Владимир слушал в пол-уха, не отводя глаз от лица и особенно волос девушки. Ему ужасно хотелось потрогать эти волосы, но позволить себе этого он, конечно, не мог. Он, решив успокоить Настю, сказал первое, что пришло в голову:
– Ну, шестой уровень тоже неплохо… У меня вот вообще никакого нету, даже девятого… И ничего… Живу…
– Дурачок. Девятый только у мутантов в верхних помещениях.
Девушка чуть улыбнулась, а может быть, Владимиру это лишь показалось. И они разговорились. Рассказчик Владимир был не ахти какой, да и похвалиться ему было особо нечем. Поэтому он рассказывал про то, что знал от других: про змеев, лесников, шатунов и прочие страхи Автозаводской линии. Анастасия слушала его, раскрыв рот. До нее, конечно, доходили кое-какие слухи про этих кошмарных существ, но пересказывали это ее же ровесники, которые толком сами ничего не знали. А теперь она все это слышала чуть ли не из первых уст! И Владимир постепенно, но неуклонно вырастал в ее глазах. Через два часа для пятнадцатилетней Насти семнадцатилетний Владимир стал героем, невесть откуда свалившимся прямо к ней в этот туннель между Площадью Независимости и Институтом Культуры. Они не обращали внимание ни на время, ни на центровиков, проходивших мимо и косившихся на странную пару.
– Вот он! – послышалось со стороны платформы. Владимир обернулся и увидел шедшую процессию. Визгливого администратора гостиницы, уже два часа назад заявившего местной службе безопасности о неявке из увольнительной партизана. Двух мордоворотов-центровиков в военных комбинезонах. И однорукого Митяя. Собственно, последнего Владимир боялся больше всех. Он, отходя, сказал Насте:
– Мне пора. Может быть, еще встретимся?
Девушка испуганно переспросила:
– Ты уже уходишь?
– Я тебя найду; в твой Госпиталь приду и найду.
– Извини, я забыла, как звать тебя?
– Во… Владимир. Владимир меня звать.
Для того чтобы унизительная сцена его бичевания не происходила на глазах Насти, он сам подбежал к приближающейся процессии и, не обращая внимания на визг администратора, ловко увернувшись от хватки мордоворота и стараясь не смотреть в глаза Митяя, быстро пошел в направлении гостиницы.
В гостинице они пробыли еще два дня. Митяй лишил Владимира увольнительных. Ему оставалось только сидеть и восхищенно рассматривать запечатлевшийся в памяти образ необыкновенной девушки с великолепными волосами. Когда они уходили с обозом обратно в партизанские лагеря, Владимир обшаривал глазами платформу, ища Анастасию, но ее нигде не было.
Через две недели с новым обозом они пришли в Центр. Митяй отпустил Владимира в увольнительную, многозначительно продемонстрировав ему сжатый кулак здоровой руки. Владимир бежал в госпиталь. Подловив какого-то чернорабочего с семеркой на куртке, он стал расспрашивать про санитарку Анастасию. Тот хотел от него убежать, а когда это не удалось, пытался увильнуть от ответа, но, видя настойчивость Владимира, злорадно заявил:
– Да наверху твоя девка. Сразу как с тобой пообщалась, ей за предательство и связь с иностранными агентами присвоили «почетный» девятый уровень и отправили картошечку полоть.
Пруднич, проклиная тот день, когда спрыгнул в этот злосчастный туннель, и не обращая внимание на оскал чернорабочего, поплелся в гостиницу. Нет, прекращение еще не начавшегося общения с центровичкой его бы сильно не расстроило. Но до конца жизни знать, что из-за своего сумасбродства он фактически убил мучительной смертью ни в чем не повинную девушку… С этим он просто не сможет жить. Он побежал и, ворвавшись в гостиницу, с юношеской горячностью бросился к Митяю, сумбурно рассказал ему обо всем и потребовал немедленного спасения Анастасии. Митяй хладнокровно ответил:
– Даже и не думай об этом! Все! До ухода из Центра никаких увольнений. А вернемся на Тракторный, подумаем, стоит ли тебе вообще ходоком быть.
В этот день у Владимира закончилась юность. Его мысли в бешеной скачке носились по кругу, раздирая душу на куски и изматывая его от осознания собственного бессилия. Он не хотел бы об этом думать, но сознание само дорисовывало ужас пребывания хрупкого прекрасного создания в логове мутантов. Он не мог этого допустить, этого просто не должно было быть!
Они снова возвращались в партизанские лагеря. Прошли Нейтральную. На выезде стояла увешанная пластами металла бронедрезина. Помогли нейтралам закатить на место металлическую крепость на колесах. Решение родилось спонтанно. Владимир кинулся обратно, к бронедрезине, и протиснулся в узкую щель между броней и стеной туннеля.
Догадавшись, в чем дело, Митяй бросился за ним, пытаясь схватить за руку. Нейтрал с бронедрезины удивленно спросил:
– Малой, ты чего?
– Я хочу стать нейтралом.
Митяй несвойственным ему, почти ласковым голосом, как будто больному, говорил:
– Владимир! Вернись. Еще не поздно. Давай пойдем домой и все забудем. Не горячись.
– Нет, Митяй. Я все решил. Я остаюсь с нейтралами. Прости.
– Ты понимаешь, что это – дезертирство. Возврата обратно не будет.
Нейтрал с бронедрезины примирительно поддержал Митяя:
– Пацан, ты слушай, что командир твой говорит. У нас, знаешь ли, ничего хорошего нет. Лучше иди домой.
Владимир поднял голову. Митяй, изловчившись, схватил его за руку и сильно потянул назад. Пруднич, понимая, что с Митяем ему не тягаться, крикнул нейтралам:
– Я хочу быть нейтралом!
Сверху без воодушевления спросили:
– Ты уверен?
– Да! – еще громче крикнул Владимир.
Нехотя нейтрал обратился к командиру ходоков:
– Извини, Митяй. Сам Конвенцию знаешь: каждый желающий стать нейтралом имеет право им быть. Пацан сделал свой выбор, и с этим ничего не поделаешь.
Митяй отпустил хватку и, ничего больше не говоря и не оборачиваясь, пошел к велодрезинам.
Владимир стоял в главном доте Нейтральной – апартаментах атамана Головы. Он рассказал ему историю своей встречи с Анастасией и то, как стал невольным виновником ее казни. Голова не особо вслушивался в рассказ молодого партизана и совсем не проникся его идеями. Он вяло спросил:
– Ну и что ты хочешь?
– Помогите ее освободить и забрать сюда!
– Ты дебил или прикидываешься? Из-за какой-то бабы, пусть молодой и смазливой, я должен нарушить Конвенцию и объявить войну Центру? У меня что, врагов не хватает? Вот только центровиков в их число приписать осталось для полного счастья! Чтобы Нейтральную раскатали, а меня, да и тебя, дурня, из-за этой целки твоей к мутантам отправили! Охеренная перспектива!
Волна отчаяния вмиг вскипятила кровь и без того находившегося на пределе Пруднича. Он, стиснув кулаки, в два шага подошел к массивному люку дота:
– Я сам пойду!
– А вот это правильно. Подожди-ка.
– Что правильно? – остановившись, спросил Владимир.
– То-то и правильно, что ты еще не нейтрал. В нейтралы мы тебя еще не посвятили, и ты можешь делать все что хочешь. Это нейтрал, по Конвенции, не может нападать на ее членов. А ты пока что рискуешь только собой. Сдохнешь так сдохнешь, а приведешь центровичку свою – милости просим: обоих тогда в нейтралы и посвятим.
Пруднич молчал, не понимая, к чему клонит атаман.
– Мне что твои браты-партизаны, что центровики, что американцы – все побоку. Вот поэтому я тебе могу, как бы невзначай, помочь в твоем деле. Например, продать в кредит, в счет будущих твоих заслуг, кое-какую амуницию; подсказать кое-какие входы-выходы. И, кстати, на Нейтральной сейчас два мужичка ждут посвящения в нейтралы. Они такие же вольные птицы, как и ты. Пойдут с собой – их дело: не-нейтралов удерживать не имею никакого права.
Владимира подташнивало – радиация пробивалась через ватно-марлевые фильтры и прорезиненную ткань. На Поверхности он был в первый раз. От бесконечной бездны неба кружилась голова. Было жарко. Они прошли два квартала, вернее, проползли по руинам. С Нейтральной на Поверхность с ним вышли двое. Первый – центровик-повстанец с Института Культуры Окуневич, который предпочитал, чтобы его называли только по фамилии. После подавления революции Окуневич в течение нескольких лет блуждал по переходам, чудом остался жив и, насытившись голодной свободой, пришел на Нейтральную. Вторым был беглый раб с Америки по имени или кличке Бони. Первый ненавидел государственный строй Центра, второй – рабство. То есть никаких предрассудков насчет нападения на центровиков они не испытывали. Но с Владимиром они пошли неохотно. Просто атаман «порекомендовал» им помочь пацану таким тоном, что отказать ему они просто не смогли.
