Генри Лайон Олди
Изгнанница Ойкумены
«Дайте мне другие обстоятельства! – молит неудачник. – Иной мир, вторую жизнь, изнаночную реальность! Что угодно, но другое! Уж я-то развернусь, уж я-то найду себя: сделаю карьеру, надену корону, выпрямлю спину и стану бегать по утрам…» Нет, не дают. И не потому, что неудачник врет. Случается, трус, попав в огонь, выпрямляет спину. Бывает, мерзавец, угодив в питательную среду, очень даже разворачивается. Толстяк, став добычей, начинает бегать от охотников бодрей бодрого – и по утрам, и круглосуточно. В мольбе – замените! осчастливьте! – есть здравое зерно.
И все равно не дают.
У судьбы тонкий слух. Вопль «Дайте!» так громок, что оглушает ее.
Тераучи Оэ, «Шорох в листве»
Пролог
Серьги, подумала Линда Рюйсдал.
Серьги были на всех изображениях Саманты Блюм, имевшихся в досье. Изящные «запятушки»: темное золото, изумруды, бриллиантовая пыль. Других украшений, кроме серег, Саманта не носила. Для страховки инспектор Рюйсдал еще раз «пролистала» подборку снимков: все верно. В остальном госпожа Блюм напоминала гламурную синт-копию Регины ван Фрассен. Тип лица, прическа, фигура; возраст, наконец. Линда поймала себя на том, что составляет мысленное описание по служебному шаблону. Если же отставить шаблон в сторону… Не живой человек – манекен. Кожа слишком гладкая, загар слишком равномерный; ресницы слишком длинные. Движения скованы, лицо застыло маской.
В глазах – страх.
Страх – это естественно, и даже полезно. Мало кто из подозреваемых останется невозмутимым, попав в кабинет инспектора службы Т-безопасности. Линда продолжила изучать досье, «забыв» о госпоже Блюм. Пусть понервничает. Прием старый, как мир, но работает безотказно.
Тридцать два года, не замужем. Кавалерственная дама, закончила факультет психоэстетики Зальцкопфского университета. Работает консультантом в люкс-салоне «Херрлих». Эмпасс 2-й категории; средневыраженный уклон в эмпакта. Мощность напора… глубина проникновения… Ничего выдающегося. Нормальный средний уровень – насколько можно говорить о норме по отношению к менталам. Коэффициенты возможностей… Ну, тут вообще все по минимуму.
– Скажите, госпожа Блюм… В чем состоит ваша работа?
От звука ее голоса Саманта вздрогнула.
– Я… да, я помогаю клиентам.
– В чем именно?
– Помогаю выбрать… да, выбрать оптимальную модель одежды. Цвет, фасон, ткань. Отделка. Индивидуальные нюансы. Учитывая вкусы клиента, желаемый образ, тенденции моды…
Скатившись на заученные рекламные клише, Саманта немного расслабилась.
– При этом вы используете свои ментальные способности?
– Только пассивные… да, только!
– Верю.
– С письменного согласия клиента! У нас с этим строго…
– Верю, успокойтесь. С Эрнестом Хокманом вы познакомились в салоне?
– Да… – чуть слышно пролепетала Саманта.
– Когда это произошло?
Молчание – примерно с полминуты.
– Я… Он… да, он… Господин Хокман заказал смокинг для коктейль-пати.
– Давно?
– Год назад.
– Вы его консультировали?
– Да.
– Он сразу согласился на помощь ментала?
– Он сам… да, сам попросил! Сказал, что слышал очень хорошие отзывы…
– О вашем салоне?
– О салоне… и о консультанте…
– О вас лично?
– Да, обо мне.
– Господин Хокман остался доволен?
– Очень.
– Он пришел к вам еще раз?
– Да…
– Когда у вас завязались личные отношения?
– Когда он заказал клубный сюртук. И пригласил меня поужинать после работы.
– Вы согласились?
– Да.
– Он вам понравился?
– Да…
«Понравился, – тайком усмехнулась Линда, – не то слово. Ты, милочка, влюбилась как кошка. С первого взгляда. Никакой эмпатии не нужно – сразу видно…»
– Инициатором вашего сближения был господин Хокман?
– Да…
– Вы не применяли для сближения никаких ментальных воздействий?
– Нет!
На миг госпожа Блюм утратила образ растерянной простушки. Этого Линде хватило, чтобы укрепиться в своих подозрениях.
– Господин Хокман считает иначе. От него в нашу службу поступило заявление. Господин Хокман утверждает, что с вашей стороны было осуществлено не санкционированное им ментальное воздействие. Цель: привязать господина Хокмана к себе и впоследствии вступить с ним в законный брак. Вы это отрицаете?
– Нет.
– В каком смысле?
– Не отрицаю.
И тут Саманта Блюм разрыдалась. Линда ждала, не пытаясь ее успокоить. Наконец Саманта вытерла слезы и жалко улыбнулась. Сейчас в ней не осталось ничего от гламурной куклы.
– Рассказывайте. И снимите внешний блок. Я должна вас чувствовать.
Линда могла добраться до эмоций госпожи Блюм и без согласия последней. Но насилие – крайняя мера. А согласие сотрудничать зачтется подследственной.
– Да-да, конечно… я понимаю…
Хорошо, что она загодя поставила фильтр – «понижающий трансформатор», как шутил Фома. Чувства Саманты долетали до нее слабыми отголосками. Пыль – это тоска. Свинец – это безнадежность.
Страх исчез без следа.
– Он… да, он любил меня! Я знаю. Я… я была с ним без блоков. Понимаю, виновата…
– Продолжайте.
– Я некрасивая. Я застенчивая. В детстве заикалась. На психоэстетику пошла, чтоб выучиться нравиться. Не выучилась. Другим помогаю, а сама… Парни… мужчины… Они, когда со мной знакомились… Нет-нет, я не читала их мысли! Я и не умею толком. Но эмоции… Да вы и сами знаете. Им от меня одно было надо. Как же, менталка! Дураков это возбуждает. Я привыкла. Проверяла каждого: еще один кобель… А тут – Эрни. Он такой был… да, такой! Настоящий. Плевать он хотел, менталка я, или нет. Мы уже свадьбу обсуждали…
Отслеживая колебания эмо-фона, Линда копалась в досье. Кто тестировал эту самоедку на соцадаптацию? Надо же! Здравствуй, Фома, здравствуй, любимый… Способ проверки в досье не указывался, но это не имело значения. Проглядел ты Саманту, муженек. Схалтурил. Искра в ее боязливой душе… Тут любой мужчина дал бы промашку. Такую искорку раздуть до костра, до бешеного пожара – много трудов надо. Остается надеяться, что в дальнейшем госпожа Блюм, наученная горьким опытом, будет осмотрительней.
Не ломать же дуре жизнь из-за пустяка?
– …я с ним ни разу… да, ни разу! Зачем? Мы любили друг друга… А на прошлой неделе… Он мне встречу назначил. В «Черной орхидее»…
Саманта не лгала. Инспектор Рюйсдал могла это подтвердить лучше всякого «детектора лжи».
– …он сказал… да, сказал, что больше не имеет права со мной встречаться. Что свадьбы не будет. Его родители… влиятельные люди… Мама Эрни говорит, что мы – не пара. Ему и невесту уже подобрали. Он улыбается: хорошая, мол, девочка… А я чувствую: ему больно! Он меня любит… Я помочь хотела! Думала, он их убедит… Извините, пожалуйста. Ничего я не думала. Это я сейчас… Я не могла его потерять! Это мамочка заставила его написать заявление! Сам бы он никогда…
– Итак, вы осуществили эмо-воздействие на Эрнеста Хокмана с целью сохранить ваши с ним отношения?
Казенная формулировка остановила приближение истерики.
– Да.
– Картина ясна. Госпожа Блюм, как вы относитесь к содеянному?
– Я… Мне очень стыдно. Я не имела права.
– Закон в этом смысле однозначен.
– Дело не в законе. Нельзя так было с ним… да, с ним…
– Вы раскаиваетесь в содеянном?
– Раскаиваюсь.
– И не станете повторять подобные действия в будущем?
– Нет! Ни за что!
– Когда вы незаконным образом воздействовали на господина Хокмана, на вас были серьги?
– Серьги? При чем здесь…
– Отвечайте!
– Не помню. Кажется, нет…
– Кажется – или нет?
– В тот день я не надела серьги.
– Я так и думала. Что ж, учитывая, что вы действовали в состоянии аффекта… Могу учесть также чистосердечное признание, сотрудничество со следствием и ваше искреннее раскаяние…
