Сэвидж протянул ему карту Мэри.

— Взгляните сами, доктор Мэйн. Мы проделали все обычные анализы и рентген грудной клетки. Пневмония исключена, но в легких у нее жидкость. Скорее всего, это какая-то вирусная инфекция.

— Но тогда надо срочно высаживать бактериальную культуру!

— Мы сделали это, доктор Мэйн. Но вы же сами знаете, что потребуется минимум неделя, прежде чем станут известны результаты.

Кому, как не Патрику, было знать это…

— Я могу увидеть ее?

— Конечно, — пожал плечами Сэвидж и махнул рукой в сторону палаты в конце коридора. — Она в сознании, но состояние по-прежнему тяжелое.

Хотя они и приподняли Мэри высоко на подушку, дыхание у нее все еще было затруднено, а хрипы в груди слышались так же отчетливо, как и тогда, когда он вез ее в больницу. Патрик присел на стул у кровати и взял ее за руку. Глаза Мэри тут же открылись; их глубокий карий цвет был мягким, как бархат.

— Ты пришел навестить меня, — выдохнула она, и чувствовалось, что каждое слово дается ей с трудом.

— Я же сказал, что не покину тебя, дорогая.

Она улыбнулась и слабо сжала его руку.

— Я знаю. Я знаю… все о тебе!

Так ли это? Имела ли она хоть малейшее представление о тех мыслях, что молниями проносились сейчас в его голове? О том страхе, который грыз его, заставляя сердце сжиматься от боли? О том чувстве вины и стыда, которое давило на него так сильно, что ему хотелось умереть?

Но он не успел ничего ответить: силы опять покинули Мэри, она закрыла глаза и откинулась на подушку. Теперь Патрику ничего не оставалось, как молча сидеть рядом с ней и встревоженными глазами следить за тем, как она продолжает одинокую борьбу со смертью…

Патрик не мог бы сказать, сколько времени он просидел так. Наконец каким-то краешком сознания он отметил, что там, за стенами палаты, начинается новый день, и внезапно вспомнил о бабушках. Неужели они все еще сидят в приемном покое, не сомкнув глаз и мучаясь неизвестностью? Надо было позаботиться о них, а кроме него это сделать было некому.

Как ни странно, Патрик нашел обеих старух более бодрыми, чем ожидал.

— Что ты делаешь для моей внучки? — сразу спросила его Шанталь, но резкость ушла из ее голоса, и он вдруг поймал себя на мысли, что видит перед собой очень старую и очень испуганную женщину.

— Все, что в моих силах, миссис Дюбуа, — ответил Патрик скорее по многолетней докторской привычке, стараясь не думать о том, что не делает ровным счетом ничего. — А вам я настоятельно рекомендую отправиться домой. Меньше всего мне сейчас нужно, чтобы вы обе тоже оказались на больничной койке.

День медленно тянулся, а все, что было в его силах, — это продолжать держать Мэри за руку. К вечеру ее состояние ухудшилось настолько, что все надежды были теперь только на аппарат искусственного дыхания.

Вокруг него сновали врачи и сестры, а Патрик чувствовал, как в нем растет ярость такой силы, что, казалось, его сейчас разорвет на куски. Он понял, что ему надо выбираться из этой палаты, — подальше от страха и отчаяния, застилавших его мозг. Было необходимо что-то придумать, а здесь он этого сделать не мог.

— Я буду внизу, на случай, если что-нибудь изменится, — сказал он сестре.

Патрик понятия не имел, где он будет, и очень удивился, обнаружив себя в больничной часовне. Он никогда не был верующим человеком. И вот все-таки оказался здесь, ища помощи и спасения.

В часовне не было ни души, да Патрик, наверное, никого и не заметил бы.

— Ну хорошо, — сказал он довольно громко, чувствуя, как гнев в нем усиливается. — Давай, покажи, на что Ты способен! Докажи, что Ты есть и что Тебе не на все наплевать!

Ответом ему было молчание.

Тяжело опустившись на простую деревянную скамью с высокой спинкой, он долго смотрел на свечи, мерцавшие на покрытом белой скатертью столе перед ним, пока не понял, что ореол вокруг пламени свечей возникает оттого, что слезы застилают ему глаза. Слезы гнева, слезы бессилия… Потому что опять кто-то умирал на его глазах и опять он был не в состоянии помешать этому!

Впрочем, сейчас все было по-другому. Патрик знал, что, если он потеряет Мэри, перед ним уже не будет никакого дальнейшего пути.

«Я должен опять найти себя», — сказал он ей в ту ночь, когда она заставила его впервые посмотреть на себя со стороны. А ему надо было сказать: «Ты вернула мне самого себя, Мэри. Я вновь обрел чувство сопричастности к чему-то еще, кроме чашки Петри. Будущее существует для меня опять, и все это благодаря тебе».

Но он был слишком горд, слишком упрям, слишком глуп! Теперь наступала расплата. Мэри вся была жизнь и энергия, свет и солнце! Она заставила его снова желать чего-то, заставила его надеяться… А он даже не нашел в себе смелости сказать ей, что любит ее! Сейчас было слишком поздно: Мэри не услышит его; теперь только чудо может ее спасти.

Патрик уронил голову на руки. Самым невыносимым было то, что он не поверил ей, когда Мэри впервые пожаловалась на недомогание. Он даже застонал, вспомнив собственную фразу: «Подсушенные тосты и пустой чай. По отзывам специалистов, это лучше всего излечивает от несбыточных надежд». Он посмеялся над тем, что наверняка было первыми проявлениями болезни! А ведь тогда, возможно, вполне в его силах было остановить то, что убивало ее сейчас… — О боже… о боже!..

Патрик больше не богохульствовал. Он молил о прощении, которого не заслуживал, и просил дать ему еще один шанс загладить огромную вину.

Постепенно Патрик поймал себя на том, что пытается вспомнить, что предшествовало появлению первых симптомов болезни. К сожалению, он уделял тогда Мэри так мало внимания… Бабушки, вот кто может ему помочь!

Через несколько минут он уже был в ординаторской и набирал номер Вуд-Роуда. Трубку сняла Шанталь.

— Что-нибудь… случилось?! — испуганно воскликнула она, узнав его голос.

— Нет-нет. Просто я постоянно пытаюсь отыскать ключ к разгадке того, что послужило причиной ее болезни. Но пока мне это не удается. Думаю, без вашей помощи не обойтись. Мы все жили с ней под одной крышей в течение нескольких дней, ели ту же самую пищу, пили те же самые напитки, и тем не менее мы остались здоровыми, а она… нет. В этой головоломке нет никаких видимых пробелов, но абсолютно ясно, что что-то когда-то из нее выпало. Помогите мне найти это!

— Но как? — Голос Шанталь звучал непривычно растерянно.

— Вспомнив каждую минуту каждого дня нашей совместной жизни! — резко ответил он. — Заставьте свою голову работать! Например, в тот вечер, что я провел у постели сына Минны Стар, Мэри выходила куда-нибудь? Занималась ли чем-нибудь отличным от ее обычных дел? Думайте! Где она могла быть без нас, кто еще… может об этом знать?

Последовала длительная пауза. Было ясно, что Шанталь собирается с мыслями и что сейчас ей это нелегко.

— Дэвид Барримор! — воскликнула она наконец. — В первую очередь нужно побеседовать с ним.

Дэвид появился примерно через час.

— Дайте мне, пожалуйста, поминутный отчет о том времени, что вы провели с Мэри, — попросил Патрик, вынимая ручку и собираясь записывать. — Укажите места, в которых вы бывали, чем вы там занимались, что ели… в общем — все, и желательно, подробно!

Дэвид сразу сосредоточился, хотя ему было не совсем понятно, как это связано с болезнью Мэри.

— Боюсь, что не смогу сообщить вам ничего важного. Даже не представляю, с чего начать…

— Начните с самого первого дня, когда познакомились с ней. Вспомните: вечером вы отправились на прогулку, а вернулась она только через несколько часов.

Очевидно, в голосе Патрика все-таки промелькнула ревность, потому что Дэвид взглянул на него удивленно, но больше никак не выразил своего недоумения.

— Хорошо, — сказал он и начал прохаживаться взад и вперед по ординаторской. — Мы прошли вдоль берега реки две, может быть, три мили. Сели у обрыва, поговорили немного и пошли назад. Вот и все. Остальное время мы общались только в доме вашей бабушки, за исключением прошлого вечера, но вам, наверное, лучше знать, что там произошло.