— Атакуем! — командует Рене.

С малой дистанции, почти в упор, он расстреливает «фоккера». В прицел «просится» еще один. Но надо выручать Марки — по нему открыл огонь фашист. Рене довернул, дал длинную отсекающую трассу, враг, спасаясь, поспешно вошел в крутой вираж.

«Нет, не уйдешь», — решает Шалль. Но, крутнув головой, увидел сзади, метрах в шестистах, еще самолет противника. Его пилот был в неудобном положении для ведения огня. Это успокоило комэска, продолжавшего преследование. Палец его лег на кнопку огня, когда в кабине ярко вспыхнул огонь и раздался взрыв, от которого вдребезги разлетелся фонарь. Левая рука летчика бессильно повисла на секторе «газа». Машина сама по себе, выписывая полубочку, идет на снижение. Вот она уже почти над черепичными крышами домов. Но в последнюю секунду перед катастрофой «як» выравнивается — Шалль пришел в сознание.

Трассы «фоккера» беспрерывно сопровождают его. По личному опыту Рене знает: главное сейчас — идти над самой землей, постоянно меняя курс.

Настырный ФВ-190 не отстает. Жаждет крови. И достиг бы своего, да только верные друзья Марки и Ирибарн, разделавшись со своими противниками, ринулись на помощь. Они расстреляли гитлеровца, помогли командиру прийти на аэродром. Но после посадки Шалль сам выйти из кабины был уже не в состоянии. Механики, удивленные тем, что из самолета никто не выходит, помчались к нему. Прибежал и Агавельян.

Не приходящего в чувство командира эскадрильи бережно перенесли на командный пункт. Поблизости не оказалось ни одного санитара. Сергей Давидович быстро разыскал медицинскую сумку, сделал Шаллю укол камфоры, перевязал ему раны.

— Как там наши? — был первый вопрос Рене, наконец открывшего глаза.

— Марки, Ирибарн, Соваж и Шаррас сбили по немецкому самолету. Не вернулся Жан Пикено.

— Что теперь будет со мной?

— Срочно отправим вас в полевой госпиталь. Через неделю-две вернетесь.

Рене Шалль заскрежетал зубами.

Он еще не так бы отреагировал, знай, что в полку его больше не дождутся.

Ранения оказались очень сложными, лечение — затяжным. Шалль нервничал, рвался в полк, но его, теперь уже вместе с Шарлем Ревершоном, доставленным в полевой госпиталь забинтованным с головы до ног, отправили в Москву.

Ревершон, лежа на носилках, крепко держал в торчащем из-под покрывала кулаке игрушечного медвежонка.

— Не выпускает с аэродрома, — сказала сопровождавшая медсестра.

— Это мой амулет, подарок Люси, — прошептал запекшимися губами Шарль.

А потом, помолчав, безо всякой видимой связи, продолжил:

— Командир, а Ирибарн погиб. Вчера.

Рене как током ударила эта весть. Талант молодого летчика-истребителя только начал раскрываться. Комэск возлагал на него большие надежды. Изменчивы бойцовское счастье, удача. Рене взглянул на Ревершона, на его амулет. И вспомнил, как неделю назад Ирибарн в поисках какой-то потерянной вещи перевернул вверх дном все в комнате, где жил с летчиками.

— Шарль, ты не знаешь, что пропало тогда у Робера?

— Такой же мишка от Люси…

«Теперь понятно, почему Ревершон вспомнил о Ирибарне, — подумал Шалль. — Он уверен, что именно этот медвежонок спас ему жизнь».

Из госпиталя лишившийся ноги Шарль Ревершон отправился в Лондон, Рене Шалль — во Францию. Последний увез что ни есть горчайшую весть для матери; 27 марта в неравном бою погиб младший брат Морис. После того как им был подбит русский самолет, Морис все время жаждал собственной кровью смыть вину. Он смыл ее вражьей, сразив десять пиратов-гитлеровцев.

Через Шталупинен и Гумбинен пролегали шоссейные и железнодорожные магистрали, ведущие к Кенигсбергу и его порту. По ним днем и ночью двигались автоколонны и эшелоны противника в обоих направлениях. Две недели шли бои за эти жизненно важные для врага коммуникационные узлы. И конечно же здесь хватало работы авиации.

Мартен во главе четверки вылетел сюда с заданием «очистить небо от фашистских самолетов».

Когда вошли в нужный сектор, Игорь-Мишель запросил по радио:

— Сообщите ваше местонахождение?

— Три километра к югу от Шталупинена.

— Отлично. Шесть «фоккеров» идут от Гумбинена.

— Понял. Движемся навстречу.

Через секунду:

— Восемь «фокке-вульфов» идут от Гумбинена.

«Так сколько же их — шесть или восемь? — спросил себя Рене Мартен. — Собственно, какое это имеет значение! Захаров говорит, повторяя Суворова: врагов не считают — их бьют».

Все же их оказалось восемь. Они перестраивались выше «нормандцев», готовясь ринуться в пике на наши траншеи.

Надо осмотреться, нет ли еще где вражеских машин. Батюшки! Сзади еще шесть «фоккеров» идут своим навстречу. Что за чудеса? Тактическая хитрость? До сих пор немцы — твердые приверженцы раз и навсегда установленной методики действий — не проявляли подобной гибкости. Что, жизнь заставляет? Извлекают уроки из горького опыта?

Как два поезда на параллельных рельсах, обе группы противника разминулись, едва не зацепив друг друга крыльями, и стали удаляться каждый в свою сторону. Что это значит? Почему они уходят? «Высота! — мелькнуло в голове Мартена. — Знают о слабости «яка»; выше пяти тысяч метров он хуже управляется. А, черт, как же я сразу не сообразил этого? Фашисты, имея больший запас горючего, дождутся, пока мы будем вынуждены уйти, а потом приступят к своему черному делу. Ну что ж, придется ответить на хитрость хитростью».

— Курс — на аэродром! — передал он ведомым. Те, недоумевая, развернулись и последовали за командиром.

Молча, на максимальной скорости шли минут десять. «Достаточно», — решил Мартен:

— Боевой разворот — на обратный курс!

Четыре истребителя, как привязанные друг к другу, круто взмыли вверх до предельно возможной высоты, там стали в горизонтальный полет и полным ходом устремились туда, откуда только что ушли.

«Фоккеры», уверенные в том, что перехитрили «яков» — теперь никто им не будет мешать, — сошлись, снизились, стали перестраиваться для нанесения бомбового удара.

Камнем с неба па них свалились «яки». Мартен, поджигая замыкавшего строй «фоккера», обратил внимание, что его противник отличается от тех, с которыми приходилось иметь дело до сих пор. Чем же? Ага, у него длиннее нос, что существенно меняет силуэт. Поставлен более мощный мотор. Зачем? Чтобы лучше вооружить. Сколько пушечных стволов торчит у него? Раз, два, три… шесть!

— Раяки! Будьте осторожны — «фоккеры» модернизированные, — передал своим.

А они уже по очереди в хвост и в гриву лупят стаю и вырывают из нее то одного, то другого хищника.

Замысел командира воплощался как нельзя лучше. Но вдруг увидел пикирующую на него шестерку «мессеров». Начали разворачиваться и «фоккеры». Немцы образовывали хорошо знакомые клещи, начисто лишающие истребителей свободы маневра. Куда бы ни устремлялись «яки», повсюду свои хвосты подставляли под огонь. Шесть пушек у каждого ФВ-190 — трудно укрыться от них. Да и в лоб тут не возьмешь — это равносильно самоубийству.

— Раяки, все ко мне!

Блетон, Менью, Делен, почувствовав угрозу, быстро подтянулись к командиру.

— Правый полупереворот. Полный «газ». Все — в пике!

Этот малоизвестный прием Мартен испробовал еще В Африке на «спитфайрах».

Кажется, клещей удалось избежать. Но бой не окончен.

— Все — в вираж!

Рене буквально поставил «як» на дыбы, отчего он зарычал, как бы возмущенный грубым обращением с ним.

— Потерпи, милый, потерпи, — произнес Мартен, осматриваясь, оценивая обстановку.

Теперь можно снова навязывать свои условия. Мартен повел четверку на высоту, оттуда — в атаку на «мессеров». Все смешалось, спуталось. Рене остался один на один с двумя вражескими истребителями. Сражаясь с ними, следил за «фоккерами». Те, почувствовав безопасность, опять начали строить маневр для бомбометания.

— Менью, Делен, Блетон! — звал командир. Но никто не отзывался — случайная пуля угодила в передатчик.

Приемник работал. В нем раздался радостный возглас Менью: