— Так ты, Михаил, один, что ли, к нам приехал? — спросил Фока Степанович.

— Нет, председателя сельского Совета привез к вам.

— Где же ты его потерял?

— Сзади идет, почту вам несет. По кочкам-то уже отвык ходить, вот и отстал…

Залаяли собаки.

— Вот, кстати, и он подошел. Давай-ка, Улита, еще мяска подваливай.

Невысокий камчадал с умными черными глазами, хитровато улыбаясь, сняв шляпу, театрально поклонился костру:

— Здравствуй, священный огонь! Здравствуйте, оленные люди! — И, вытерев ладонью мокрые волосы, пожаловался: — Ну и магистраль тут у вас, все ноги о кочки вывернул.

— А сколько всех ног-то у тебя, Иван Павлович? — шутливо спросил Фока Степанович, приподнимаясь навстречу гостю.

— Две всего, Фока Степанович, к сожалению. Ну, здравствуйте, труженики тайги и тундры! Оленей еще не всех съели? Михаил, наверное, последнего доедает? — И он протянул руку Фоке Степановичу, энергично потряс ее. — А это и есть наш новый пастух? — посмотрел он на Николку. — Ну, здравствуй, здравствуй, молодое племя.

Николка сухо ответил на приветствие гостя, вяло пожал его узкую, холодную ладонь.

На следующий день пастухи, выбрав два углами сходящихся друг к другу озера, перегородили это место невысоким забором из стланиковых веток. В центре забора оставили узкий метровый проход-калитку, получился естественный загон — кораль, в который тотчас же и загнали стадо. Олени, если бы вздумали, могли легко смять ограду из ветвей, и, чтобы не допустить этого, пастухи принялись успокаивающе-монотонно посвистывать. Вскоре стадо успокоилось и легло, лишь телята продолжали бродить, звонко аукая.

Аханя тихонько вошел в стадо с четырьмя пойманными ранее ездовиками. Пройдя сквозь стадо, он провел ездовых через калитку и метрах в пятидесяти привязал их к кусту стланика. После этого, далеко обойдя лежащее стадо, к забору, с тыльной стороны его, тихонько подошли Фока Степанович, Михаил, Иван Павлович и Аханя. Спрятавшись в разных местах за забором, люди притихли, ожидая, когда поднимется стадо. Пастухи, караулившие стадо, не беспокоили его. Оленей сейчас никоим образом нельзя пугать, а напирать на них — тем более: сомнут изгородь или полезут в узкий проход-калитку так, что считать не успеешь.

Минут через двадцать несколько важенок встали, потянулись, смешно зевая. Вот одна из них, увидев за забором привязанных ездовых, осторожно, то и дело принюхиваясь, подошла к забору, постояла возле него, нерешительно приблизилась к узкому проходу. Проход был не прямоугольный, а зауженный внизу. Это делалось для того, чтобы олень перепрыгивал через калитку. Животные невольно задерживались перед прыжком, их легче было считать. Пастухи напряженно следили за важенкой; если она сейчас не перепрыгнет и вернется, то придется слегка потеснить стадо к проходу, а это рискованно.

— Вот молодчина! — невольно воскликнул Николка, увидев, что важенка перепрыгнула через калитку.

Вслед за ней перепрыгнул и теленок, и тотчас же к калитке потянулись другие олени. Стадо медленно таяло, вереница оленей неторопливо протягивалась на другую сторону. Николке казалось, что невидимые пальцы тянут из куска ткани шерстяную нить. Но чем меньше оставалось оленей в стаде, тем беспокойней они вели себя, теснились около калитки, ходили вдоль забора, искали лазейку.

— Давайте сядем, — предложил Костя стоящим пастухам, — а то они боятся нас.

Сели. Олени успокоились. Но вот осталось всего десять оленей, которые не желали подходить к калитке, панически метались вдоль изгороди.

Пастухи, не обращая внимания на мечущихся оленей, подошли к учетчикам. Аханя и Фока Степанович сидели на земле, отвернувшись друг от друга, и каждый пересчитывал свои спички, выкладывая их из фуражек на траву. Каждая спичка означала десяток телят. Иван Павлович и Михаил пересчитывали общее поголовье, которое они отмечали черточками в своих тетрадях.

Всего оказалось шестьсот сорок два теленка. Общее поголовье всех оленей — две тысячи девятьсот голов. Быстро что-то высчитав карандашом на бумаге, Иван Павлович торжественно сказал:

— Поздравляю вас, ребята, с хорошими показателями. На сто важенок у вас восемьдесят девять телят. Молодцы! И сохранность общего поголовья у вас стопроцентная. Молодцы! Молодцы, ребята!

В этот же вечер с наступлением прилива гости уплыли в Ямск.

«Хоть бы книжек привезли да журналов побольше разных, а то один «Огонек» только, и того половины номеров не хватает», — сердито думал Николка. Скверное настроение было у него — нерадостное письмо получил он из дому. Письмо было написано не рукой отчима. «Наверное, соседка писала», — решил Николка. Мать сообщала: «Отчим часто выпивает, скандалит. Сама я болею желудком, и мне предлагали сделать операцию, вырезать полжелудка. Но лучше я буду лечиться чагой, цветком алоэ и всякими травами. А еще говорят, что хорошее лекарство от желудка — медвежья желчь. Не сможешь ли ты, сынок, купить у охотников-орочей, с кем работаешь, медвежью желчь? На этом письмо заканчиваю. У нас уже картошку садят, а у вас еще, наверно, холодно. Не простужайся, сыночек, ты ведь один у меня. Тяжелого ничего не подымай, не надсажайся — ты же вьюноша еще, организм у тебя детский. Я тайком от старика купила тебе две пары нижнего белья, свитер теплый с рисунком, и кожаную шапку хромовую к зиме. До свиданья, сыночек. Не болей, не простужайся».

Николка передал медвежью желчь с мотористом, который обещал переслать ее к матери в Олу.

После отъезда гостей пастухи стали готовиться к кочевкам.

— Скоро здесь комарья появится много — кругом ведь болота, — объяснил торопливые сборы Костя. — Будем к морю кочевать, на ту сторону полуострова Пягина. Возле моря прохладней и комаров меньше. Горы там есть очень высокие, снег наверху.

— А бараны на тех горах есть?

— Баранов мало. Зато вдоль речек медвежьи тропы глубиной в колено, и тарбаганы живут в двух местах.

— Тарбаганы? Это что за звери?

— Ну, зверьки такие, живут в норах небольшими семействами. Похожи они на большущих сусликов, только гораздо больше. Очень жирные они осенью, как пончики. Жир у них лекарственный. И ружье этим жиром смазывать хорошо. Осторожные они.

— А как на них охотятся, расскажи…

— Да что рассказывать? Вот придет время, сам увидишь.

— Скорей бы!

Николка с нетерпением ожидал того дня, когда начнется Кочевка. И этот день вскоре наступил — хлопотливый, но желанный день. Не любил Николка жить долго на одном месте, его всегда тянуло идти куда-то в неведомое. Потому и смотрел с восхищением на то, как ловко и сноровисто увязывал Костя вьюки. Пожалуй, только Улита могла спорить с ним в мастерстве увязыванья вьюков.

Но вот олени навьючены. Улита, опершись правой рукой на посох, закинув левую ногу на расшитое бисером седло, подпрыгивает и легко оказывается в седле. Слегка ударив пятками по бокам оленя, она направила свой аргиш следом за аргишем мужа.

Татьяна менее ловка — караван Улиты уже ушел далеко вперед, а она все еще не может закинуть ногу на седло, олень вертится, пугаясь ее неловких резких движений.

— Вот баба! — добродушно ругается Фока Степанович, помогая жене взобраться на седло. — Засиделась в поселке, задницу от земли оторвать не можешь. — И когда она отъехала, неуверенно пообещал: — Ничего, скоро ты кедровкой взлетать на оленя будешь… В поселке, ей, видите ли, жить понравилось.

Через два дня кочевщики вышли к неширокой речушке, густо заросшей тальником и ольхой. По ту сторону, речушки виднелся темно-зеленый склон высокой горы, похожей своими очертаниями на притаившегося динозавра — ветер колышет стланик, точно шерсть, небольшие полянки в стланике — словно плешины, а речка внизу — как серебристая змейка, которую стережет чудовище. На берегу речки поставили один чум.

— Завтра будем кочевать через эту сопку, — сообщил Костя, кивая на гору.

— Там сплошной стланик, как же мы пройдем сквозь него?

— Да уж пролезем как-нибудь, — улыбнулся Костя. — У нас там тайные ходы имеются. А знаешь ли ты, что завтра мы покочуем без Ахани?