Кроме краткого упоминания о наводнении в «Царском списке», шумерская легенда о потопе доходит до нас не напрямую, а переведенная через тысячи лет после события на язык аккадцев (семитское наречие, на котором говорили позже в Месопотамии) и сохраненная в ассирийской библиотеке. Энлиль, царь богов, рассердился, потому что громкий шум людей на земле не давал ему спать; он уговорил других богов уничтожить человечество, но бог Эа, который дал клятву защищать людей, тайком сообщил о замысле одному умному человеку по имени Утнапиштим[7], пока тот спал. И тогда
поднялись грозные боги бездны,
обрушили вниз моря ревущие вод,
семь судей ада подожгли землю своими факелами,
и превратился день в ночь,
потому что разлетелась земля, как хрупкая чаша.
Воды накатывали на людей, как волны сражения.1
Предупрежденный Утнапиштим спасся в лодке со своей семьей и несколькими животными, а также с теми, кого смог взять с собой.
Вавилонская версия этого рассказа называется «Повестью об Атрахазисе» (Атрахазис в переводе означает что-то вроде «Великий Умник»). Атрахазис, самый мудрый царь на земле, был предупрежден о грядущем бедствии. Он построил ковчег – и, зная, что может разместить на нем лишь немногих, пригласил остальных своих подданных на пышное торжество, чтобы у них был один, последний, день радости перед концом. Все едят и пьют, благодаря его за щедрость; но сам Атрахазис, зная, что это пиршество – их предсмертная пища, мечется взад-вперед, страдая от горя и чувства вины.
И ели они от его щедрости,
и пили, сколько могли,
но он не мог, лишь
входил и выходил, входил и выходил,
ни разу не присев,
так мучили его отчаяние
и отвращение к своей беспомощности.2
Даже самый лучший царь не земле не всегда в состоянии обеспечить выживание своему народу перед лицом непреодолимого бедствия.
Но самый известный рассказ о потопе – несомненно, тот, что изложен в Книге Бытия. Господь решает очистить свое творение от разврата, поэтому велит Ною, «непорочному среди людей», построить ковчег, который спасет его и его семью от гибели.
Хлынул дождь, разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились, и воды поглотили землю.
Три культуры, три рассказа: слишком много совпадений в деталях, чтобы их не учитывать.[8]
Геологи XIX века, используя Книгу Бытия в качестве руководства, искали следы Великого Потопа и находили их: беспорядочные геологические слои, раковины на вершинах гор. Но медленное продвижение по земле ледового покрова – теория, впервые предложенная Луи Агассизом в 1840 году, – также объясняло многие из геологических явлений, относимых ранее к последствиям всемирного потопа. Вдобавок эта теория созвучна растущей в научной среде уверенности по поводу того, что эволюция мира была постепенной и поступательной, на нее влияли одни и те же последовательные процессы, она гладко двигалась вперед по предсказуемому пути, на котором уникальным и неповторяемым событиям нет места.[9]
И все-таки рассказы о Великом Потопе остались. Исследователи Месопотамии продолжали защищать идею о существовании реального наводнения – не всемирного, так как философски эта теория напрочь отвергается, но локального месопотамского, хотя и достаточно разрушительного, чтобы запомниться на тысячи лет. Археолог Леонард Вулли, известный по раскопкам Ура, написал: «Общего уничтожения человеческой расы, конечно, не произошло, не произошло даже полного уничтожения населения Дельты… но могло быть произведено довольно разрушений, чтобы оставить след в истории и определить лик эпохи».3 Ища следы наводнения, Вулли (что не удивительно) нашел их – десятифутовый слой осадков, отделяющих ранние месопотамские поселения от более поздних.
До потопа Райана – Питмана
Примерно через семьдесят лет Уильям Райан и Уолтер Питман предположили, что рассказы о Великом Потопе отражают не опустошительный общемесопотамский потоп, а память о постоянных наводнениях – «половодье, которое никогда не исчезало… [которое] выгоняло людей с их родных земель и заставляло находить новые места для жизни».4 По мере того, как таял лед и поднимался уровень Средиземного моря, там, где еще недавно была твердая земля, образовался пролив Босфор. Черное море вышло из берегов, навсегда затапливая деревни; спасшиеся люди уходили на юг и уносили с собой память о бедствии.
Менее красочные ответы тоже предлагались. Вполне возможно, рассказ о потопе представляет собой обобщенные опасения по поводу наводнений, которые, несомненно, постоянно происходили возле переплетающихся водных потоков, протекавших через Месопотамию.5 Или, быть может, рассказ об изменившем землю потопе отразил перемены, произошедшие при наступлении залива на север, когда поднимающееся море одно за другим поглощало целые поселения.
Каждое из этих объяснений имеет свое слабое место. Осадочный слой Леонарда Вулли, как открыли дальнейшие раскопки, слишком невелик, чтобы обозначать конец цивилизации в Месопотамии. К тому же он датируется районом 2800 года до н. э. – то есть самым расцветом шумерской цивилизации. Трудно понять, как несколько эпох подъемов и спадов воды, отступавшей и приходившей снова, могли трансформироваться в одно событие – потоп, который навсегда изменил лицо земли. И хотя подъем уровня залива, вероятно, затапливал деревни, вода наступала со скоростью один фут каждые десять лет или около того – не похоже, чтобы подобное могло вызвать столько страха.
Теория Райана и Питмана, основанная на образцах, взятых со дна Черного моря, более приемлема. Но это наводнение датируется примерно 7000 годом до н. э., что оставляет наш вопрос без ответа. Как рассказы о вселенском потопе пробились в устные предания многих народов, которые при любом подсчете в 7000 году до н. э. обитали очень далеко от Месопотамии?
В Китае, где за время построения шумерами их городов развились две независимые земледельческие культуры – Ян-шао и Луньшань – вероломный военачальник прорывает дыру в небесном пологе, и вода устремляется вниз, покрывая всю землю и затапливая всех вокруг; выживает единственная знатная дама, царица, которая находит убежище на вершине горы вместе с маленькой группой воинов. В Индии рыба предупреждает мудрого царя Ману, что надвигается громадное наводнение, и он должен построить корабль и забраться в него, как только вода начнет подниматься. «Воды смыли все три неба, – говорит нам Ригведа, – и спасся один Ману».6
Более захватывающими представляются рассказы о потопе у американских народов, некоторые из них несут черты удивительного сходства с месопотамскими преданиями – но, похоже, возникли задолго до появления христианских миссионеров, принесших с собой Книгу Бытия, хотя этот вопрос исследован в недостаточной мере. В версии майя «четыреста сыновей» выжили при потопе, превратившись в рыб; позднее они отпраздновали свое избавление, напившись вина, после чего поднялись на небеса и стали Плеядами. Внимательный читатель заметит здесь явную параллель с рассказом о Ное, в котором на небе также появляются знаки, а сам Ной напивается до бесчувствия, оказавшись на сухой земле. В Перу домашняя лама отказывается есть, а когда ее хозяин спрашивает, почему, лама предупреждает его, что через пять дней поднимется вода и затопит землю. Человек забирается на самую высокую гору, выживает и снова заселяет землю. При этом женщину он с собой не берет – что выглядит явным недосмотром.
