«Меньшевик» бросил кислый взгляд на отступающее воинство, затем, резко повернувшись, блеснул стеклышками:

– Зотова, значит? Это какая Зотова? У которой дочка генерала Деникина проживает?

Не проговорил – прокаркал. Голос резкий, непривычный – и недобрый, с таким только расстрельным взводом командовать.

Стало ясно: Ольгу узнали. Сообразила девушка и насчет голоса. Акцент у товарища, почти такой же, как у Генсека Сталина, даже еще заметнее. «Меньшевик» между тем продолжал разглядывать сквозь пенсне скромную личность бывшего замкомоэска. Вид у него при этом был, словно после съеденного пайкового лимона.

– Слюшай, Зотова! А почему ты за деникинский дочкой не следишь? У нее по русскому языку – сплошные, понимаешь, тройки. А еще в гимназии училась.

Кавалерист-девица решила не провокацию не поддаваться, но все-таки не сдержалась.

– А ты бы, товарищ, учебники для начала сравнил. В гимназическом все на месте, а в этом, новом, даже причастных оборотов нет. И на шкрабов[9] поглядел бы, они из тех, что «корову» через «ять» пишут. А система эта – бригадная? Учат все по-разному, а отметка по худшему ставится.

Подумав немного, вздохнула:

– Вины своей не отрицаю. Мы уже с Наташкой насчет дополнительных занятий договорились. А про Деникина-гада слушать даже не желаю. Не дай бог при девке скажете, я вам эти шуточки без солидола кой-куда вкручу.

На узких губах «меньшевика» проступило нечто, издали напоминающее улыбку.

– Страшная какая, да? Сыроежкин, спроси у гражданки почему она так себя с ОГПУ ведет? Мы таким враз горло ломаем.[10]

У симпатичного парня и фамилия оказалась под стать. В попугая Сыроежкин играть не стал, лишь взглянул выразительно. Бывший замкомэск даже ухом не повела.

– Сначала, граждане, мандат, а потому уже вопросы. Или без Дзержинского у вас на Лубянке службу забыли?

– Какой бюрократ, слюшай, – восхитился «меньшевик». – Бумажкам верит, людям не верит.

Сырожкин, шагнув вперед, достал из глубин полушубка книжицу в красном сафьяне.

– Прошу!

На фотографии товарищ оказался еще симпатичнее да и моложе на пару лет. А вот должность занимал такую, что Ольга едва удержалась, чтобы не присвистнуть.

– Ничего себе! Да что случилось-то, товарищ заместитель начальника оперативного отдела Главного Управления?

Сыроежкин молча развел руками. Ольга, спрятав мыло в портфель, достала свое удостоверение на хрустящей пергаментной бумаге. Заместитель начальника сам смотреть не стал, отнес «меньшевику». Тот снял пенсне, поднес бумагу к глазам.

– Это мы, Зотова, у тебя спросить должны. Ты же руководитель группы при Техсекторе ЦК. А здесь чего делала?

– Мыло покупала, – буркнула девушка. – А с прочими вопросами в ЦК обращайтесь. В письменном виде и в трех экземплярах.

«Меньшевик» вновь скривил губы, Сыроежкин же укоризненно покачал головой.

– Это наша операция, Ольга Вячеславовна. Вмешательство со стороны может все погубить. А если бы вас убили?

Кавалерист-девица доброту и участие не оценила.

– Угу, заботливые, поняла. Чья это операция, Центральному Комитету виднее. Или вы карательные органы поверх власти партийной ставите? А если мешали вам эти Красноштановы, то могли бы сразу их взять, меня не дожидаясь.

– У тебя, Зотова, не спросили, – каркнул в ответ «меньшевик». – Видал, Сыроежкин, чего у вас Столице делается? Дочка Деникина русского языка не знает, всякие нахалки нас оперативной работе учат. Не хотел сюда приезжать, как чувствовал!

– Документы и билеты Красноштановым должен был доставить агент треста, – пояснил Сыроежкин. – Их человек, знакомый. А тут приходите вы.

– Точно, – сообразила девушка. – Они кого-то другого ждали. Но их предупредили, что может прийти агент ОГПУ, женщина.

«Меньшевик» с Сыроежкиным молча переглянулись. Владелец пенсне подошел ближе, сунул Ольге документ.

– Теперь поняла, Зотова, зачем тебя сюда прислали? Нет? Ты книжку про шпионов купи на Кузнецком и почитай. Жаловаться твоему начальству мы, понятно, будем, но и тебе иногда думать полезно. Пошли отсюда, Сыроежкин, а то ругаться начну, а мне не хочется.

– Может, подвезем товарища? – предложил заместитель начальника оперотдела. – Она служебную машину отпустила, а трамваи сейчас почти не ходят.

Стекляшки блеснули:

– Иисусик нашелся! Этот твой товарищ нам всю операцию чуть не сорвала, еще расхлебывать придется… Ладно, подвезем. Тебе, Зотова куда надо? Сразу домой – или сперва к начальству, слезу, понимаешь, пустить?

По небольшому четырехугольному экрану беззвучно плавали неровные пятна: серые, черные, белые. Словно тучи кружились, предвещая близкую грозу. Ни звука, ни шороха, но миг тишины недолог, вот-вот – и грянет.

– Нравиться? – негромко поинтересовался Ким Петрович.

Леонид быстро кивнул, потом, немного подумав, все же уточнил:

– Нет, товарищ Ким, не совсем так. Я ведь даже не знаю, для чего это все нужно. Просто когда смотришь, чувство странное. Не из нашего мира вещь. Вроде и не опасная, а все же боязно.

Получилось не слишком складно, но начальник не возразил, товарищ же Москвин решил не уточнять, дабы лишнего сболтнуть. Солгал! Из каких миров это чудное устройство, пока неведомо, зато в его собственном мире…

… «Кирочная, дом восемь, товарищ Пантёлкин. Всех, кто в квартире. Повторяю – всех, это приказ. Имитируете налет, но искать будете вот что…» Какой-то профессор, служил при Северо-Западном правительстве Юденича, только что вернулся из эмиграции. Чемоданчик, небольшой да тяжелый, сделан непонятно из чего. Материал твердый, гладкий, рукой приятно гладить. Вроде как розетки, только размер совсем иной…

«Говори, где машинка с Кирочной и, честное слово, сегодня же тебя отпустим…»

А еще подвал расстрельный вспомнился – и мысли, что перед самыми выстрелами в голове мухами роились. Подумалось тогда, что обидно будет умереть, тайны не узнав. В руках держал, а не далась. Недостоин, значит.

И вот она – тайна. Прямо на знакомом столе, на сукне зеленом. Хочешь, пальцем коснись, хочешь так смотри, облаками любуйся.

Свиделись!

Бесконечный день наконец-то сменился ночью, такой же долгой и томительной. Можно было подремать на диване в кабинете – или прямо в большой комнате на первом этаже Сенатского корпуса, куда по-прежнему стекались донесения о делах в Столице. Но бывший старший оперуполномоченный знал, что не уснет. Ночь не кончилась, что-то еще случится. Отправив трудягу-Полунина отдыхать, он сел у телефона, приготовившись ждать, словно в чекистской засаде – терпеливо, спокойно, никуда не торопясь. Так на Можайской ждали Фартового, чтобы уже перед самым рассветом услышать короткий и резкий стук в дверь.

Товарищ Ким позвонил в начале четвертого. Леонид, ничуть не удивившись, поинтересовался лишь, куда идти, в чей кабинет. В Главной Крепости сейчас все начальство, полный набор Скорпионов, ступить некуда. Мало ли что руководству в голову придет? Пристрелить Гришку Зиновьева к примеру. Сначала пулю в висок, потом – револьвер в еще теплую руку, а затем нужную бумажку на стол, например, подписку о работе на британскую разведку. Отчего бы и нет? По Гришке-Ромовой Бабе точно уж никто плакать не станет!

Обошлось. Ким Петрович ждал его у себя в кабинете. Леонид почему-то решил, что начальству тоже скучно. У товарища Москвина в тумбе стола польская вудка, у секретаря ЦК наверняка тоже что-то имеет, ничуть не хуже.

Вудки не было. Товарищ Ким сидел на подоконнике, держа в зубах давно погасшую трубку, а на зеленом сукне неярко горел экран, встроенный в верхнюю крышку знакомого «чемоданчика». Леонид пододвинул стул, пристроил поближе пепельницу, закурил – стал смотреть на клубящиеся тучи. О том, зачем пригласили, и почему чудной «чемоданчик» включен, он решил пока не думать. Редко бывает, чтобы мечта сбылась, да еще такая.