— Вы подали мне идею взять это для нового романа, — улыбнулась Низа.

— Уверяю вас, это не будет слон из мухи или пуля из... мягкого материала, как у многих других авторов получается. Здесь есть настоящая жизненная интрига, — Тамара Антоновна с видом знатока наморщила лобик. — Удачи вам!

5

С письмом от издательства Низа чувствовала себя увереннее. Она вышла из метро на станции «Площадь революции», пересекла Охотный ряд, оставила позади перекресток Тверской улицы и проспекта Карла Маркса и направилась в сторону Белорусского вокзала, придерживаясь правой стороны улицы. Вскоре подошла к памятнику Юрию Долгорукому, напротив которого красовалось знакомое здание московской Мэрии. «Напрасно переменили название, — подумала Низа. — Пусть бы оставалось знаменитым “Моссоветом”». Но ее интересовало другое — малозаметная дорога, поворачивающая с Тверской во дворы, расположенные внутри квартала. Полученный в издательстве адрес указывал, что ей надо идти именно туда. Но сначала захотелось присесть на скамейку, каких много стояло вокруг фонтана, неустанно шумящего возле памятника, и успокоиться. Она так и сделала.

Итак, Юлия Егоровна жила в доме, где простому смертному получить квартиру даже теоретического шанса не было. Простая женщина с далекого неприметного Дивгорода... Как это могло случиться? Рассмотрим все поочередно. Она переехала в Москву, когда овдовела. Специальности, способной заинтересовать столичные учреждения, не имела, да к тому же свою бухгалтерскую специальность получила в сельскохозяйственном техникуме. Нет, с таким багажом сама Юлия Егоровна сделать карьеру не могла. Может, вторично вышла замуж? И снова таки: где это надо было работать, чтобы выйти замуж за человека, заслуживающего жить в одном из лучших домов центра Москвы? Что-то мало верится в превращение сказок в действительность. Остается два варианта: менее вероятный — сногсшибательную карьеру сделал Юлин сын, и более вероятной — в свое время Юля устроилась домработницей к кому-то из весьма влиятельных или известных людей и заслужила, чтобы на старости оставаться жить в их семье.

Наконец Низа более-менее определилась, какой прием может встретить в доме, куда направлялась, и настроилась на долгий и малоприятный разговор, который, очевидно, будет предшествовать встрече с самой Юлией Мазур. Пока она искала переход на противоположную сторону улицы, а потом возвращалась к нужному ей переулку, возникло еще одно соображение: если последнее из высказанных выше предположений не ошибочно, то может быть такое, что Юля лишь зарегистрирована по этому адресу, а на самом деле ее давно упекли в какой-нибудь дом престарелых. А как же сын? Неужели он допустил бы такое? Хотя есть ведь невестка — чужая кость, поэтому нечего удивляться. И потом богадельня богадельне рознь, может, сын живет в еще более плохих условиях. В конце концов это самое неприемлемое предположение, то есть самое худшее, а самое худшее имеет ту же вероятность реализации, что и самое лучшее. Итак, есть основания надеяться на средний по тяжести вариант.

Низа нашла нужный дом, храбро приблизилась к подъезду, на удивление беспрепятственно связалась с консьержем и, недолго думая, показала ему письмо.

— Мне надо увидеться с этой женщиной по договоренности с издательством, — прибавила деловито.

— О, Юлия Егоровна начала готовить мемуары? Прекрасно! — совсем без удивления воскликнул упитанный мужчина с седыми, коротко подстриженными усами. Он хорошо выглядел, оставлял впечатление не слуги небожителей, а самого небожителя, который вот надумал перекинуться словом с подвернувшейся простолюдинкой. — Это должна быть интересная книга, ей есть о чем написать. Сейчас мы ей позвоним. — Ало? — по-молодецки бодро, спросил он в трубку. — Юлия Егоровна? К вам пришли.

Вдруг он даже немного присел, слушая ответ. Увидев это, Низа заподозрила, что в Москве живет не одна Юлия Егоровна Мазур. Так ведь совпадает возраст и место рождения...

— Да, да, — соглашался консьерж, — читаю, что здесь написано, — продолжал он докладывать своей собеседнице в трубку: — Писательница Надежда Горцева. Подписано директором издательства «Антиква». Нет, это не ошибка. Этой госпоже нужны именно вы.

Его лицо вдруг вытянулось и потеряло радушное выражение, он недовольно посмотрел на посетительницу. Низа поняла, что ей терять нечего: надо было или брать крепость штурмом, или убедиться, что эта крепость ей не нужна. Она быстро приблизилась к консьержу и сказала на ухо то, что снова, как было и в Санкт-Петербурге, должно было послужить паролем:

— Передайте, что я — ее землячка, приехала из Дивгорода. Хочу передать привет от родственников, — на что консьерж кивнул, соглашаясь.

— Вот она говорит, что приехала из Дивгорода и привезла вам привет от родственников.

Низа не отводила пытливых глаз от лица стража подъезда, и вдруг через несколько минут он ей шаловливо подмигнул.

— Проходите, квартира 12, это на третьем этаже. А письмо я с вашего разрешения оставлю для отчета.

— Пожалуйста, — согласилась Низа.

Дверь открылась и перед Низой появилась сухенькая женщина невысокого роста, очень старенькая и немного сгорбленная, которая тем не менее чем-то напоминала ее маму Евгению Елисеевну.

— Вот теперь я вижу, что вы из нашего рода и сестра моей мамы, — сказала Низа. — Здравствуйте, дорогая Юлия Егоровна.

У старушки задрожали губы, она подняла руки и придержалась за дверные косяки, затем сделала жест, очень характерный для сельских жителей — смяла ворот и прижала его к горлу.

— Чья вы? — спросила изнеможенно.

— Диляковых, — доложила Низа, будучи теперь уверенной, что попала туда, куда ей надо было. — Младшая дочь Павла Дмитриевича и Евгении Елисеевны, я родилась после вашего отъезда из Дивгорода.

— Заходите, — старушка захлопнула дверь, и она мягко щелкнули замками. — А консьерж мне сказал, что вы писательница. Это правда? — спросила она, повернувшись к Низе и показывая дорогу в гостиную.

— Правда, только Надежда Горская — это псевдоним. На самом деле меня зовут Низа Павловна Критт. Может, показать паспорт?

— Нет, не надо. Ваше лицо красноречивее паспорта свидетельствует, что вы дочь Павла Дмитриевича. Садитесь, — старушка показала на два кресла в гостиной и встала рядом.

Низа незаметно осмотрелась. Гостиная состояла из двух комнат, соединенных, или разделенных — кому как больше нравится, аркообразным проемом. Здесь, куда зашла Низа, под глухой стеной стоял журнальный столик, два кресла, высокая подставка под телефон и в углу, у широкого окна, большой фикус. Вся противоположная стена, вплоть до альковной двери пряталась за книжными полками, на которых почти не было свободного места. Среди книг Низа заметила собрание сочинений мировых классиков, много мемуарной литературы и работы по теории литературы, театра и кино. За дверью во второй половине гостиной виднелся роскошный диван, шкаф с сувенирами, напротив двери было окно, и место под ним занимал большой телевизор, а возле него за шторами угадывался выход на балкон. Итак, квартира была угловой.

Низа перевела взгляд на хозяйку, все еще продолжавшую стоять и рассматривать гостью, и только теперь заметила, что Юлия Егоровна не столько худая, сколько изможденная какая-то или больная, изгоревавшаяся что ли. Большие синие глаза потеряли ясность и походили на озерца с беловатой шугой. Руки, испещренные синими прожилками, все время дрожали. Бледное лицо имело синюшный оттенок.

— А вы, Низа, поразительно похожи на отца, — сказала Юлия Егоровна. — Может, пройдем в кабинет, там больше света?

— Как скажете, но я не надолго, должна сегодня возвращаться назад.

— Почему так быстро? Вы в Москве по делам?

— Да, я здесь бываю по меньшей мере раз в квартал, приезжаю в издательство «Антиква», сотрудничаю с ним. Но стараюсь не задерживаться. Сегодня зашла к вам по поручению родителей.

— Чего они вдруг вспомнили обо мне?

— Стареют, — коротко сказала Низа. — Однако совсем не вдруг, они все время вас помнят. А вы о них разве забыли? — спросила затем. — Ведь, я знаю, вы дружили.