Приближался критический день — когда звезда подойдет к Земле на самое близкое расстояние. Приближались самые грозные времена. Тюменев перебирал в уме последние известия. В Северной Америке почти вся Флорида и весь бассейн Миссисипи были залиты водой. В Южной Америке бассейны Амазонки и Параны превратились в сплошное море. Спасательные отряды не успевали оказывать помощь. Приливная волна несла на себе деревянные дома, целые леса, зверей, коров, мулов. На низменных островах много народу погибло от наводнения. Во время же отливов огромные пространства покрывались толстым слоем жидкой, непролазной грязи, а в океанах, на мелководье, обнажалось дно. Из Новой Гвинеи в Австралию можно было бы дойти пешком, если б хватило времени до нового прилива. Суматра, Борнео, Ява и Малайка сливались в один материк. Появилось огромное количество новых островов. Вся поверхность Земли изменилась до неузнаваемости. Новые моря, реки, острова и полуострова то появлялись, то исчезали по два раза в сутки. Нарушилось железнодорожное, морское и воздушное движение. Гибли урожаи. Заносились илом поля. Разрушались плотины. Затоплялись приморские города. Обваливались шахты. Уже было отмечено несколько случаев падения летчиков в небо. И Тюменев волновался, как бы не случилась и с ними такая же история.

Архимед вдруг быстро поднялся, хватаясь за столы и стулья, пробрался в кабину летчика и крикнул над головой пилота Батенина:

— Критическая высота! Немедленно спускайтесь пикированием…

Амфибия начала метаться, как подстреленная птица.

Моторы самолета хрипели, стреляли и наконец замолкли. Настала тишина. Только едва слышно гудел мотор электростанции, но скоро замолк и он. Электрические лампы в каюте погасли. В кабине пилота они еще светились слабым накалом, переведенные на аккумуляторное питание.

В кухне повар, сидя на стене возле двери, шарил впотьмах — искал стенной шкафчик, где хранился парашют.

В радиорубке красным, тусклым накалом, как угасающие звезды, светились радиолампы. Привязанный ремнями к креслу радист Эдер, перегнувшись, ловил рукою болтавшуюся возле стены трубку телефона. Радисту хотелось спросить у Батенина, что случилось.

А тяжелая машина продолжала биться в судорогах, и неизвестно было, падает ли она вниз, висит ли на месте или же летит-падает вверх, в небо.

— Держитесь, профессор, за меня крепче, — сказал Суш-ков. — Мы на огромной высоте и, конечно, успеем добраться до парашютов и выброситься прежде, чем амфибия упадет и разобьется. Жалко машину!

— На Землю?! — отозвался Тюменев. — А может быть, мы падаем вверх. Совершенно не вовремя! Преждевременно! И как же это Батенин не усмотрел… Ведь сейчас как раз прилив. Барометрический максимум. Давно пора было снижаться.

— Не волнуйтесь, товарищ Тюменев, — торопил Суш-ков, не слушая астронома, — только идемте скорее. Поймите же, только парашют может спасти нас.

Тюменев вдруг расхохотался и ответил:

— Хотел бы я посмотреть, как вас будет спасать парашют в безвоздушном пространстве, когда вы будете падать с Земли на звезду.

Сушков побледнел:

— Неужели же и мы…

— Нас вырывают друг у друга звезда и Земля, — сказал Тюменев. — Из-за нас идет ожесточенная борьба двух сил притяжения. Кто победит?

— Но ведь мы свободно падаем, и падаем вниз, — возражал Сушков, — об этом можно судить и по положению машины — пике, и по ощущению легкости в теле.

— Как будто так, — ответил Тюменев, пробираясь следом за Сушковым. — Но не забывайте, что притяжение звезды путает все расчеты, все обычные представления и привычные ощущения… Вот если бы мне удалось увидеть хоть краешек не покрытого тучами неба, я смог бы сказать определенно, куда мы летим.

Болтанка уменьшилась.

Радист Эдер успел поймать телефонную трубку и переговорить с Батениным.

— Все в порядке. Сиди на месте, занимайся своим делом, — сказал ему Батенин.

— На Землю ничего сообщить не надо?

— Если будет надо, скажу.

Радиостанция работала без перерыва. Эдер принял две телеграммы на имя Тюменева и передал ему их содержание по телефону, трубка которого случайно оказалась возле профессора.

— Телеграмма первая, — говорил радист. — «Привет от всех сотрудников абастуманийской обсерватории. Как протекает полет? Елена Гавриловна спрашивает о здоровье. Аркусов». Ответ будет? — спросил Эдер.

— Нечего сказать, удачно выбрали время! — ворчал Тюменев и ответил: — Да. Передайте Аркусову: «Полет протекает… гм… успешно».

— Снижаемся, — слышится из рупора голос Батенина.

— Отлично, — говорит Сушков.

— А я все еще не уверен, летим ли мы вниз или вверх, — возражает Тюменев, карабкается по столам, добирается до окна, открывает занавеску и видит сквозь разрывы туч два ослепительных маленьких солнца, одно побольше — красноватое, другое поменьше — голубое. Это двойная звезда

Абастумани. Она уже видна невооруженным глазом не только ночью, но и днем.

Как быстро возросли размеры солнц за короткое время…

Вдруг рубиновое и сапфировое солнца скользнули в сторону, и в то же время Тюменев почувствовал, что он падает на пол. Амфибия выровнялась, перейдя от пикирования к горизонтальному полету. Вспыхнул свет, весело загудели моторы.

В дверях каюты появился Архимед, и уже странным казалось, что он стоит на полу, а не на стене.

— Мы вышли из опасной зоны, — сказал он спокойно. — А ведь на волос были от того, чтобы свалиться с Земли.

Зазвонил телефон.

— Слушайте же текст второй телеграммы, товарищ Тюменев, — говорил радист Эдер повеселевшим голосом. — «Филиппины оставлены. Идем к острову Гуам. Ложитесь на курс 12±44' с.ш. и 145±50' в.д. Шипольский».

— Безобразие! Ложитесь на курс! Чего их там носит? — закричал Тюменев, не отнимая телефонной трубки ото рта. — Ложитесь! Безобразие! Вот именно.

— Я ж не виноват, товарищ Тюменев, — сказал радист, и по голосу было слышно, что он улыбается.

— Вы, конечно, не виноваты. И я не вас браню, — продолжал Тюменев взволнованно говорить в трубку. — Но понимаете, какая чепуха получается. Они могут погубить все дело. Звезда ожидать не будет. Я опоздаю к сроку, и океанская вода улетит без меня. Наш теплоход должен был доставить меня из Владивостока в Манилу. Но он едва ли изменит путь и пойдет к острову Гуам, который лежит восточнее и в стороне от океанских дорог. Что же мне теперь делать? На перекладных путешествовать? Но как? Вот прыгуны. Шипольскому восемьдесят четыре года, а прыгает, как…

— Подождите, товарищ Тюменев. Я получил одну зашифрованную телеграмму, — сказал радист, — сейчас расшифрую.

Через несколько минут он сообщил:

— Ну вот, Шипольский сообщает, что вокруг Филиппин, морской базы Соединенных Штатов, необычайными приливами сорвало много плавучих мин. Вылавливать их среди непрекращающегося волнения океана невозможно, опасность взорваться на мине велика. Поэтому Шипольский перешел к острову Гуам. До вашего приезда он надеется успеть исследовать во время отлива одно из глубочайших мест океана, находящееся возле этого острова.

— Знаю. Шипольский говорил. 9636 метров. А возле Филиппин глубина 10 793 метра. Но меня интересует не морская глубина, а небесная.

— Попробуем сговориться с нашими дальневосточными краснофлотцами. Может быть, они нам помогут, — предложил Турцев.

— Подводный корабль? Это идея. Товарищ Эдер! — закричал Тюменев в трубку телефона. — Соедините меня…

Советский теплоход «Нептун» недаром называли плавучим океанографическим институтом. Он был в одинаковой степени приспособлен и для мирных научных занятий, и для борьбы с разбушевавшимися стихиями океана:

многочисленные лаборатории, библиотека, прекрасные инструменты — для науки;

надежная двойная оболочка, прочные и частые внутренние переборки, жироскопическое приспособление, устраняющее качку, — против коварства океана.

Научная экспедиция под руководством восьмидесятичетырехлетнего океанографа Шипольского изучала глубочайшие места Тихого океана у берегов Японии, Филиппин и Марианских островов при помощи автоматического гидростата.