Столкнув тело на землю, Кагал успокоил фыркавшего и встававшего на дыбы коня и повернул его в противоположную сторону. Подобно ветру промчался он по гудящему лагерю и вскоре почувствовал, как в лицо ударил теплый воздух равнины. Услышав позади себя топот копыт, он понял, что за ним отправлена погоня, и еще сильнее пришпорил арабского скакуна.

Где-то на севере ему навстречу двигалось войско христиан. Кагал надеялся догнать по дороге венецианца, но тот выехал намного раньше и был уже далеко, а вот преследователи, отправленные Байбарсом, неумолимо приближались…

На рассвете, когда франки снимались с лагеря, к ним прискакал венецианец и рассказал о том, что сбежал от египтян, а затем потребовал встречи с де Бриеном.

Войдя в полусвернутый шатер барона, ди Дзаро сказал:

— Сеньор, меня послал господин Кагал — он сейчас ведет переговоры с Байбарсом. Он уверен, что мамелюки не вступят в союз с кочевниками, и настоятельно просит вас немедленно выступить вперед…

Снаружи раздался быстрый топот копыт — приближался одинокий всадник, чьи развевавшиеся волосы напоминали золотистую вуаль на фоне розоватого неба. Возле шатра де Бриена загнанный конь рухнул на землю. Человек вскочил на ноги и молнией ворвался в шатер.

Ди Дзаро вскрикнул и побледнел, увидев свою смерть — кинжал кельта в мгновение пронзил его сердце, и венецианец, упав, подкатился к ногам Уолтера де Бриена. Барон ошеломленно взглянул на Кагала.

— Во имя Бога, друг мой, какие новости?

— Байбарс соединяет свое войско с войском нечестивых, — ответил Кагал. Де Бриен опустил голову.

— Что ж, никто не может просить о вечной жизни.

Объединенное войско земли обетованной медленно двигалось к югу по мрачной пыльной равнине. Черно-белый флаг тамплиеров плыл рядом с крестом патриарха, а поодаль слабый ветерок колыхал черные знамена мусульман.

Монархов не было с ними. Император Фредерик выдвинул свои притязания на королевство Иерусалим и укрылся на Сицилии, строя заговор против Папы Римского. Командовать баронами был избран де Бриен, разделивший руководство войском с мусульманским полководцем Аль Мансуром эль-Оманом.

Они вновь разбили лагерь в пределах видимости мусульманских застав, и всю ночь ветер, порывами налетавший с юга, яростно трепал их шатры и палатки. К утру разведчики доложили о движении орды кочевников и о том, что мамелюки уже присоединились к ним.

В бледном свете восходящего солнца Рыжий Кагал вышел в полном боевом облачении из своей палатки. Во всем лагере войско пришло в движение — воины складывали палатки и надевали доспехи. В зыбком неясном свете они показались Кагалу призраками: высокий патриарх, отпускавший грехи и благословлявший; огромный командир тамплиеров, пристально наблюдавший за сборами своих мрачных молчаливых воинов; Аль Мансур в золотом шлеме, украшенном изображением птичьей головы… И вдруг кельт застыл, увидев стройную, одетую в доспехи фигуру, которая двигалась сквозь всю эту толчею в сопровождении бородатого карлика с боевым топором на плече.

Ошеломленный, он покрутил головой. Почему так странно замирало его сердце при виде этого таинственного Рыцаря в Маске? Кого или о ком напоминал ему этот стройный юноша и о чем пробуждал горькие воспоминания в его душе? У Кагала появилось ощущение, что он окутан паутиной иллюзий.

В этот миг кто-то обнял его за плечи. Обернувшись, он увидел перед собой шейха Сулеймана ибн-Омада.

— Клянусь Аллахом! — воскликнул шейх. — Благодаря тому что ты меня предупредил, мне не пришлось спать среди руин, оставшихся от моей крепости! Эти поганые псы налетели, словно ветер. Мои лучники стреляли со стен, а ворота были накрепко заперты, и тогда эти дьяволы после единственной неудачной атаки отправились дальше — искать более легкую добычу. Сын мой, будь сегодня рядом со мной!

Кагала тронула неподдельная сердечность старого ястреба пустыни, и он согласился. Вот так и случилось, что к полю боя кельт поехал в рядах мусульман, сверкающие шлемы которых были украшены перьями.

Войско двинулось вперед — их было немногим больше двенадцати тысяч человек — навстречу войску мамелюков и кочевников, в чьих рядах насчитывалось пятнадцать тысяч воинов и еще бессчетное количество легковооруженных наемников. В центре правого крыла, впереди всех, свое привычное место занимали тамплиеры — пятьсот мрачных, закаленных в боях воинов, слева от них двигались рыцари святого Джона и рыцари Тевтонского ордена — всего около трехсот человек, а справа ехала небольшая группа баронов с патриархом, державшим в поднятой руке железный скипетр. Объединенные силы их боевых отрядов насчитывали около семи тысяч человек. Остальное войско состояло из кавалерии мусульман, двигавшейся в самом центре всей армии, и воинов эмира Керака, образовавших левый фланг, — смуглые, с ястребиными лицами арабы, более искусные в разбойничьих набегах, чем в сражениях по всем правилам войны.

Вскоре они увидели впереди полчища своих врагов. В объединенном войске загрохотали барабаны и затрубили боевые рога. Мусульманские воины запели боевые песни, но христиане были молчаливы, как люди, идущие навстречу заведомой гибели. Кагал, чей конь шел между конями Аль Мансура и шейха Сулеймана, взглянул в сторону этих мрачных рядов и нашел того, кого искал. Снова его сердце странно забилось при виде стройной фигуры Рыцаря в Маске, который ехал рядом с патриархом. Рядом с рыцарем маячил рогатый шлем Юта. Кагал отвернулся, стараясь отогнать мысли о странном наваждении.

Оба войска двигались навстречу друг другу, темные полчища диких всадников ехали впереди выстроенных в правильном боевом порядке рядов мамелюков. Кочевники скакали рысью, образовав подобие строя, и Кагал увидел, как крестоносцы сомкнули свои ряды, чтобы встретить врага, не дрогнув. Дикие всадники пришпорили коней, и темная орда быстро понеслась по равнине. Внезапно они перестроились на всем скаку и, вихрем промчавшись мимо рыцарей, обрушились на мусульман.

Этот маневр, родившийся у хитроумного Байбарса, привел в замешательство все объединенное войско. Арабы закричали и приготовились отразить нападение, но их обескуражила бешеная скорость и неукротимая ярость кочевников.

Они мчались, как ураган, натягивая тетиву луков и стреляя на скаку. На арабов обрушились тучи звенящих, украшенных птичьими перьями стрел. Обтянутые кожей щиты и легкие доспехи оказались бесполезными против этого смертоносного шквала, и ряды мусульман начали быстро редеть. Аль Мансур пронзительно выкрикивал команды, приказывая начать ответную атаку, но арабы, придя в полное смятение, бездействовали. Тут в самый центр их рядов ворвался мощный клин кочевников. Кагал снова увидел широкоплечие приземистые фигуры, дикие смуглые лица, мелькающие кривые сабли, которые были гораздо шире и тяжелее легких мусульманских клинков. Он вновь испытал бессильное отчаяние, зная уже непреодолимую и неукротимую силу натиска кочевников.

Его огромный рыжий жеребец задрожал от сильного удара — свистящий клинок обрушился на щит кельта. Кагал привстал на стременах и, отклоняясь то вправо, то влево, начал отражать неистовую атаку дикаря, успевая видеть, как повсюду падали с коней на землю обезглавленные тела мусульман. Клин сверкающих кривых сабель продолжал врезаться все глубже в ряды арабов, уже сломленных и начавших понемногу отступать. Если бы они сомкнулись теснее, то могли бы еще противостоять натиску кочевников, но их боевой дух уже упал, и они были не в состоянии не только начать ответную атаку, но и защититься от бешеной атаки кочевников.

Кагал, вынужденный отступать вместе с остальными, сражался с безумным отчаянием, пытаясь отстоять каждый клочок земли под копытами своего коня. Внезапно он услышал голос старого Сулеймана ибн-Омада, который яростно сыпал ругательствами где-то рядом с ним, и заметил, как его кривая сабля описывала сверкающие круги смерти над головами дикарей.

— Собаки и собачьи дети! — кричал старый ястреб пустыни. — Мы еще можем достойно ответить! Клянусь Аллахом, франк, давай прижмись ко мне теснее — вот так! А теперь помолись своему Богу и вперед! Эй, дети мои, а ну все ко мне и господину Кагалу! Сын мой, держись радом со мной! Сражение еще не проиграно! Мы должны драться!