсингтонском дворце, как я копила деньги на куклу, как я болела тифом и у меня выпали волосы. Я рассказывала им о Лецен и о дядях; они жадно слушали.

— Вы всегда были королевой? — спросил Берти.

— Нет, — отвечала я. — Я стала королевой, когда умер дядя Уильям. Я была наследницей престола, Я спросила его, знает ли он, что это значит. Он не знал, и я объяснила ему.

— А после меня королем станешь ты, — закончила я. Берти покачал головой.

— Нет, мама, — сказал он. — Викки будет королевой. Вы и папа не любите меня. Вы любите Викки, и вы сделаете ее королевой. Я была поражена.

— Но мы любим тебя, — возразила я с негодованием. — Ты наш сын. Он сказал спокойно и убежденно:

— Викки будет королевой.

— Ты думаешь, что раз Викки старше, то она станет королевой. Но ты мальчик, а мальчики имеют преимущественные права. Он все еще сомневался.

— Но ведь вы с папой меня не любите. Вы любите Викки… очень.

Я пыталась объяснить ему, что люблю всех одинаково, и пока я говорила, заметила, каким отрешенным стал его взгляд. Он вежливо промолчал, но по выражению его лица можно было понять, что бесполезно убеждать его в чем-то, во что он не верил.

Я провела много тревожных ночей, думая о Берти, но я еще более разволновалась, когда заметила, каким становится поведение Викки.

Викки, несомненно, была очень высокого мнения о себе. Она была хорошенькая, очень умная девочка. Более того, она купалась в атмосфере всеобщего восхищения. Альберт любил с ней беседовать. Она довольно толково рассуждала на многие темы. Составляя планы Балморала, он показывал их ей раньше, чем мне. Он прислушивался к ее мнению.

— Это очень хорошо, — говорил он, — прекрасная идея. У меня это вызывало легкое раздражение. Все-таки она была еще ребенком.

Затем произошел инцидент, имевший неприятные последствия. Альберт был некоторое время нездоров. Я полагаю, в детстве он был слабым ребенком, и сейчас у него одна простуда следовала за другой, что меня крайне беспокоило. Я суетилась вокруг него, и, хотя он притворялся, что не нуждается в опеке, ему это нравилось. В Виндзоре был врач по фамилии Браун, имевший очень высокую репутацию, и я предложила пригласить его вместо сэра Джеймса Кларка. Мне казалось, что человек со стороны сможет найти причину слабости Альберта.

Викки услышала, что Альберт назвал доктора «Браун», и в разговоре она упомянула его также по фамилии.

— Это невежливо, — сказала я. — Ты должна называть его доктор Браун.

— Папа называет его просто Браун, — возразила Викки, всегда готовая спорить по любому поводу.

— Папа — другое дело. Папа может вести себя как ему угодно и для папы он может быть «просто Браун», но для тебя он «доктор Браун».

— Я не понимаю… — начала было Викки.

— Неважно, понимаешь ты или нет. Больше так не говори.

Викки очень нравилось выхваляться перед другими, и снова она назвала его просто Брауном.

Я увидела, что Альберт улыбнулся, его это забавляло. Я очень рассердилась, что Викки невежливо ведет себя и не обращает внимания на мои замечания.

Я сказала ей, что, если я еще раз услышу, как она называет доктора — «Браун», она немедленно отправится в постель. На следующее утро, когда доктор Браун явился, она сказала:

— Доброе утро, Браун. Дерзкая девчонка, она увидела, что я смотрю на нее, и добавила:

— Доброй ночи, Браун. Я отправляюсь в постель.

И с этими словами она вышла из комнаты. Альберт не мог удержаться от смеха, а смеялся он редко. Он объяснил ситуацию доктору, которого это тоже насмешило. Нашел ли он это действительно забавным, я не знаю. Никогда нельзя быть уверенным в таких случаях. Мне это забавным не показалось.

Я еще больше раздражалась, когда Альберт пошел к ней в комнату и вернулся, гордо улыбаясь.

— Что за девочка! — сказал он. — Она такая забавная. Представляешь, она сказала мне, что ничего не имеет против того, чтобы провести день в спальне. У нее есть интересные книги, так что это даже не будет для нее наказанием.

— Ты поощряешь ее выходки, Альберт, — заметила я.