С фронта пришли многие, за спиной у нас много было всякого народа, а вот из пехоты, из этих самых стрелковых рот, почти никто не вернулся.
На фронте я был с сентября сорок первого года, много раз ранен. Мне довелось с боями пройти тяжелый и долгий путь по дорогам войны. Со мной рядом гибли сотни и тысячи солдат и младших офицеров. Многие фамилии из памяти исчезли. Я иногда даже не знал фамилии своих солдат, потому что роты в бою хватало на неделю. Списки солдат находились в штабе полка. Они вели учёт и отчитывались по потерям. Они высылали семьям извещения.
У лейтенанта в роте были тяжелые обязанности. Он своей головой отвечал за исход боя. А это, я вам скажу, не просто! Как в кино – сел и смотри. Немец бьёт – головы не поднять, а «Ванька-ротный» – кровь из носа, должен поднять роту и взять деревню, и ни шагу назад – таков боевой приказ.
Вот и теперь у меня перед глазами ярко встали те кошмарные дни войны, когда наши передовые роты вели ожесточенные бои. Всё нахлынуло вдруг. Замелькали солдатские лица, отступающие и бегущие немцы, освобожденные деревни, заснеженные поля и дороги. Я как бы снова почувствовал запах снега, угрюмого леса и горелых изб. Я снова услышал грохот и нарастающий гул немецкой артиллерии, негромкий говор своих солдат и недалёкий лепет засевших немцев.
Вероятно, многие из вас думают, что война – это интересное представление, романтика, героизм и боевые эпизоды. Но это не так. Никто тогда – ни молодые, ни старые – не хотели умирать. Человек рождается, чтобы жить. И никто из солдат, павших в бою, не думал так быстро погибнуть. Каждый надеялся только на лучшее. Но жизнь пехотинца в бою висит на тоненькой ниточке, которую легко может оборвать немецкая пуля или небольшой осколочек. Солдат не успевает совершить ничего героического, а смерть настигает его.
Каждый человек имеет силы сделать что-то большое и значительное. Но для этого нужны условия. Должна сложиться обстановка, чтобы порыв человека заметили. А на войне, в стрелковом бою, где мы были предоставлены сами себе, чаще случалось, что каждый такой порыв заканчивался смертью.
На войне наша земля потеряла миллионы своих лучших сыновей. Разве те, кто в сорок первом с винтовкой в руках и горстью патронов шли на верную смерть, не были героями?! Я думаю, что именно они являются теми единственными и истинными героями. Они спасли нашу землю от нашествия, и их кости остались в земле. Но и по сей день лежат они неизвестными – ни могил, ни имен.
Только за одно то, что перенёс русский солдат, он достоин священной памяти своего народа! Без сна и отдыха, голодные и в страшном напряжении, на лютом морозе и всё время в снегу, под ураганным огнём немцев, передовые роты шли вперёд. Невыносимые муки тяжелораненых, которых подчас некому было выносить, – всё это выпало на долю идущего на врага пехотинца.
Жизнь человеку дается один раз, и это самое ценное и дорогое, что есть у каждого. На войне были многие, но ещё больше – десятки миллионов остались лежать в мёртвой тишине. Но не все живые и вернувшиеся с войны знают, что означает идти в составе стрелковой роты на верную смерть.
В моей книге «Ванька-ротный» больше человеческого горя и страданий, чем радостных и веселых боевых эпизодов.
Возможно, мне не удалось в полной мере и беспристрастно передать всё пережитое. Но всё это было – в моей жизни, на войне, в действительности и на самом деле. Вы должны понять эту суровую правду!
Окопник сразу и без домысливания понял бы меня. И не только понял, а и добавил от себя, что я слишком мягко рассказал о некоторых штрихах войны и не сказал от всей души крепкое слово о войне.
Почитайте книгу «Ванька-ротный» и подумайте, чем отличается фронтовик от иного «фронтовика» и что такое война!
Шумилин Александр Ильич
3 мая 1983 года
1941 год
Глава 1
Отправка на фронт (август 1941 года)
Воинская часть, куда я был назначен после окончания училища[1], формировалась в летних лагерях на берегу озера Сенеж. Боевое назначение и номер нашей новой части мы в первые дни не знали. Мы знали твёрдо только одно – мы сразу будем отправлены на фронт. Солдаты на сборный пункт к нам прибывали командами из Москвы – проходящими поездами и потом пешком до лагерей. Там их встречали, сортировали и распределяли по ротам.
Обмундирование новобранцы получали на сборных пунктах в Москве, куда они по призывным повесткам приходили со своими матерями, женами и детьми. Предъявив повестки при проходе железных ворот, они прощались с родными и исчезали в дверях казармы. Потом, через некоторое время, они показывались где-то в узком окне, махали руками и смотрели в толпу, стоявшую за железной оградой. Скомплектованные команды выезжали на машинах с другой стороны.
В наших огневых взводах, нужно сказать, простых солдат-стрелков не было. Нас комплектовали специалистами орудийных и пулемётных расчётов. Среди наших солдат были командиры орудий, наводчики, заряжающие, оружейники, телефонисты. Годами все солдаты были не молоды. Средний возраст их составлял сорок лет. Были во взводе два-три молодых паренька, они выполняли обязанности подносчиков снарядов и патронов.
Нашей части присвоили номер, и она стала называться 297-й отдельный пулеметно-артиллерийский батальон УРа[2] Западного фронта. Мы должны были занять огневые бетонные ДОТы[3] укрепрайона, протянувшегося от Ярцева до Осташкова. Нам этого не говорили, мы этого и не должны были знать.
Прошло несколько дней, в роты прибыли офицеры запаса. Появился и наш командир роты, старший лейтенант Архипов. Ему было тогда около тридцати. Архипов был среднего роста, волосы русые, лицо простое, открытое. У него была добрая улыбка. Но улыбался он не всегда, чаще был сосредоточен и занят делами роты. Он был кадровый офицер и прибыл в наш батальон из другой воинской части. Движения и речь у него были спокойными, команды и приказы он отдавал негромко, без крика. Он вроде не приказывал, а как будто просил. Сначала это было непривычно. На нас прежде орали и от нас требовали подавать команды зычным голосом, а тут был простой деловой разговор. Вскоре мы перестали суетиться, вертеться на каблуках и козырять навытяжку. Его исключительное спокойствие и в первую очередь рассудительность передались нам, и было неудобно подходить к нему чеканным шагом, шаркать ногами и стучать каблуками, как этого требовали от нас в училище.
Вся фигура Архипова и его внимательный взгляд говорили о том, что на войне нужна голова, а не строевая выправка. Дисциплина не в лихости и не в ухарстве, а в простых русских словах. Вот что теперь должно было войти в нашу жизнь. На войне не нужно будет козырять, и бить каблуками. На войне нужна стойкость и выдержка, терпение и спокойствие, точное выполнение приказа и команды. На войне солдат должен понимать тебя с полуслова.
В один прекрасный день нам привезли и выдали каски. Командир роты вызвал нас к себе и сказал:
– Приучите солдат носить каски! И не на заднице на поясном ремне, а на голове, как положено бойцу по уставу. Вижу, ходят они и бросают их где попало.
Солдаты были сугубо гражданские лица. За обедом и в курилке у них рука тянулась под скулы – было всё время желание ослабить ремешок.
– Вот когда с котелком они будут управляться, не снимая каски, – считайте, что вы их уже приучили!
Со дня на день ожидалась отправка на фронт. На учебных площадках училища мы обучали солдат штыковому бою – колоть штыками и работать прикладами.
– Нам это не нужно, товарищ лейтенант! Мы будем, как финны, в ДОТах сидеть.
Я им не возражал, но всё же сказал:
– Без физических упражнений немыслима одиночная подготовка бойца. Без тренировки физических данных солдат – не солдат!