Тэсса открыла глаза и увидела лицо Камиллы совсем рядом с собой. Та ухитрилась вытеснить ее на самый край широкой кровати. Тэсса почувствовала, что ночные кошмары и ощущение тревоги понемногу исчезают. Дочка выглядела такой безмятежной во сне, разметав руки и ноги в разные стороны. Тэсса лежала неподвижно, боясь разбудить ее.
После того как она познакомилась с Рейчел и Кэрол, она провела здесь сказочные дни, но сейчас ее вдруг охватило чувство вины. Ну хорошо, «Гасиенда-Инн» – это подарок брата, но не пир ли это во время чумы? Для любой женщины лет двадцати с небольшим, обладающей собственными средствами и не обремененной семьей, работа в качестве риэлтора Сотби явилась бы многообещающей и захватывающей перспективой, но у Тэссы совсем другое положение. Она обязана добиться успеха не в отдаленной перспективе, а уже в самое ближайшее время, иначе они с дочерью останутся без средств к существованию.
Ее тревога словно передалась девочке, Камилла беспокойно зашевелилась. «Спи, моя родная, – подумала Тэсса, – побудь еще немного в стране своих сновидений. Надеюсь, там все хорошо и спокойно».
Тэсса вынуждена была считаться и с наихудшей перспективой для себя. Пройдет несколько месяцев, все увидят, что она не способна продать даже воды умирающему от жажды, и в Сотби откажутся от ее услуг. Кем же она будет тогда? Продавщицей в магазине? Секретаршей, не умеющей ни печатать, ни стенографировать, способной лишь обслуживать сотрудников, подавая им кофе, да и то приготовленный из пакетиков в кофеварке?
Мысленно она уже представляла, как спускается ниже и ниже по социальной лестнице, с трудом находя все менее и менее престижные места из тех, на которые вообще может рассчитывать женщина, и вот она уже стоит на углу и просит подаяния вместе с голодной Камиллой. Дочка не сводит с нее своих огромных глаз, в которых читается укор, однако по своей доброте душевной никогда и ни в чем не винит ее.
Охваченная паникой, Тэсса резко села в кровати. И тут увидела, что под дверь просунули конверт. Осторожно, чтобы не разбудить Камиллу, она встала. Подошла к двери, подняла конверт и распечатала его. Подойдя к окну, немного раздвинула плотные шторы и стала читать:
«Дорогая Тэсса! Сегодня утром я проснулась от неудержимого желания вернуться к своей привычной нью-йоркской жизни. Поэтому уезжаю не простившись, не хочу беспокоить Камиллу в столь ранний час.
Тэсс, я знаю, как тебя тревожит будущее, и никакие ободряющие слова не принесут тебе успокоения. Но я твердо знаю, что у вас с Камиллой все будет замечательно, потому что в вас есть сила духа. Жаль, что я не столь же сильна. Единственное, что тебе необходимо, – это поверить в себя.
Не говорила тебе об этом раньше, но здесь со мной произошло своего рода то самое волшебство… что ты испытала, встретившись с Питом, а Кэрол – с Джеком. Я не стала делиться с вами, ведь, возможно, все это мне лишь показалось… но как знать?! Как бы там ни было, вы убедили меня, и теперь я знаю это наверняка: главное – то, что ты постигаешь сердцем, а не рассудком. Раньше я считала, что все наоборот.
Удачи тебе, Тэсс, и да будет с тобою Бог! Если я хоть чем-то, хоть чем-нибудь смогу помочь тебе в Нью-Йорке, ты только скажи. Как связаться со мной, ты знаешь, а я всегда готова прийти к тебе на помощь.
Твоя новая подруга – Рейчел Ричардсон».
Тэсса смахнула набежавшую слезу. Она не могла припомнить, доводилось ли ей хоть однажды получать столь трогательное письмо.
– От кого это? – раздался с кровати сонный голосок.
– От Рейчел.
– Рейчел мне нравится. А почему она пишет тебе письмо?
– Она уехала, родная моя. Обратно, в Нью-Йорк.
– Не может быть. Она же не попрощалась.
– Она прощается с нами в этом письме, – объяснила дочери Тэсса.
– Но ведь мы увидимся с нею, когда приедем в Нью-Йорк?
– Да, конечно.
Тэсса пошла к кровати. Камилла подозрительно смотрела на нее.
– С тобой все в порядке, мамочка?
– Да, родная, конечно. Просто письмо такое милое, а иногда от хорошего становится грустно.
– А я от этого никогда не бываю грустной, – заявила Камилла без тени сомнения.
– Знаешь, родная, по-моему, нам тоже пора подумать о возвращении в Нью-Йорк.
10
Кэрол приоткрыла глаза, и просочившийся сквозь веки утренний свет наполнил ее душу ликующей радостью. И «Гасиенда-Инн», и две новые подруги оказали магическое воздействие на ее душу. Наконец-то она вновь обрела способность воспринимать все окружающее, словно очнулась от страшного летаргического сна. Возможно, новая жизнь окажется вся в рытвинах и ухабах, но это будут ее собственные препятствия. Ни Джек, ни ее дети не будут иметь к этому отношения. До чего же необычными оказались эти несколько дней.
Соскочив с кровати, она быстро подошла к окну. Денек будет что надо. Кэрол распахнула двери, ведущие на террасу, и из пустыни в комнату ворвался свежий воздух. Половина седьмого и примерно срок пять градусов.[11] Прекрасный солнечный день для занятий живописью. Заказав себе кофе в номер, Кэрол направилась в ванную.
Она была уже одета, когда принесли кофе, который она выпила едва ли не залпом, стремясь поскорее отправиться на натуру. Быстро собрала все необходимое: краски, мольберт, пару холстов, кисти, палитру. О Боже, вот она – прелесть свободы! Весь этот день принадлежит только ей! Кэрол быстро спустилась и положила в багажник взятой напрокат машины этюдник и два уже законченных полотна. Ничего не забыла? Пожалуй, нет. Скипидара и тряпок у нее достаточно. Ах да, солнечные очки. Она бегом вернулась и взяла их.
Кэрол уже выехала из главных ворот «Гасиенды-Инн», как вдруг вспомнила, что на прикроватной тумбочке забыла карту. Секунду она колебалась, не вернуться ли за ней. Нет! Нужное направление она запомнит и так. Да и накатанных дорог в пустыне не так уж много. Кэрол продолжала ехать – в сторону от Санта-Фе к возвышающейся вдали горной цепи. Она опустила стекла и мчалась, с наслаждением подставляя лицо упругому ветру. Вокруг уже простиралась коричневато-бурая пустыня, оживляемая яркой голубизной безоблачного неба. «Мечтать! Продолжай же и впредь мечтать, Кэрол Маккейб», – ликовала она, вновь ощущая себя юной очаровательной девушкой, какой она была, когда впервые встретилась с Джеком.
Она ехала уже целый час, и вскоре гудронированное шоссе закончилось. Теперь от него в разные стороны расходились три грунтовые дороги. Кэрол решила выбрать левую. Именно эта дорога была обозначена на карте, как она хорошо помнила. На каменистом плоскогорье по обеим сторонам от дороги тянулись нескончаемые заросли полыни. Она миновала речушку с берегами, поросшими высокими ивами, в тени которых приютился глинобитный домик. Затем пейзаж вновь стал уныло-монотонным. Лишь белокрылые голуби взлетали с обочины, когда она проносилась мимо.
Ее приводила в восторг дикая первозданность этих мест, таких пустынных и безлюдных, словно специально предназначенных для того, чтобы создать здесь что-то новое. Жить тут означало бы вести беспрестанную борьбу за существование. Кэрол подумала, что здесь, в пустыне, избавится от всего поверхностного, наносного и отыщет-таки корни, питающие ее душу.
Она повернула налево. Теперь грунтовые дороги, каждая из которых больше походила просто на накатанную колею, расходились лучами во всех направлениях. Кэрол поехала наугад. Она так и не нашла того места, которое искала и о котором ей говорили местные жители, а ведь ехала уже без малого два часа. Проклятие! Она заблудилась, ну и пусть. Она теперь одна, и это касается только ее самой. Даже если она и не отыщет подходящую натуру сегодня, может рисовать хоть завтра, хоть в любой другой день из предстоящей ей впереди жизни.
И тут она увидела его. Почти у самой дороги, под кедром, лежал дочиста обглоданный скелет буйвола. Выбеленные солнцем кости уже стали неотъемлемой частью пейзажа. Так вот какова она, смерть в пустыне. Безжалостный зной и питающиеся падалью хищники, способные подстерегать свою добычу бесконечно долго, сделали свое дело: живое стало прахом и тленом. А ведь это символическое изображение самой сути природы в ее первобытно-безыскусной неприглядности. Животное пало, чтобы стать кормом для других животных, а вскоре и эти белые кости, в свою очередь, распадутся и превратятся в азот – удобрение для крохотных цветков, расцветающих весной по всей пустыне.