— Они, товарищ старший лейтенант, — говорил Казиев Потураеву, — часто закладывают взрывчатку в эти старые ямки, считая что раз один взрыв здесь был, то их можно не бояться и мы проедем по ним или под ними. В этом и заключается хитрость минеров. Никогда не разрешайте этого водителям!
— А ты, Казиев, уже ездил по этой дороге?
— Не сосчитать — сколько раз, товарищ старший лейтенант! Впереди, километров через пятьдесят, будет город Баглан — вот гнилое место! Ни одной нашей колонны не пропустят, чтобы не обстрелять. Там, правда стоит один наш мотострелковый батальон с минометной батареей, но они мало чем помогают проходящим машинам — сами зажаты в крепости, только и знают, что отбиваются. Вон, смотрите, еще один брошенный кишлак!
Слева проплывали пустые дома покинутого жителями кишлака. Только добротные дувалы, сады и огороды напоминали о том, что здесь когда-то была жизнь, люди обрабатывали скудную землю, и отары с пастбищ возвращались сюда в кошары. Из таких придорожных кишлаков, удобных для организации засад, моджахеды постоянно нападали на советские войска, не считаясь с последствиями для его жителей. Бои, как правило, заканчивались в пользу советских войск, применявших тяжелое вооружение и разрушавших мирные дома. Их жители оказывались под двойными ударами: с одной стороны, упорное желание моджахедов использовать только их кишлак для засад, с другой стороны — ответный огонь шу-рави. Крестьяне не выдерживали такой жизни и покидали свои жилища в поисках более спокойных мест. Но где тогда были в Афганистане эти спокойные места?
— А вон и Баглан, — проговорил Казиев и поправил автомат, который лежал на сиденье между ним и Потураевым. Пригород Баглана был похож на такие же кишлаки, что они видели по всей дороге. Низкие глиняные дома с плоскими крышами, тянущиеся вдоль дороги дувалы. Редкие жители, в основном мужчины в чалмах на голове, недобрым взглядом провожали каждую машину проходящей колонны. Баглан еще не кончился, когда по колонне с двух сторон открыли сильный огонь из придорожных домов. Автоматные и пулеметные очереди, частые выстрелы винтовок заглушили гул двигателей всех машин. Водители колесных машин прибавили газу, помня приказ не останавливаться и не ввязываться в затяжные перестрелки, но из всех их кузовов и кабин в ответ загрохотали автоматы. В кузове УРАЛа Потураева, расчет сержанта Сердюкова стрелял из-под приподнятого впереди тента, и стреляные гильзы горохом сыпались по капоту автомоиля. Евгений тоже высунул свой автомат в боковое окно, но стрелять стал не сразу. Ему ни разу до этого не приходилось стрелять в реального противника вот так, среди населенного пункта, Он знал, что, кроме моджахедов, здесь живут и мирные, не виновные в развязавшейся войне, люди, и это сдерживало его. Какое-то время сомнение и необходимость отстреливаться боролись в нем, не давая нажать на спусковой крючок автомата. Он тогда не знал, что этот короткий промежуток времени будет последним мгновением его перехода из состояния мирного, привитого всей жизнью в Советском Союзе, образа жизни и мышления в состояние воюющего человека, постоянно готового к бою, как взведенный затвор его автомата. Казиева эти сомнения уже не мучили. Левой рукой управляя машиной, правой он стрелял короткими очередями из лежащего на левой двери автомата, искоса глядя в направлении стрельбы. Потураев, видя, что водитель стреляет неприцельно, крикнул ему:
— Казиев! Так ведь и попадешь в кого-нибудь! Ты же не видишь, куда стреляешь!
Казиев резко повернул к нему голову и с таким удивлением зыркнул на Потураева, что он вдруг понял: вот он, второй урок тебе, старший лейтенант. А для чего стрелять, если не попасть в противника? Они хотят тебя убить, и здесь медлить нельзя. Хочешь жить — отстреливайся. Евгений жить хотел и длинными очередями оборвал ту невидимую грань между миром и войной. Он стрелял по придорожным дува-лам в ста метрах от дороги, за которыми укрывались вооруженные бородатые люди, быстро меняя магазины, лежащие на полу кабины под ногами, уже не чувствуя душевных переживаний. Бронетранспортеры и БМД своим бортовым оружием крошили глину домов и дувалов, не давая моджахедам прицельно вести огонь по колонне и принуждая их ослабить стрельбу. Через несколько минут колонна выскочила из зоны обстрела, а за городом, среди голых пригорков, остановилась для оказания помощи раненым солдатам и офицерам, которым уже наспех в машинах делали перевязки. Потураев открыл дверь кабины, и стоя на подножке, заглянул в кузов и спросил:
— Сердюков! У тебя все живы? Раненые есть?
Сержант уже спрыгнул на землю через задний борт и побежал к кабине:
— Я здесь, товарищ старший лейтенант! Раненых у нас нет, но посмотрите, что произошло. Мамиев, иди сюда, — приказал Сердюков.
Орудийный номер его расчета рядовой Мамиев уже подходил к кабине. Потураев спрыгнул с подножки на землю.
— Смотрите, товарищ старший лейтенант! — Сердюков снял с головы Мамиева шапку, — пуля прошла с одной стороны козырька шапки, вышла с другой, а Мамиев, вот он, живой!
На лбу у солдата была небольшая царапина, и он смущенно ждал, когда ему отдадут его шапку. Потураев взял шапку из рук Сердюкова, повертел ее в руках. Действительно, два пулевых отверстия, казалось, не оставляли шансов остаться в живых ее владельцу, но военная судьба на этот раз оказалась благосклонной к солдату-первогодку. Старший лейтенант протянул ему шапку:
— Держи, Мамиев! Когда приедем на место, ты зашей эти дырки и не думай о плохом. Теперь ты заговоренный, и ни одна пуля тебя не возьмет!
— Разрешите идти? — Мамиев повернулся и пошел к солдатам своего расчета, спрыгнувшим на асфальт и разминавшим затекшие ноги.
— Сердюков, снарядить магазин и быть в готовности к движению. Смотри, чтобы далеко не отходили.
— Так точно, товарищ старший лейтенант!
Потураев поправил подсумок с двумя гранатами на поясе, взял автомат и пошел вперед вдоль колонны, проходя мимо орудий своей батареи. Раненых и убитых у них не было, но борта УРАЛов кое-где были пробиты. Солдаты, перебивая друг друга, оживленно делились впечатлениями о пережитых в перестрелке минутах. Потураева догнал лейтенант Костюков и пошел рядом с ним:
— Женя, в моих машинах ни одной дырки, а ведь сильный был «духовский огонь». Прижали их БТРы, вот мы и проскочили без потерь. А как у тебя?
— Нормально, с дырками в бортах, но тоже без потерь.
Вдвоем они подошли к первому УРАЛу, где их ждал с докладом командир батареи. Здесь же стояли прапорщик Веденеев и сержант Казеко. Офицеры доложили капитану Петухову о состоянии своих подчиненных и готовности к дальнейшему движению. Петухов ушел на доклад к командиру бригады подполковнику Ветошкину, а прапорщик Веденеев достал пачку сигарет и предложил закурить. Евгений взял сигарету, дал прикурить прапорщику и с удовольствием затянулся сам. Костюков и Казеко не курили. Потураев с Казеко вышли на середину дороги и осмотрелись. Далеко впереди, у командирской машины, собирались командиры рот и батарей колонны. Туда же, к санитарным машинам, несли раненых, где врачи и санинструкторы укладывали их на носилки, перевязывали, делали уколы и грузили в специальные медицинские броненпчки. Солдаты всей колонны, далеко не отходя от своих колесных и боевых машин, справляли малую нужду и разминали ноги.
— С боевым крещением Вас, товарищ лейтенант! — сказал Казеко, пытливо глядя на Потураева. Евгений посмотрел на сержанта. Спасибо, Саша! Было бы с чем поздравлять… Здесь, на дорогах, всегда так нас встречают?
— Всегда. Это еще духи сегодня были без гранатометов, а то бы несколько машин уже горело, чтоб им ни дна ни покрышки, — сплюнул Казеко и спросил:
— У Вас бронежилет есть?
— Нет, я их не видел вообще.
— Сейчас я принесу, товарищ старший лейтенант, Вы его повесьте на дверцу кабины, так надежней будет в ней сидеть.
Сержант Казеко сбегал к своей машине и принес Потураеву большой и тяжелый бронежилет, обшитый зеленой саржей.
— Вот возьмите и не бросайте его без присмотра — сразу уведут из других рот. В бригаде их мало, наперечет, и желающие на него найдутся быстро.
