Она осторожно перевернулась так, чтобы зажать грудями его восставший пенис. Соски прижались к его бедрам. Руки продолжали гладить его чресла.

Похоже, ей понравилось. Даже слишком. Корт едва удерживался от крика.

Слишком много власти она взяла.

Тело Корта сотрясли спазмы.

Это в последний раз. В последний раз она берет надо мной верх. Отныне эта сука будет дни и ночи проводить голая и привязанная к кровати. Он покажет ей ее место и заставит ползать перед ним, даже если придется…

Что это с ним? Он мыслит как мужчина, обезумевший от любви к женщине. На черта она ему сдалась? Часть сделки, его собственность, куда можно излиться, когда в голову взбредет… вещь…

Черт? Что она вытворяет?

Растянулась на нем так, что сомкнутые лепестки ее женского бутона оказались прямо у его губ. И принялась играть с ним. Освободила кончик его копья и легонько потирает пальцами гребешок головки.

Это в последний раз…

Корт стиснул зубы и напрягся, стараясь подавить пожирающее его пламя.

Привяжу ее к кровати и, если даже придется не спать всю ночь, покажу суке, кто ее господин и на что она годится…

Но она и без того все знала: недаром он сжался, безмолвно умоляя о кульминации.

— Позволь мне дать тебе то, чего ты хочешь, Дрю.

— Нет, — дремотно протянула она, — это слишком легко.

— Все, что пожелаешь и как пожелаешь.

— Ах, обещания… — пробормотала Дрю, лаская головку горячим мокрым языком. — Как мило… Но сейчас ты говоришь одно, а утром окажется, что все это ложь…

Она захватила головку губами и сжала.

Корт встрепенулся так, что едва не сбросил ее. Вот теперь он готов! Плоть натянута туго, как барабан, и готова взорваться.

— Ты победила, черт возьми. Твои условия? — прохрипел он.

— Что? Условия… — проворковала Дрю. — Вот они… Она снова сомкнула губы, и он задрожал. Это уж слишком.

Вся сила воли ушла на то, чтобы не излиться снова. Но он сдержится, по крайней мере до тех пор, пока не услышит ее требования.

— М‑м‑м… Дай подумать, мой горячий жеребец. Условия… Ты никогда не станешь скрывать от меня свою наготу… никогда в жизни, — гортанно выдохнула она. — И ни в чем не откажешь мне… в нашей спальне.

Она снова обвела языком кончик исстрадавшейся плоти.

— Твое тело предназначено для того, чтобы ублажать меня, мой жеребец. Как по‑твоему, сумеешь?

— Развяжи и узнаешь.

— Превосходная мысль, — согласилась Дрю, снова накрывая его ртом.

— Немедленно, Дрю!

— О… насчет условий…

— Да, Дрю… — Его тело дернулось, когда она принялась сосать его. — Да… — еле слышно повторил он, готовый растечься. — Говори скорее…

— Слушай, мой похотливый жеребец, эти условия не на день, а на всю нашу совместную жизнь. А если ты не согласен… — она снова втянула в себя раскаленный стержень, отлично понимая, какую власть приобрела над ним, — больше ты никогда меня не получишь… Она что, требует клятв?

— Освободи меня.

— Еще рано. Корт.

— Черт побери, да что тебе еще нужно?

— Ты много дней избегал меня. — Она немилосердно стиснула его. — Откуда мне знать, что такое снова не случится.

— Если будешь вести себя прилично, такого не случится.

— Если я… я… понятно.

Она откатилась от него и села.

— Это твои условия, Корт, не мои. Я на них не согласна. Она провела пальчиком по золотым обручам на его сосках, и Корт затрепетал.

— Если хочешь получить меня… соединиться со мной… играть моими сосками, соглашайся…

— Ладно, черт возьми, ладно…

— Что именно «ладно»?

— Я на все согласен. Пока мы вместе. Она улыбнулась слабой, но торжествующей улыбкой победительницы.

Ничего, это ненадолго…

— Отпусти меня, Дрю! Дай погрузиться в тебя.

— О, мне это нравится, — объявила она. И, покачивая бедрами, поплыла к кровати. Еще мгновение — и он снова на свободе!

Молниеносно взметнувшись, Корт спрыгнул с кровати, мужественно игнорируя призывы плоти, схватил Дрю и уложил себе на колени. Она и оглянуться не успела, как оказалась на животе, не в силах шевельнуться. Вцепившись в нее одной рукой, он опустил ладонь на торчавшие вверх ягодицы раз, другой, третий, с нетерпением человека, изголодавшегося по женщине и слишком долго находившегося в чьей‑то власти. Потом разжал пальцы, и Дрю скатилась на пол.

— Никогда больше не смей проделывать такое со мной.

— Не дождешься от меня никаких обещаний! Сначала научись держать слово!

— Испытай меня, моя лань. Считай, что мы начали сначала. С чистой доски… Посмотришь, умею ли я держать слово…

Дрю вскочила и окинула его оценивающим взглядом.

— Может быть… а может, и нет… Но несмотря на все битвы, поединки и ссоры, она по‑прежнему хочет то, что у него между ног.

Медленно повернувшись, она шагнула к сбруе.

— Вот что мне нужно.

— Чего же ты медлишь?

Корт встал, все еще не сняв с себя атласный кушак, и выждал, пока она поднимется на ступеньку и вденет ноги в петли. Сейчас он увидит, какая она мокрая… для него…

Он тут же оказался рядом и коснулся разгоряченной плотью ее расселины.

— Это не имеет ничего общего с любовью, — прошептал он, когда бархатистая головка раздвинула ее мягкие складки.

Он оставался неподвижным несколько долгих, чувственных мгновений, впервые осознав истинную природу их эротического соития. Он хотел только ее. Именно ее. В этот миг он безмолвно капитулировал перед ее могуществом. И жаждал только одного — назвать ее своей. Разве это не означает любви?

Корт потянулся к ее грудям. С пальцев свисали золотые обручи.

— Я, Корт Саммервил, беру тебя в жены, — хрипло объявил он, снова надевая их на ее соски как клеймо обладания.

И буду любить тебя. До конца жизни. Радость сбывшейся мечты…

И он властно, бережно и одновременно алчно завладел ее телом, дрожащими губами… и впервые потребовал ее сердце, отдав взамен свое.

Ярость.

Ярость бушующего урагана, раскалывающего молниями ночное небо.

Ярость странника, воспламеняющая и разжигающая безумную похоть.

К женщине.

Женщине, знающей о жизни больше, чем искусство выживания… час за часом… день за днем.

Женщине, наделенной страстью и добротой.

Женщине, которая отдаст ему не только тело, но и сердце.

Женщине, которая, возможно, вернет ему его собственную душу.

Мужчина поднял лицо к небу и проклял ледяной дождь. Проклял ветер, вбивавший холодные капли в каждую частичку кожи. Проклял бура‑африканера, сделавшего из него мишень и разворотившего пулей левую ногу, проклял свое долгое, бесконечно долгое выздоровление в Англии, холодной стране с промозглым климатом. Проклял лошадь, сбросившую его в забытом Богом, захолустном месте. Но больше всего проклинал неотвязную потребность, занесшую его в тепло и уют коттеджа, расположенного на морском берегу.

Потребность, которой человек, подобный ему, рожденный на лондонских улицах, не мог себе позволить.

Потребность, которую человек, подобный ему, преследуемый безымянными призраками мертвецов, не мог утолить.

Причудливый трезубец молнии вновь рассек тучи. В воздухе пророкотал раскат грома.

Ураган обещал гибель несчастному, затерянному во мраке, лишенному коня и убежища.

Ураган обещал жизнь, пришествие нового дня, несущего исцеление в отзвуках боли и желания.

Странник опустил голову.

И узрел свет.

Мои желания возбуждены до невероятных пределов. До точки кипения. Я описал ей наслаждение, которое она испытает, когда после приезда в замок я избавлю ее от невинности и торжествующе вознесу ее девственную преграду на головке своего орудия…

— Дорогая Лора, — сказал я, беря ее за руку, и…

Взрыв.

Бушующая черная стена ветра и дождя поглотила пламя свечи, погрузив во мрак страницы убористого текста, ставшего в эту секунду центром существования Абигейл.