Мгновением позже скрипнула дверь – и на улицу вышел барон Корделл. А за ним…

– Эллария! – потрясенно выдохнул я. И чуть не оглох от скрипа собственных зубов…

– Куда это ты собрался? – сестричка достала из проруби белоснежную простынь и аккуратно опустила ее в таз с бельем.

– Осмотрю силки… – угрюмо буркнул я.

– Добытчик! – улыбнулась Эллария и потянулась за очередной тряпкой. – Что бы мы без тебя делали?

Я посмотрел на ее негнущиеся синие пальцы и изо всех сил сжал кулаки:

– Ты потерпи еще немного, ладно? Я уже поймал двух зайцев и лису! Еще несколько удачных дней – и у тебя появятся варежки! Теплые-теплые!!!

– Сошьешь сам? – не отрываясь от работы, ехидно поинтересовалась сестричка.

– Сам не смогу, потому что не умею… – вздохнул я. – Поэтому просто выменяю у Кривого Раздана: он пообещал, что отдаст готовые варежки за десять заячьих шкурок! Или за пять лисьих. Две я уже добыл!!!

Сестричка выпрямилась, удивленно посмотрела на меня и… расплакалась.

– Ты чего, Ларка? – ошарашенно спросил я. – Десять шкурок – это совсем немного…

Сестричка смахнула со щеки слезинку и всхлипнула:

– Да я от радости!

– Вас, женщин, не поймешь! – подражая Браззу-кузнецу, покачал головой я. – Грустите – плачете. Радуетесь – снова плачете! То ли дело воины…

– Воин ты мой ненаглядный! – сквозь слезы улыбнулась Эллария, шагнула ко мне и вышла из тени от здоровенного дуба на свет восходящего солнца.

– Ты такая красивая!!! – восхищенно выдохнул я. – Твои волосы – как облако, глаза – как две маленькие звездочки! А улыбка… улыбка, Ларка, грустная…

Огненно-рыжие волосы, две маленькие звездочки, грустная улыбка – девушка, замершая у дверей донжона, смотрела на барона д’Атерна с такой любовью, что у меня перехватило дух и остановилось сердце…

В людской было сыро и шумно – жонглеры, ожидающие, пока просохнет развешанная у камина одежда, азартно резались в кости на подзатыльники. И одновременно обсуждали возможных кандидатов на престол. Мнения, естественно, разделились, и каждая из сторон с энтузиазмом доказывала свою правоту. Впрочем, результаты бросков каждого из игроков их интересовали намного сильнее, чем наличие в жилах у упоминаемых ими дворян хоть капли крови Латирданов.

Меня не интересовало ни то, ни другое, поэтому я сидел с закрытыми глазами и заново переживал свою недавнюю прогулку до ветру.

Из каретного сарая тянуло гарью. Недоумевающе вглядевшись в щели между досок стены и не увидев сполохов разгорающегося пожара, я заглянул внутрь и онемел: Эллария… вернее, баронесса Мэйнария д’Атерн стояла у клетки со взрослым акридом[51]! И почти касалась лбом ее прутьев! Потом она пододвинулась еще ближе и, проигнорировав предупредительный мяв зверя, потянулась к нему рукой!!!

Я выхватил из перевязи метательный нож и бросил. Моля Двуликого о том, чтобы он не позволил мне промахнуться.

Бог-Отступник смотрел на меня – и клинок воткнулся в глазницу самого опасного хищника Караджийских лесов за мгновение до того, как тот атаковал!

Увидев рукоять моего ножа, торчащую из глазницы акрида, баронесса д’Атерн застыла. А через несколько долгих мгновений сгорбилась и… горько заплакала!

«Может, она хотела уйти[52]? – ошалело подумал я. Потом качнулся с носков на пятки и обратно и мысленно фыркнул: – Да нет, не может такого быть: она же белая, совсем молода и выглядит совершенно здоровой…»

Услышав хруст, раздавшийся из-под моего сапога, Мэйнария д’Атерн вцепилась в висящий на поясе кинжал и испуганно уставилась в мою сторону.

«Я – в тени. И она меня не видит…» – сообразил я и, стараясь не делать резких движений, вышел на свет.

Баронесса побледнела, как полотно. Так, как будто увидела не человека, а Темную половину Двуликого. Потом ее взгляд остекленел, и я вдруг понял, что благодарности не дождусь…

Вопреки обыкновению, появление на посохе новой зарубки меня нисколько не успокоило – прикасаясь к ней большим пальцем, я снова и снова вспоминал взгляд сестрички и… бесился оттого, что ее лицо, подернутое пеленой времени, походило на лицо баронессы д’Атерн как две капли воды!

Настроение становилось все хуже и хуже, и в какой-то момент я вдруг понял, что вот-вот сорвусь. И вымещу зло на ни в чем не повинных жонглерах. Пришлось встать, собрать вещи и отправиться спать на сеновал.

Добрался. Лег. И даже закрыл глаза. А потом понял, что не засну и тут – взгляд леди Мэйнарии рвал мне душу и заставлял раз за разом окунаться в прошлое. Туда, где не было ни баронессы, ни акридов, ни Пути…

Отвлечься от горьких воспоминаний удалось с большим трудом. И только тогда, когда я начал вслушиваться в звуки шагов, изредка доносящиеся со стороны боевого хода[53] крепостной стены, и начал анализировать особенности несения караульной службы вассалами барона Корделла.

Сначала я считал удары сердца, требующиеся часовому, чтобы пройти от конюшни до юго-восточной или юго-западной башни, и пытался понять, останавливается он в крайних точках своего маршрута или нет. Потом вслушался в остальные звуки, изредка доносящиеся до сеновала, и нарисовал себе полную картину происходящего.

Барон Корделл – или тот, кто командовал гарнизоном замка – выдрессировал своих воинов на славу: часовые, заступающие в караул, не останавливались ни на секунду. И звук их шагов доносился до меня через строго определенные промежутки времени – через сто – сто двадцать ударов сердца. Приблизительно раз в час к ним добавлялось еле слышное поскрипывание сапог проверяющего, а раз в два – уверенная поступь начальника караула и часовых из свежей смены.

Первый возникал на стене совершенно бесшумно. Умудряясь не наступить ни на одну из скрипящих ступеней лестницы, ведущей на боевой ход. И пугал как меня, так и часового. Зато о появлении последних я узнавал задолго до того, как они поднимались на стену: сначала взвизгивала дверь казармы, потом начинали скрипеть ступени, а следом за этим раздавался приглушенный вопрос часового:

– Стой! Кто идет?

И ответ начальника караула.

В час волка[54] лестница заскрипела не вовремя: всего через десять минут после смены часовых. И не так, как обычно – человек, поднимавшийся на боевой ход, пытался делать это бесшумно. Но, в отличие от проверяющего, не знал, какая из ступенек скрипит. Потом наступила тишина, а через три с лишним десятка ударов сердца в шелест дождя вплелся новый звук – приглушенный хрип.

Я вцепился в посох, выждал двести ударов сердца и, так и не дождавшись звука шагов часового, торопливо натянул на себя сапоги. А потом превратился в слух: со стены донесся еле слышный шепот:

– …вратной башне?

– Еще нет…

– Ну, и чего ты ждешь?

Дожидаться ответа того, кто только что убил часового, я не стал – перекатился к краю повети, взялся рукой за подходящую стреху и бесшумно спустился вниз.

Дверь конюшни скрипела не хуже ступенек лестницы. Поэтому я подставил ногу под створку, сдвинул ее вверх и осторожно снял с петель. Потом прислонил к ближайшей стене, осторожно выглянул во двор, увидел двери казармы и… на миг провалился в прошлое.

– Ты бился, как воин… – буркнул Круча.

Я напрягся: в его голосе звучало что угодно, только не похвала.

– Ты дал нам достаточно времени, чтобы уйти. Только такое геройство сродни глупости. Ибо если бы в караулке было не три человека, а десять, то ты лег бы через пяток ударов сердца. А вслед за тобой они порубили бы и остальных.

Я пожал плечами и, по своему обыкновению, промолчал.