Нас, раненых, положили прямо на землю на берегу Волги, на открытом месте. Раненые лежали рядами. Меня всего знобило от холода и от потери крови.

Увидел девушку-санинструктора, спросил ее: «Сестра, что же мы лежим на открытом пространстве? Сейчас немцы налетят, нам всем здесь хана настанет» – «А куда я вас всех дену?! Вечером других в блиндаж отнесла, а их накрыло прямым попаданием!» Целый день мы лежали на берегу. Нас несколько раз бомбили, по берегу била артиллерия, добивая раненых. Легкораненые, те, кто смог передвигаться, вжались в стенку обрывистого берега, а мы, тяжелораненые, лежали у кромки воды и ждали каждый своего осколка, который избавит от страданий. И в эти минуты я, убежденный атеист, впервые в жизни обратился к Богу: «Боженька, спаси и сохрани!» Только когда стемнело, к нам подошли санитары, проверяли, кто еще жив, и живых несли на носилках на подошедшие с левого берега катера Волжской флотилии, на которых переправляли раненых. На том берегу нас сразу положили в кузова «полуторок» и повезли в ближайший госпиталь, в Ленинское.

Меня взяли на операционный стол, а потом стали накладывать гипс. В этот момент случился немецкий авианалет и санитар, державший мою ногу на весу во время наложения гипса, со страху «бросил» мою ногу и залез под стол, а я от страшной боли просто взвыл, вся операция пошла насмарку. Из Ленинского меня перевезли в село Солодовка, где находился полевой сортировочный эвакогоспиталь, в котором концентрировали раненых из комсостава. Большинство из тяжелораненых отправляли на санлетучках в тыловые госпиталя, а тех, кто считался нетранспортабельным, лечили на месте. Раненых разместили по крестьянским избам, кто лежал на носилках, кто на соломенных матрасах, в одной комнате в избе-пятистенке рядом со мной лежало еще шесть раненых офицеров. Лежим, лечимся, от вшей под гипсом такой зуд, что словами не передать.

В мае 1943 года меня перевели в куйбышевский госпиталь, откуда я выписался только в июле.

Командир взвода батальона автоматчиков 24-й гвардейской стрелковой дивизии

В армию меня призвали 31 августа 1942 года. Из призывников нашего района отобрали восемнадцать ребят со средним и семилетним образованием и всех нас направили в тамбовское пулеметное училище, в котором готовили младший офицерский состав.

Учились мы очень и очень напряженно, а вот питание было неважное. Я помню, что у меня, крепкого деревенского парня, от недоедания и перегрузок стала постоянно кружиться голова. Ходил и, как пьяный, шатался.

Где-то в начале ноября весь личный состав училища подняли по тревоге и направили на тактические занятия на южную окраину Тамбова. Пока дошли туда, таща на себе пулеметы, пока целый день прозанимались – вымотались просто страшно. К концу дня расположились в какой-то деревне южнее Тамбова. Купили у хозяйки ведро картошки и только собрались ее приготовить, как вдруг из училища явился посыльный с приказом как можно быстрее вернуться в расположение. Командиры нас тут же подняли и повели, причем не по дороге, а напрямик. Но после такого напряженного дня марш дался нам очень тяжело. Многие из нас дошли из последних сил.

Вернулись в училище к четырем часам утра и получили приказ сдать личные вещи: матрац, одеяло, личное оружие. Все сдали, нас построили на плацу и продержали на нем целый день. Только вечером нас куда-то повели. Прошли мимо старого корпуса пединститута и вышли на рассказовскую дорогу. Ну, все понятно, значит, в Рассказово идем.

Только к утру туда пришли, и оказалось, что в Рассказово формировалась, по-моему, 24-я гвардейская стрелковая дивизия. Меня определили служить в батальон автоматчиков. Нас очень хорошо, прямо капитально обмундировали и где-то недели через две погрузили в эшелоны и отправили на фронт, как оказалось, под Сталинград.

Помню, что доехали к вечеру. Кругом голая степь, солнце заходит и очень сильный мороз. Неподалеку стоял какой-то домик, в котором мы немножко обогрелись и в ночь пошли маршем. Уже после войны, читая историческую литературу, я узнал, что нашу 2-ю Гвардейскую армию бросили на уничтожение окруженной группировки Паул юса.

Марш получился длинным и невероятно тяжелым. Почти по двадцать часов в сутки мы шли в полном боевом снаряжении. Каждый солдат нес на себе автомат, два запасных диска с патронами, гранату, саперную лопатку, противогаз, вещмешок, котелок, каску, да еще и лыжи. И вот с такой нагрузкой мы шли несколько суток. Спали прямо на ходу, а когда устраивали привал, то солдаты тут же валились как снопы, и поднять их было очень тяжело. Но тут уже командиры взводов не церемонились, подходили и пинками в бок поднимали спящих солдат.

Не помню сейчас, где точно, но мне кажется, в деревне Васильевка нам дали небольшой отдых, не более суток. А потом опять вперед…

И опять невыносимый затяжной марш в направлении Котельникова. Оттепель сменялась морозами до 30 градусов, ураганные ветры, тылы отстали… В те дни нам выдавали всего по два обыкновенных сухаря. И еще ложка сахара – вот и весь рацион на целый день! А там же степи. Равнина с оврагами, бурьян, поэтому во время привалов обогреться или укрыться было просто невозможно. Для того, чтобы хоть как-то переночевать, солдаты поступали так. Разбивались на группы человека по три и рыли подковообразный ровик в подветренную сторону. Прямо на снег стелили плащ-палатку, ложились на нее, плащ-палатками накрывались и так, тесно прижавшись друг к другу, пытались отдыхать. Но на таком морозе лежать выдерживали не более часа. Потом, замерзнув, вскакивали и начинали бегать по оврагу или по балке. После такого разогрева опять ложились в ровик с той лишь разницей, что тот, кто раньше лежал с краю, теперь ложился в середину. Вот так мы спали…

И прямо с марша нашу дивизию ввели в бой. Ориентировочно это произошло где-то на подступах к Котельникову. Потом в мемуарной литературе немецкие генералы писали, что именно это сражение на малоизвестной реке Аксай под Котельниковом оказалось решающим для судьбы Германии.

А наш полк на рассвете бросили в бой прямо с марша. Но мы сразу попали под сильный минометный огонь, и осколками мины, разорвавшейся от меня в нескольких метрах, мне перебило ноги. И получается, что я выбыл из строя, практически не поучаствовав в боях. До конца прошел с товарищами этот тяжелейший марш и в первом же бою получил тяжелое ранение в ноги… Но кто знает, может, эта мина и спасла мне жизнь. Ведь в этом училище нас, земляков из Никифоровского района, училось восемнадцать ребят, и, как я потом выяснил, в живых нас осталось всего двое… А остальные шестнадцать погибли…

Я попал в госпиталь города Сатки, что в Челябинской области, где пролежал около четырех месяцев. После госпиталя меня решили направить на учебу в минометное училище, но я уже так «наелся» своим тамбовским пулеметным, что отказался и попросился в боевую часть.

Водитель установки ГМЧ «Катюша» 334-го гвардейского отдельного минометного полка

По первости в составе 334-го гвардейского отдельного минометного полка мы оказались под Харьковом, от которого наши войска находились на расстоянии 8—10 километров. Стояли мы где-то возле большого чистого поля. Посмотришь, бывало, в бинокль – все видно. Силы наши начали иссякать, и мы вынуждены были начать отступление. Немцы постоянно нас бомбили, поэтому днем, как правило, стояли в лесах, а вечерами отступали. Шли где как: когда с боями, а когда и обходилось. Так все время продвигались. Потом нас довезли до станции Ванновки, которая располагалась в 50 километрах левее Сталинграда. Начались бои. Я тогда был шофером «Катюши». Наш полк состоял из трех дивизионов. В этих боях два дивизиона потеряли много машин, а наш остался целым. Тогда нам было приказано передать оставшиеся машины тем частям, которые находятся на фронте, а самих отправили обратно в Москву. Там, в Москве, мы немного пожили, потом оттуда по приказу съездили за машинами в Горький, перевезли ящики снарядов. Потом нас с техникой погрузили и отправили в Ленинград, а оттуда – прямо под Сталинград. Выгрузились мы у Волги недалеко от Саратова. Там нас перегрузили на паром-пароход и повезли до самого Сталинграда. Когда мы прибыли в Сталинград, то целый день на одном месте стояли. Бомбежек пока не было, все было тихо и спокойно. А стояли мы по такой причине: около самого города было невероятное столпотворение, появилось очень много машин, ни пройти ни проехать. Наш отдельный полк относился к 3-му механизированному корпусу. Потом он получил почетное наименование «Сталинградский».