— Скажите, Жозеф, если в воздухе вас постигнет неудача, кто будет виноват?

— Только я, — твердо ответил тот.

— Почему?

— Значит, в чем-то ошибся, что-то проморгал.

— А если ни то и ни другое?

— Тогда враг оказался умнее меня — все равно я виноват; надо было лучше готовиться к бою.

— А если и враг был не умнее?

— В таком случае, мой генерал, только глупость может быть причиной неудачи.

— Нет, Жозеф, дело не в глупости.

— А в чем же?

Георгий Нефедович глубоко задумался: как объяснить французам, что самые умелые, находчивые и отважные герои-одиночки обречены на гибель только потому, что лишены поддержки, прикрытия боевых друзей.

— Ну-ка, Альбер, подойдите ко мне.

Альбер направился к генералу, а тот ткнул его указательным пальцем в грудь. Марсель даже не покачнулся.

— Больно?

— Нисколько, мой генерал.

— А я чуть не сломал палец. Теперь попробуем иначе.

Захаров резко, но вполсилы, ударил Марселя кулаком в плечо. Тот пошатнулся, скривился от боли.

— Чувствуется разница?

— Еще как!

— А мне хоть бы что.

— Это естественно, ничего здесь нет особенного.

— Особенное, мой дорогой, вот в чем: если бы вы били врага не в одиночку, так сказать, растопыренными пальцами, а коллективно, то есть туго сжатым кулаком, избежали бы многих потерь. С нами могли бы быть сегодня Тюлян и Литольф — отличные летчики, рожденные для полета. Им и другим вашим товарищам не было цены. Мы гордимся тем, что в нашей воздушной армии воевали такие надежные бойцы-истребители. Но причина каждой гибели одна — это стремление к личной победе. А враг, он ведь не дурак, ему такая тактика на руку, он ловушки подстраивает, в которые вы бросаетесь очертя голову.

— Это правильно, генерал, — отозвался Беген Дидье. — Я тоже ломал голову над тем, почему так часто приходится делить имущество невернувшихся друзей. У вас в полках ведь потери гораздо меньше?

— Да, меньше.

— Война без потерь не бывает, — вмешался Пьер Пуйяд. — Однако жертвы жертвам рознь. Должен признать, что если бы мой друг Тюлян так резко не оторвался от группы, одиночкой не врезался в строй бомбардировщиков, то мы бы сегодня не оплакивали его.

Захаров внимательно оценивающе посмотрел на майора Пуйяда. Перед ним стояла трудная проблема: выбор нового командира. На эту должность могли претендовать ветераны эскадрильи: Марсель Альбер, Марсель Лефевр, Жозеф Риссо, Ролан де ля Пуап… Они уже прошли большую школу, имеют солидные счета сбитых самолетов. Но генерал все больше склонялся к тому, чтобы вручить эскадрилью Пьеру Пуйяду.

Чем он привлекал его? Прежде всего большим жизненным и боевым опытом. Ему тридцать два года — на десяток лет больше, чем другим. За его плечами почти два года командования эскадрильей ночных истребителей. Побег из лагеря вишистов стоил ему трех смертных приговоров. Да, ничто не остановило Пуйяда в стремлении бить ненавистного врага, топчущего землю Франции.

В «Нормандии» он как-то сразу прижился, пришелся всем по душе. Поначалу тут немалую роль сыграла давняя дружба с Тюляном; любовь и уважение к командиру распространились и на его друга. А потом все осознали, что этот чрезвычайно целеустремленный человек с открытой душой и прямым честным взглядом и сам достоин уважения, достоин того, чтобы считаться с его мнением.

Когда все перипетии последних боев были детально проанализированы, «нормандцы» пришли к выводу, что только групповая коллективистская тактика позволит добиваться побед наименьшей кровью.

— До окончательного решения вопроса о командире, — сказал в заключение генерал Захаров, — исполнение его обязанностей возлагаю на майора Пуйяда. — Окинул всех внимательным взглядом; вроде бы это решение принято как должное. Что ж, тем лучше!

А еще через день, согласовав кандидатуру Пуйяда с военной миссией и французским посольством, Георгий Нефедович пригласил майора в штаб дивизии, где в торжественной обстановке объявил приказ о назначении его командиром эскадрильи «Нормандия». Тут же генерал вручил ему удостоверение личности НФ № 000 001 55 253.

Поздравив Пуйяда со вступлением в новую должность, он намекнул, что в ближайшее время предстоит еще одно приятное для всех французов событие. После чего, якобы спохватившись, снова перешел на официальный тон:

— Ожидаемые перемены, майор Пуйяд, будут возможны лишь при условии, что вы сумеете сохранять людей и себя. Смерть Тюляна опечалила всех нас. Мы не хотим больше переживать такого. Поэтому без моего разрешения запрещаю вам ходить на боевые задания.

Такое условие, естественно, не могло не расстроить рвущегося к схватке бойца. Но, сдержав эмоции, Пуйяд коротко ответил:

— Слушаюсь, мой генерал!

В душе он остался при своем мнении: командир есть командир и водить в бой подчиненных — его святое право.

Ровно через три часа после состоявшегося разговора Пьер во главе шестерки «яков» поднялся в воздух. Еще через четверть часа он докладывал генералу Захарову:

— Сегодня преподносим вам нашу тридцатую победу!

Георгий Нефедович хотел было пожурить нового комэска, но, махнув рукой, засмеялся:

— Ох, эти мне французы!

Наступление советских войск усиленно развивалось. Вся истребительная дивизия работала с полной нагрузкой. Даже сам комдив водил полки в атаки. Как же при такой ситуации мог усидеть на земле Пьер Пуйяд?

«Нормандцы» под его руководством заметно подтянулись, стали в воздухе гораздо организованнее, не бросались на противника очертя голову, забывая обо всем на свете. Их успехи множились, а ряды не редели. Это радовало, как радовало и то, что французы были неутомимы. Дай команду — ринутся в огонь и воду днем и ночью.

Но однажды перед вечером Захарова обескуражил телефонный звонок. Говорил Мишель Шик:

— Мой генерал, комэск просит вас несколько изменить график полетов на сегодня.

— Чем вызвана просьба?

— Вот-вот должен прибыть генерал Пети с наградами для летчиков. Намечено отметить это событие за ужином, на который мы рады пригласить и вас.

Тоном, не допускающим возражений, генерал ответил:

— Месье Шик, извольте передать командиру, что задание остается в силе. Советские воины оповещены о том, что наступление сегодня будут поддерживать «нормандцы». Неужели вы хотите подвести их? Я скоро буду у вас.

Выслушав перевод, Пьер Пуйяд удовлетворенно улыбнулся:

— Этого я и ожидал. Вы, Шик, встречайте генералов Пети и Захарова, а мы постараемся преподнести им подарок.

После старта девятки истребителей зашел на посадку самолет с генералом Пети и майором Мирле на борту. Вслед за ним на своем истребителе приземлился Захаров.

Шик отрапортовал обоим генералам по всем правилам, проводил в штаб и стал рассказывать о событиях последних дней. Высокие гости слушали рассеянно. Пети побаивался, что какая-либо неудача испортит торжество. Захаров уже начал сожалеть, что был так категоричен в ответе на просьбу командира «нормандцев». Лишь майор Мирле оставался в добром настроении, улыбаясь такой загадочной улыбкой, будто привез весть, которую ничто не сможет омрачить. Шику удалось выведать, что он недавно вернулся из Алжира, а там приняты очень важные решения. Больше ничего Мишель выведать не смог.

Томительно тянулись минуты.

Шик включил приемник, нашел веселую музыку, однако и она не могла снять напряженности.

Разрядку внес только шум моторов возвращавшихся самолетов. Через секунду-другую они с ревом пронеслись над аэродромом. Все девять! Отлегло на душе, стало легче дышать. А есть ли победы? Гости знали о традиции эскадрильи: каждого сбитого фашиста пилот обозначает бочкой. Пока «яки» идут четким строем, им вроде бы нечем похвастать. И вдруг форсировал обороты ведущий — Пуйяд. За ним делает две бочки подряд один из ведомых. Ого, уже три победы. Но это не все: стрелой ввинчивается в воздух замыкающий. Четыре!

— Отличился наш Пьер Пуйяд, два сбил Альбер Дюран, одного — Беген Дидье, — комментирует Шик.