— Ты выглядишь довольной, — сказал он. — Мне кажется, тебе здесь нравится и дядя-король не кажется тебе людоедом, как тебе внушали. Я втянула голову в плечи и кивнула, потому что это так и было.
Он задавал мне вопросы, и я рассказала ему о куклах и о том, как я рада, что уже несколько дней на королеве Елизавете рваная юбка[1], а Лецен еще не заметила.
— Поделом ей, — сказала я. — Она была такая тщеславная.
Он согласился. А потом он сказал, что должен как-то отметить нашу встречу. Я не поняла, что это значит, но догадалась, что он имеет в виду какой-нибудь подарок. Так оно и оказалось, потому что он сказал полной даме:
— Принеси ее, милочка.
Она принесла миниатюру в бриллиантовой оправе, изображавшую очень красивого молодого человека.
— Какая прелесть! — воскликнула я. — Какой красавец!
— Ты его не узнаешь?
Я взглянула на него озадаченно. Полная дама кивала головой, пытаясь сказать мне что-то. Я не могла ничего понять.
— Я, наверное, изменился с тех пор, как она была написана, — печально сказал король.
И тут я поняла. Я пригляделась и увидела слабое сходство между лицом на миниатюре и чертами моего доброго дяди-короля. Я улыбнулась.
— Это вы… дядя-король. Портрет такой маленький, а вы теперь такой большой… я сразу не разглядела. Это прозвучало немного запоздало, но он, по-моему, не очень обиделся. Он повернулся к полной даме.
— Приколите миниатюру ей на платье, моя милая. Дама наклонилась, окутав меня облаком зачаровывающего запаха духов, и приколола миниатюру.
— Вот так! Это будет напоминать тебе о сегодняшнем дне.
— Я бы его и так никогда не забыла.
— Ты славная малышка, — сказал он. — Ты получила мой подарок. А что ты мне подаришь?
Я стала напряженно думать. Может быть, одну из кукол? Мы могли бы зашить королеве Елизавете юбку. Он с улыбкой сказал:
— Было бы очень мило получить поцелуй.
Это было просто. Несмотря на мое неодобрительное отношение к королеве Елизавете, мне не хотелось с ней расставаться. Дядя наклонил голову, и я, радуясь тому, что эта встреча, которой я так боялась, оказалась совсем нестрашной, и одновременно чувствуя себя немного виноватой за то, что не сразу узнала его на миниатюре, поддавшись мгновенному порыву, крепко обняла его за шею и дважды горячо поцеловала.
Последовало короткое молчание. Я совершила нечто ужасное. Мама скажет, что я вела себя самым вульгарным образом. Лецен обидится, потому что я осрамила ее. Меня неоднократно предупреждали, что в присутствии короля я должна была только улыбаться, приподнимая уголки губ, и при этом не слишком часто. Король будет в ярости. Он скажет, что я пренебрегла его королевским достоинством. О Боже мой, что я наделала!
Я отстранилась от него и тут увидела его глаза, они наполнились слезами. Он неожиданно показался мне гораздо симпатичнее, чем красавец на миниатюре. Он обнял меня и прижал к себе. У меня было такое чувство, словно я лежу на перине.
— Ты славная малышка, — сказал он, — и ты доставила мне большое удовольствие. И он поцеловал меня. В это мгновение я полюбила дядю-короля.
Когда аудиенция закончилась, и мы направились в приготовленные для нас комнаты, я продолжала думать о дяде-короле. Мама ничего не сказала о моем поведении, что было очень странно. Но она выглядела задумчивой.
Я жаждала остаться наедине с Феодорой, чтобы спросить ее о причине этого странного молчания. И еще я хотела спросить у нее, какого она была мнения о короле. Когда ее представили ему, он ясно дал понять, что она ему понравилась. Ей поставили кресло рядом с ним, и он довольно долго говорил с ней. Я слышала, как они смеялись. Я думаю, что он ей тоже понравился. Да и не могло быть иначе. Он был так любезен и мил со всеми, а если не смотреть на него пристально, то можно было вполне вообразить его красавцем с миниатюры.
Лецен сидела у меня в спальне, но я не разговаривала с нею и лежала молча, размышляя об аудиенции. Я еще не спала, когда вошла мама. Она подошла к постели и взглянула на меня.
— Не спишь? — спросила она. — Почему?
— Не знаю, — отвечала я. — Не сплю, и все.
— Это был волнующий день. Ты представлялась королю.
Ну вот, начинается, подумала я. Сейчас я услышу, как я их всех опозорила, как я плохо вела себя, обнимая короля за шею. А целовать его дважды, когда меня просили об одном поцелуе, было просто оскорблением его величества. Меня могут заточить в Тауэр, как бедного сэра Уолтера Рэли[2], самую великолепную из всех моих кукол.
— Король был сегодня в хорошем настроении, — сказала мама.
Я хотела было сказать, как он мне понравился, но я подумала, что мама совсем бы не желала этого слышать.
— Ты должна быть осторожна, Виктория.
— О да, мама.
— Не забывай, что твой дядя — король.
— Я не забуду.
— Иногда он ведет себя не по-королевски.
— Мне он показался очень симпатичным, мама. У него чудесные волосы и такие розовые щеки… и все же он очень старый.
— Вещи на самом деле не всегда таковы, какими они кажутся. У него нет своих волос, это парик, а щеки у него накрашены.
Я изумилась и попыталась вообразить, как бы он выглядел без своих очаровательных локонов.
— Они очень мило выглядят, — сказала я, пытаясь защитить его. — И даже если локоны у него ненастоящие, он по-настоящему добр. Мама пропустила это мимо ушей.
— Если он сделает тебе какое-нибудь предложение, — сказала она серьезно, — ты должна немедленно сообщить мне.
— Какое предложение, мама?
— Мне кажется, ты ему понравилась.
— О да, он сказал, что я «славная малышка». Он ничего не имел против, когда я назвала его «дядя-король». Мне показалось, что ему это понравилось.
— Ну еще бы! Если он когда-нибудь спросит тебя, не хотела бы ты жить в Виндзоре, ты сразу же должна сказать мне.
Жить в Виндзоре! Часто видеть короля! Выезжать на прогулку в парке… может быть, иногда оставаться одной… В такой перспективе не было ничего особенно страшного.
— Жить в Виндзоре… — с волнением проговорила я.
— Ты должна сказать мне сразу же. Может случиться так, что король захочет отнять тебя у меня… взять тебя из дома… и держать в Виндзоре.
— Почему, мама? — спросила я с жадным любопытством. — Почему?
— Не имеет значения почему.
Мне часто приходилось слышать подобную отговорку. Но это же несправедливо, ведь если не знаешь почему, то многое так и остается непонятным. Мама поцеловала меня.
— А теперь спи.
Но я не могла спать. Сном нельзя распоряжаться, так же как нельзя и внушить людям, что «почему» не имеет значения.
Мое представление королю — это было только начало? Вскоре стало ясно, что король твердо вознамерился сделать мое пребывание в Виндзоре приятным. Феодора сказала мне, что он спрашивал, что мне нравится, и она ответила, что я люблю музыку и танцы.
— Значит, у нас будут музыка и танцы, — заявил он. — Мы должны во что бы то ни стало доставить удовольствие крошке Виктории.
Феодора сказала мне, что ей король тоже понравился. Он был к ней очень внимателен. Мне даже стало казаться, что он предпочитал, чтобы она, а не я сидела с ним рядом. Хотя я не могла пожаловаться на его обращение со мной. Глаза его оживлялись при виде меня, а порой мне казалось, что на них набегают слезы. Впрочем, чаще я искренне забавляла его, и тогда его губы начинали подергиваться так, словно он с трудом удерживается от того, чтобы громко не рассмеяться.
Однажды было представление в оранжерее, и я сидела с ним рядом. Музыканты играли так хорошо, что я то и дело хлопала им, а один раз пришла в такой восторг, что, забыв, где нахожусь, даже подпрыгнула в кресле. Правда, я тут же спохватилась и смущенно посмотрела на короля, но оказалось, что нарушение мной этикета совсем не задело его.
— Да, ты совершенно права, девочка! Музыканты играют восхитительно. Будь я так же подвижен, как ты, моя милая, я бы сделал то же самое. Они достойны такой высокой оценки.