Для него было очевидным только одно: все вновь прибывшие приписывают себе налет, и ни одного из них нельзя выпускать в бой без основательной, всесторонней подготовки. А где взять время? Его практически нет. Захаров сказал, что через две педели «Нормандии» предстоит большая работа.

А тут ко всему происходит смена самолетов и механиков. Правда, Як-9 мало чем отличается от Як-1: просто побольше дальность полета, скорость и потолок, более мощное бортовое оружие. Для ветеранов-«нормандцев» переучивание не составит труда, а новичкам все равно корпеть да корпеть, каким бы самолетом ни овладевали. Сложнее с механиками. Есть распоряжение отправить французов в Алжир, советские вот-вот должны прибыть. Надо заново сплачивать коллектив, устанавливать полное взаимопонимание между летчиками и техническим персоналом. Это проблема, с которой ни Пуликен, ни Тюлян не сталкивались.

Смену механиков решено производить следующим образом: летчики перебазируются на другой аэродром, где с русскими авиаспециалистами приступят к переучиванию на Як-9, а французский технический персонал останется на прежнем месте, откуда его заберут в Москву специально посланные самолеты.

Прощальный ужин затянулся допоздна. Он превратился в вечер воспоминаний. Жан Калорб — механик Тюляна — все время говорил о своем командире. Как и все в эскадрилье, он души не чаял в комэске и никак не мог смириться с мыслью, что его нет в живых.

Подобное происходило и с Ларриве — механиком Литольфа. Тот умудрился сохранить сигареты, которые отдавал ему некурящий заместитель командира эскадрильи. Сейчас, как бы в знак памяти о нем, Андре раздал залежавшиеся пачки, и тут же ароматный дым заполнил помещение столовой.

— Марсель Анно, ну-ка расскажи, как вы с Каррелем заработали выходной? — перешел на более веселую тему Ив Жакье.

— Когда это было? Такого что-то не помним. Выходных давно не предоставляли… — посыпались «шпильки» со всех сторон.

Анно отмахнулся, не стал в десятый раз повторять изрядно надоевшую историю. Тогда все пристали к Каррелю:

— Ну как все вышло? Да не стесняйся, свои же люди!

А произошло вот что.

Зимой «нормандцы» не успевали очищать аэродром от снега. Иногда приходилось взлетать прямо по белой целине. Чтобы самолет не скапотировал, не опрокинулся на нос, во время разбега механикам приходилось ложиться на стабилизаторы и, уцепившись в его закраины, телами прижимать хвост к земле до определенной скорости. Так делали многие, и всем сходило с рук. А вот Анно и Каррелю однажды не повезло. Тогда мела густая поземка. Она да снежный шлейф, поднятый винтом, ослепили авиаспециалистов, в результате чего они потеряли ощущение скорости. А когда, наконец, «соскользнули» со стабилизаторов, оба грохнулись на землю и очутились… по шею в воде. Пока сообразили, что провалились в воронку из-под бомбы, пока опомнились и выбрались из нее, промокли до костей.

— Робер Карм, а отчего бы тебе не повеселить нас рассказом о лыжном марафоне?

— Ничего веселого в нем не вижу.

— Как же? Такая красавица притащила тебя обратно!

Карм залился румянцем. Действительно, сплоховал на кроссе. Отстал от всех, думал — за поворотом догонит. Потом решил свернуть в деревню, поразвлечься. По лыжне легко было идти, а по непроторенному насту вскоре окончательно выбился из сил. Подвернулась какая-то молодуха, возвращавшаяся из города. Подкрепила нашедшимся в корзине сухарем и, волоча за концы палок, притащила Карма на аэродром. С тех пор он в лыжных прогулках не участвовал, предпочитал расчищать аэродром.

— Арман Люмброзо, твоя очередь, расскажи, почему Наполеон войну проиграл?

— Уж об этом могли бы не вспоминать.

— Из песни слова не выбросишь.

— Нет-нет, говори. Ведь только через сто тридцать лет и только тебе открылся величайший секрет.

Бедный Арман не знал, куда деться от острословов. А случилась с ним просто-таки банальная история. Когда механики прослышали, что вблизи аэродрома находятся кагаты, Люмброзо решил разведать, что в них хранится. Голодно было — надеялся раздобыть картофеля или бураков. Вылазка закончилась плачевно. Дед-сторож — белый как лунь — с такой же древней, как сам он, берданкой заставил его лежать на снегу на тридцатиградусном морозе до тех пор, пока по его сигналу — выстрелу не явилась подмога. Вернувшись несолоно хлебавши на аэродром, вконец обескураженный, Арман простуженным голосом заявил: «Теперь понимаю, почему кампания Наполеона в России закончилась бесславно».

— Жан Дарнело, как можно «сообразить» яичницу в противогазной сумке? — переключились шутники на другой объект.

— Жаль, что уезжаем, он бы еще проэкспериментировал.

Когда-то Жан покупал в селе куриные яйца. Сложил их в сумку из-под противогаза. На обратном пути на него напали собаки, сумка была единственным орудием защиты, и, конечно, то, что он принес, годилось разве что для гоголь-моголя.

— Роже Туртелье, а тебе так и не компенсировали первомайский паек?

Тогда к празднику всем выдали по бутылке вина, плитке шоколада и пачке сигарет. Роже решил приберечь свой паек на вечер: положил в «холодильник» — выкопанную у самолета ямку. Рядом стояла незакрытая бочка, на треть заполненная отстоем моторного масла. Водитель какой-то машины ненароком задел, перевернул бочку, разбил бутылку, все грязное масло стекло в «погребец».

— Раймон Троллье, как ты расщеплял самолетные винты?

— Альбер Анри, а ты нашел свои сапоги, потерянные при парашютном прыжке?

Вечер то и дело сопровождался взрывами смеха. Но нет-нет да и загрустит то один, то другой из улетающих. Еще вчера многие радовались, узнав, что убывают: очень трудно воевать в России. А когда наступил последний вечер, стало жаль покидать дружественную страну и «Нормандию», с которой столько связано, где все стали близкими, родными.

Ранним утром, крепко пожав руки своим боевым помощникам, в последний раз подготовившим самолеты, улетели на новый аэродром пилоты.

42 авиаспециалиста — сколько и прибыло в СССР в ноябре 1942 года, — а также переводчик Александр Стакович уселись на рюкзаки и чемоданы в ожидании обещанных самолетов.

Отдыхали день, два, неделю… Неумолимо истощались продовольственные запасы и денежная компенсация за питание. Перешли на подножный корм — таскали с колхозного поля картошку и помидоры.

Связи никакой, никто не прилетает.

Сколько еще пришлось бы ждать, неизвестно. Выручил всех лейтенант де Панж. Выручил тем, что в военной миссии поинтересовался: как прошел перелет механиков? Очевидцы рассказывали, что после этого вопроса наступило общее остолбенение; никто никакой информацией об авиаспециалистах не располагал.

Боясь гнева генерала Пети, ему не стали докладывать об оплошности. Панж срочно улетел в Хатенки, застал там соотечественников отощавшими, но не потерявшими присутствия духа.

— Ну что ж, братцы, считайте это последним русским приключением, — утешил их.

Действительно, следом прибыли транспортные самолеты. Быстро все погрузились. Прежде чем взять нужный курс, самолеты сделали круг над аэродромом, французские парни прощались со всем, что довелось пережить. В Москве их ждала гостиница «Метрополь». Как бы восполняя недостачу питания последних дней, подавали белый хлеб, масло, икру, омлеты, русскую водку. За день перед отбытием на авиабазу Раяк состоялась экскурсия по городу, начавшаяся с Красной площади, от Мавзолея Ленина.

В это время в Городечне произошла встреча и началась взаимная «притирка» русского инженерно-технического и французского летного составов. Непростой процесс в некоторой степени облегчался тем, что возглавлял советских авиаспециалистов знакомый «нормандцам» по совместному базированию в Хатенках инженер 2-й эскадрильи 18-го истребительного полка капитан Сергей Давидович Агавельян. Этот сухощавый, сравнительно молодой (около тридцати лет) человек с быстрой походкой и выразительными жестами обладал ценным свойством всех увлекать за собой. Голова его была полна идей, он легко зажигал ими других. Все, за что брался Сергей Давидович, кипело в его руках, делалось споро, красиво да так ладно, что комар носа не подточит.