— Здравствуй, моя радость! Какая ты румяная и красивая. А какие волосики мягонькие. С легким паром!

— Спасибо. Бабуля, а что ты нам пинесла?

— Баночку малинового варенья, еще летом его сварила. И пирожков напекла. Ты с чем любишь пирожки?

— Тьевогом.

— Балуете Вы нас, мама, мы сами завтра хотели Вас навестить, — мягко укорила Нину Моисеевну Наташа.

— Да какое там, доченька! Совсем я одна осталась — только вы у меня да Женя. Каждый день за вас думаю. А сегодня напекла пирожков, Анечкиных любимых, и дай, думаю, схожу к ним, попроведую, может быть, от Жени какая весточка есть? — Нина Моисеевна пытливо посмотрела на Наташу.

— Нет, мама. От Жени ничего нет, и мы не знаем его адреса. Ну, что, трудно ему написать? Так, мол, и так, все хорошо. И адрес бы оставил. А мы бы уж каждый день ему писали. Так, ведь, Аня?

— Да, да, да! Письмо папе будем пиять!

— Может, нет времени ему написать, Наташа. Всякое на войне бывает. А может, еще и не доехал Женя до своего Афганистана. Ничего не знаем! Господи, за что ты нас так мучаешь? — у Нины Моисеевны навернулись на глаза слезы. Наташа присела рядом с ней, обхватила одну ее руку и приложилась головой к плечу Нины Моисеевны. Анечка пристроилась с другой стороны бабушки и, поглядывая на взрослых, тоже собралась плакать. Но плакать ей расхотелось, так как было уж очень хорошее настроение после купания. Она подергала бабушку за руку:

— Пидем, бабуля, на кухню. Пиожки кусать!

— Да, моя ты кровиночка, — спохватилась Нина Моисеевна, — давай, Наташа, одень ее, расчеши и пойдем чай пить. Может, и Вера подойдет.

Наташа привела в порядок Анечку, надела на нее теплую пижаму и шерстяные носочки. На кухне Нина Моисеевна достала из своей сумки две баночки варенья, судок с пирожками, после чего поставила чайник на плиту. Пока заваривался чай, пришла Вера Петровна. Увидев Нину Моисеевну, она сразу спросила:

— От Жени письма нет?

— Нет, Вера, письма нет. Мы здесь чай приготовили, проходи на кухню.

Три женщины за столом вели разговор, который, независимо от затрагиваемой темы, сводился к будущему письму старшего лейтенанта Потураева. Лишь одна Анечка беззаботно и с аппетитом уплетала свои любимые пирожки с творогом. В то время, когда колонна третьего десантно-штурмового батальона с первой арт. батареей, оставив Потураева с Ахметовым в Джабале-Уссарадже, направлялась в Кабул, из него выходила другая колонна бригады, первой уехавшая из Кундуза 1 декабря 1981 года. В ее составе были четвертый ДШБ, разведрота, вторая, третья и реактивная батареи дивизиона. Старшим здесь был начальник штаба бригады майор Масливец. Он ехал в радийной машине в центре колонны. Боевые машины десанта с саперами на борту возглавляли эту длинную вереницу машин. Был четвертый день пути, солдаты и офицеры немного очумели от такого длительного марша, от прорыва сквозь многочисленные засады моджахедов, от холода высокогорья, урывочного питания сух. пайками и гула многочисленных двигателей.

Проехав индийский квартал Кабула, колонна вырвалась из города и по хорошей асфальтированной дороге пошла на юго-восток страны к Пакистанской границе. В этом последнем переходе конечной целью у них был город Гардез, километров за двести отсюда. Сразу за городом над колонной попарно стали барражировать боевые вертолеты Ми-24, обгоняя колонну над ниткой дороги и разведуя обстановку в придорожных кишлаках, в ущельях и на склонах близлежащих гор. Покружив впереди, они, снижаясь на предельно малую высоту, возвращались к колонне и с таким ревом пролетали над машинами, что все невольно пригибались. В конце колонны они взмывали высоко вверх, разворачивались, и все повторялось заново.

— Сережка! Как бы они не врезались в нас! Страх берет, когда такая «вертушка», набычившись, мчится на тебя.

— А ты сильнее пригибайся, может, и не зацепит, или кулаком им погрози, — засмеялся Бирюков, видя как не на шутку боится вертолетов его напарник Столяров. Эти два сапера сидели на броне первой БМДешки и, несмотря на усталость, «увертывания» от вертолетов и шуток по этому поводу, внимательно смотрели на полотно дороги, стараясь непропустить замаскированные противотанковые мины. Гусеницы боевой машины смачно шлепали по крепкому асфальту, изрытому многочисленными воронками, водители лихорадочно дергали то один рычаг, то другой, объезжая эти ямы. Саперы Бирюков и Столяров были одеты в десантные куртки с широкими воротниками, солдатские шапки и для удобства обуты в легкие поношенные кроссовки. Их автоматы болтались за спиной, так как в руках они держали щупы для проверки подозрительных участков дороги, где могли быть мины и фугасы. Боковым зрением они следили и за дальней обочиной справа и слева, определив себе стороны, чтобы вовремя обнаружить проложенные к дороге провода управляемых взрывных устройств. Ближе к полотну дороги эти провода, как правило, присыпаны землей, а дальше лежат на поверхности вплоть до спрятавшегося моджахеда-минера, держащего концы провода у клемм аккумулятора и готового подорвать любую машину. В настоящее время Бирюков и Столяров были на переднем крае своей части, и от них зависела безопасность нескольких сотен однополчан. За последние дни марша они сняли семь итальянских противотанковых мин, вон они валяются без взрывателей на корме их боевой машины. Пластмассовые, круглые, ребристые, оранжевого цвета, красивые по внешнему виду, они не реагируют на сигнал миноискателя, и найти их можно только с помощью саперного щупа. Рассказывали, что в других частях были поисковые собаки, но в их саперной роте пока собак нет. Вся надежда на собственный «нюх», если так можно назвать опытность и смелость солдата.

— А ты, Серега, в Крыму у моря живешь? — вдруг спросил Столяров.

— Ты чего, Юрка, о море заговорил?

— Да я его ни разу не видел. У нас в Новосибирске вода в Оби даже летом холодная. А у вас, говорят, бывает, как парное молоко. Вон, смотри, опять летит на нас, как танк, — заволновался Столяров, увидев впереди мчавшийся им навстречу вертолет. Он действительно погрозил кулаком видневшимся в кабине летчикам, на что один из них дружелюбно махнул ладонью, думая, что их приветствуют.

— Сергей! Так ты и не сказал мне о море, — продолжил Столяров начатый разговор.

— Я, друг, в Крыму живу не у моря, а в центре полуострова. Но как у нас там хорошо! Мое село Азов небольшое, а какие сады вокруг нас: закачаешься! В ставках у Пятихаток рыбы валом. Любил я после школы убегать на них с удочкой. Мама всегда знала, где меня искать. Ох, и попадало мне за эту рыбалку! А сейчас, кажется, так бы и уцепился за твой вертолет и улетел бы к ней, и был бы у мамы послушным сыном.

— Да что ты мне все о селе да о садах. Та сам-то море видел? — не унимался Юрка.

— Ну, а как же? Перед армией я в училище в Севастополе учился, оттуда и «забрили», не дав попрощаться с матерью и отцом. Век себе этого не прощу… Как они там?

В это время Бирюков впереди слева от дороги метрах в двадцати заметил блестящую змейку провода и полуобернувшись к люку механика-водителя, призывно замахал рукой и закричал:

— Стой! Стой! Провод! Стой!

Боевая машина резко остановилась и мягко закачалась на торсионах. Столяров уже бежал к проводу. Спрыгнув с брони за ним спешил и Сергей, но у кювета путь ему преградила автоматная очередь из ближайших дувалов разбитого кишлака. Пули фонтанчиками вздыбили пыль у его ног, отчего Бирюков невольно попятился и присел. Бросив щуп, он рывком сняв из-за спины автомат и с колена начал отстреливаться. Впереди, в трех шагах от него, лежал на животе Столяров, автомат его оставался за спиной, в руках был крепко зажат щуп. Боевые машины повернули башни в сторону нападавших и громко «загавкали» своими гладкоствольными пушками. Спаренные с ними пулеметы длинными очередями крошили глину дувалов, за которыми укрылась банда непримиримых. Открыли огонь и все автоматчики колонны. Вертолеты с бреющего полета расстреливали засаду нурсами. Под их прикрытием Сергей бросился к Столярову, который так ни разу и не пошевелился. С разбега он упал рядом с ним и затряс его за плечо: