Но вот передние нарты выехали на противоположный берег. Аханя бежал по косе, силой тащил передовых оленей. «Хинмач! Хинмач!» Половина аргиша на берегу, теперь не страшно, теперь вытянут береговые ездовики весь караван, семенящий по льду.

Преодолев ледяную преграду, караван остановился метрах в полутораста от реки. Погонщики тихонько тронули стадо, осторожно тесня его к реке.

— Так-так-так-так! Хэй-хэй, хэй! Так-так-так! — кричали пастухи, подбадривая животных.

Вот вышла на лед передовая важенка. Остановилась, пристально посмотрела на ездовых оленей, стоящих вдалеке, на пригорке, обернулась на стадо, как бы спрашивая что-то, и наконец, низко опустив голову, не торопясь засеменила дальше. Стадо тотчас колыхнулось к реке, несколько оленей потянулось следом за важенкой.

— Так-так-так-так! Пошли! Пошли! Хэй-хэй! Хэй-хэй! — радостно покрикивали пастухи.

Но преждевременной была их радость. Важенка, пройдя метров десять, поскользнулась, испуганно шарахнулась в сторону и, торопливо застучав копытами обратно к своему берегу, пошла по краю стада, увлекая за собой и тех оленей, которые вышли было на лед. Стадо вздрогнуло и, точно огромный диск, начало медленно поворачиваться влево. Теперь уже не пойдет стадо на лед по доброй воле. Пастухи с криками бросились на левый фланг стада, намереваясь застопорить его вращение и вытолкнуть стадо на лед силой. Но поздно! Стадо уже сделало полный оборот по своей оси и теперь, набирая скорость, все более раскручивалось.

Пастухи, растянувшись цепью, продолжали теснить оленей к реке. Лай собак, крики, ругань и свист пастухов, хорканье телят, глухой стук тысяч копыт — все слилось в один тревожный гул. Сотрясается под копытами промерзшая земля, сотрясается воздух, все стремительней круговорот!

Но вот один олень прошмыгнул между Костей и Хабаровым, и тотчас вся оленья масса, как мутный поток сквозь прорванную плотину, хлынула в тундру, умчалась к горизонту и там рассыпалась каскадом брызг и ручейков.

Только под вечер удалось собрать стадо. Аханя распряг десяток ездовых оленей и, связав их попарно, вновь пошел к своему берегу. Но ни один олень за ездовыми не увязался. Вторая попытка столкнуть животных на лед оказалась тоже безуспешной.

Ярко сияла луна. На горизонте расплывчато виднелись горы. От усталости пастухи едва волочили ноги. В целях экономии дров и сил решили вторую палатку не ставить. После ужина долго совещались, как быть с оленями. Было два варианта: либо добраться в верховья реки и там в узком месте перегнать стадо, либо завтра вновь попытаться перегнать его силой. В первом случае пастухи теряли два дня, во втором их ждал все тот же изнурительный труд и неизвестность.

— Ну, а как ты думаешь, Аханя? — обратился Шумков к молчащему старику.

Аханя молча докурил трубку, выбил пепел о подошву торбаса и лишь после этого с достоинством сказал:

— Я думаю, надо делать топорами зарубки на льду от берега до берега и по ним провести оленей.

Предложение пастухам понравилось. Они оделись и ушли на реку. Четверо пастухов долбили лед топорами, остальные подкалывали его ножами. К полуночи шероховатая в три метра шириной полоса была готова. К следующему полудню удалось наконец перегнать по этой полосе и стадо.

А спустя неделю, десятого ноября, кочевщики благополучно перебрались через реку Яму и углубились в таежную зону. До кораля оставалось всего две-три кочевки.

Десятого ноября к пастушескому табору лихо подъехала собачья упряжка. Маленький человек в непомерно большом рыжем малахае, в пыжиковой дошке, в длинных унтах проворно спрыгнул с нарты, сильно припадая на правую ногу, торопливо подошел к вожаку упряжки — черному грудастому псу и, взяв его за ошейник, подтащил весь потик к дереву, к которому и привязал упряжку. Справившись с этим делом, он захромал к палаткам, где его с нетерпением ждали пастухи.

— Здорова-тее! — весело крикнул он издали, а подойдя вплотную, сердечно тряс каждому руку, добродушно улыбаясь.

Лицо его скуластое, местами подмороженное — в темных пятнах, глаза озорные, умные, а во рту среди крепких желтоватых зубов два металлических. На вид ему около пятидесяти.

— Здорово, Ганя! Здорово! — радушно приветствовали гостя пастухи, наперебой приглашая его каждый в свою палатку.

Но гость, скользнув взглядом по сложенным около палаток мунгуркам, сказал:

— Пойду, однако, к Ахане, целый год не видал его. — И уверенно пошел именно в ту палатку, где жил Аханя.

Туда же направились и все пастухи.

Аханя и Улита встретили гостя с особенной радостью, заботливо усадили его между собой. Улита тотчас поставила на середину палатки столик, заварила чай.

Волосы у Гани оказались совершенно седые. Он неторопливо ел мясо, пастухи терпеливо ждали.

Еще перед тем как войти в палатку, Хабаров вкратце рассказал Николке, что гость — Гавриил Слепцов — младший брат Ахани. Все его называют просто Ганей. Ганя работает заведующим оленеводством. Обязанность Гани — изредка посещать бригады пастухов и вовремя давать правлению колхоза необходимые сводки. Несмотря на то, что у Гани правая нога намного короче левой, он добросовестно пастушил два десятка лет и теперь так же добросовестно работает в новой должности.

Напившись чая, широко и добродушно улыбаясь, Ганя принялся отвечать на вопросы пастухов. Говорил он по-русски с большим акцентом, не справляясь с шипящими звуками: вместо «чего» он говорил «сиво», вместо «чужой» — «сюзой». Было заметно, что русская речь давалась ему с трудом, несмотря на это, он упорно отвечал пастухам на русском языке, многозначительно поглядывая на Николку, как бы давая понять окружающим, что неприлично говорить в присутствии человека на языке, которого тот не понимает, но интересуется новостями не меньше других. Скоро Гане удалось навязать пастухам свою волю — пастухи заговорили на смешанном русско-эвенском языке, так что Николка все понимал.

Ганя сообщал пастухам о здоровье их родственников, о том, кто умер, кто женился, кто уехал из поселка и кто приехал в него. Рассказал о том, как лечился в Магадане. Не забыл и о колхозных событиях: привезли на самолете племенного бычка для фермы, бычок влетел колхозу в копеечку. Купили новый трактор «Беларусь», но пьяный тракторист уже успел заехать в яму, где берут для кирпичей глину. Трактору помяло кабину, а трактористу сломало обе ноги. Наконец, рассказав все новости, Ганя нетерпеливо спросил:

— Ну а как у вас, ребятки, дела? Много олешек потеряли?

— А как ты думаешь, сколько мы потеряли? — подмигивая пастухам, спросил Фока Степанович.

— Я думаю так: Василий Иванович потерял около сотни. Тарас Слепцов — аже больше, точно еще не знает. Ну, а вы, наверно, немножко лучше других — шибко веселый вид имеете. Однако голов пятьдесят все равно потеряли?

— Ух ты, какой скорый! — довольно рассмеялся Фока Степанович. — А вот и не потеряли, даже прошлогоднюю потерю нашли. Вот как! Не веришь? Ну, спроси у Ахани.

Ганя вопросительно посмотрел на брата, Аханя согласно кивнул.

— Это нас Николка выручил, — сказал Костя. — Целое стадо оленей нашел. Мы уже их и не чаяли найти, думали, что они на зимовку удрали, а он их за Варганчиком нашел.

Аханя рассказал брату, как были найдены потерянные олени. Ганя слушал восторженно, то и дело восклицая:

— Смотри ты! Смотри-ка! Молодец! Вот молодец!

— Решили мы его из учеников в пастухи перевести, — объявил Шумков, обращаясь к Гане, но испытывающе поглядывая и на Николку. — Завтра я записку председателю напишу, все пастухи подпишутся. Как думаешь: уважут просьбу нашу?

— Конечно, уважут! — с жаром воскликнул Ганя. — Правильно делаете: парень старается — значит, его надо поддержать. Хорошо! Очень хорошо!

Николка хотя и был подготовлен, но все же это известие застигло его врасплох. Он смутился и, не зная, куда девать свои руки, начал скручивать в трубку газету. К счастью, долго краснеть ему не пришлось — скоро пастухи перевели разговор на другую тему.