Мамаев курган от самого подножия до вершины заволокло дымом: только что кончился налет вражеской авиации, а перед этим наша артиллерия молотила здесь позиции противника часа полтора.

Но с каждой минутой становилось светлее. Убоженко первым заметил, что гитлеровские солдаты перебежали к насыпи железной дороги и стали копать там траншею.

— Видишь? — спросил он меня.

— Вижу.

— Что делать?

— Расстояние метров триста. Целься в грудь, стреляй, когда он повернется к тебе лицом. В спину не надо.

— Почему? — заинтересовался Убоженко.

— Ты его стукнешь, а лопата останется на бруствере. Другой подымется брать лопату — бей его...

Убоженко послушался совета: выбрал момент, дал выстрел. Фашист осел в траншее. Лопата осталась лежать на бруствере. Прошло несколько минут, кто-то из траншеи потянулся за лопатой. Опять выстрел. Убоженко радостно крикнул мне:

— Вася, Василь! Ты бачил, як я двух фрицев тиснув?

— Хорошо, молодец. Только теперь давай уходить с этой позиции, иначе нас тиснут...

Так начала работать школа снайперов в нашем полку.

Первым учеником был сам учитель, а моим учителем — собственные ошибки и неудачи.

Снайпер должен быть человеком расчетливым, смелым, волевым.

Таким был сержант Николай Куликов. Вот всего лишь один эпизод из его боевой жизни.

В двухстах метрах южнее водонапорных баков на Мамаевом кургане стоял сгоревший танк Т-34. Пять бойцов из роты Шетилова устроили под этим танком пулеметную точку. Позиция там была выгодная: подымутся фашисты в атаку — и тут же ложатся под ливнем огня. Как ни старались гитлеровцы подавить этот пулемет — ничего у них не получалось. Лишь дня через три им удалось обойти танк справа и слева, но телефонная связь с гарнизоном смельчаков под танком сохранилась. И вот оттуда сигнал:

— Настроение бодрое, заняли круговую оборону, нужны гранаты, патроны к пулемету, — докладывал старшина Воловатых.

— Кто возьмется доставить ящики с патронами и гранатами под танк? — спросил командир роты Шетилов.

Рядом со мной стояли сержант Абзалов, сержант Куликов и наводчик 45-миллиметрового орудия якут Гавриил Протодьяконов. Каждый из нас прикидывал, каким путем пробраться к танку? Ползти нужно было прямо перед фашистскими позициями, на расстоянии прицельного огня автоматов. Местность открытая, только одни воронки да трупы убитых солдат...

Не успели мы и подумать, как в этот путь отправился связной командира полка. Продвигался он медленно, но упорно, подталкивая впереди себя ящики с боеприпасами.

Начало смеркаться. Там, где полз связной, что-то загремело, затем затрещали автоматы.

Снова позвонил Воловатых. Трубку взял Николай Куликов.

— Связной ранен, надо выручать! — послышалось в трубке.

— Понятно, — ответил Куликов. Воловатых узнал его по голосу и взмолился:

— Коля, дорогой, нужны патроны, гранаты — принеси!

Воловатых ни словом не обмолвился о хлебе и воде.

— Сейчас буду у тебя, ставь самовар, готовь закуску, выпивку принесу! — ответил Куликов.

Моросил холодный осенний дождь. Николай снял плащ-палатку, положил ее на дно траншеи и скомандовал:

— Давайте сюда патроны, гранаты, продукты... И чтоб не гремело.

Мы уложили все, завязали и протащили по дну траншеи, убедились, не гремит ли.

— Теперь давайте веревку.

Один конец шпагатного шнура Николай привязал к плащ-палатке, другой взял в зубы и пополз. Полз он быстро и ловко. Высокий, тонкий, фигура плоская, плечи широкие — одним махом достиг воронки. Вслед за ним ползла плащ-палатка с боеприпасами и продуктами.

В темноте трудно было разглядеть, как движется к цели Николай Куликов. Мы могли только догадываться, что от воронки к воронке он проскакивал резким броском, а затем подтягивал к себе груз.

Через несколько минут в телефонной трубке послышался радостный голос старшины Воловатых:

— Николай благополучно добрался. Теперь живем!

До утра Николай Куликов совершил еще несколько рейсов, провел под танк пополнение автоматчиков.

Перед рассветом мы подняли его со дна траншеи — грязного, мокрого и смертельно усталого. Но он готов был снова ползти на курган.

Я сказал:

— Отдохни немного, Николай, тебя снайперка ждет.

Он открыл глаза и улыбнулся.

— Если ждет, то пойдем на позицию, отдыхать некогда.

Так подружились мы с Николаем Куликовым.

Вообще мне везло на хороших людей в снайперской группе — сильных, ловких, смекалистых.

Вот, скажем, Александр Грязев, мой товарищ по Тихоокеанскому флоту. Человек незаурядной физической силы и богатырского духа. Еще в дни боев в районе метизного завода мы, бывало, шутили над Грязевым:

— Возьми-ка, Саша, скат вагонетки.

— Зачем? — спрашивал он невозмутимо.

— Закрой пробоину в стене!

Саша так же невозмутимо перевертывал ось с тяжелыми колесами и подкатывал к пробоине. После этого мы свободно, ходили по цеху.

Для борьбы с огневыми точками в дзотах Саша использовал противотанковое ружье. Умело выбирал позиции и бил прямо в амбразуры — получалось здорово.

Однажды Саша Реутов, «уссурийский тигролов», как прозвали его друзья, решил подшутить над своим тезкой Грязевым. Принес шестимиллиметровый железный прут, продел его в предохранитель спуска противотанкового ружья, опоясал колонну и концы закрутил. Наблюдая за Реутовым, я подумал: «Сгибать железо легче, чем разгибать, — чья же сила возьмет верх?»

Солнце торопливо катилось под уклон и дошло уже до вершины кургана, когда из развалин, как медведь из берлоги, появился Александр Грязев: в этот день он дежурил в боевом охранении. Пришел, осмотрелся и с обычным своим спокойствием, как ребенок за любимой игрушкой, потянулся за противотанковым ружьем. А оно привязано! Шутку товарищей Саша, конечно, разгадал сразу, но сделал вид, что никого тут не замечает. Только про себя пробормотал:

— Тоже мне, друзья, нашли время для потехи.

И так же спокойно наклонился, взял прут за торчащие концы. Шея у Саши покраснела, вены раздулись, налились кровью. Металл, сопротивляясь, заскрипел, пощелкал — и покорился! Прут со звоном отлетел в сторону.

Принесли ужин. Снайперы собрались в кузнечном цехе. Реутов и Грязев — два Александра — сидели рядом, ели молча. Между ними была прочная, хорошая дружба. Они могли сидеть рядом часами, не сказав друг другу ни слова...

Ужин подошел к концу. Ложки спрятали за голенища сапог, котелки собрали и отправили мыть к Волге — ближе воды не было...

— Ну что, братцы морячки, после хлеба-соли не грех и закурить! — предложил Охрим Васильченко.

— Мы с Грязевым этим не балуемся, — сказал Реутов. — Пользы от махорки ноль, а вреда хоть отбавляй.

Это почему-то задело Грязева. Он повернулся к Реутову:

— А какая польза твоим внутренностям от того, что ты мое ружье стальным прутом прикрутил к столбу?

— Ну, тут другое дело. Есть смысл...

Они уже поднялись и остановились грудь в грудь, два тяжеловеса пудов по шесть каждый.

— Какой же смысл?

— А вот какой. Допустим, бросятся на нас фашисты, и мы, так сказать, по тактическим соображениям отойдем на заранее подготовленные позиции! Фашисты хвать за твою бронебойку, — а она привязана! Круть, верть, а отвязать не могут... Вот и сохранится твое ружье!

Грязев отступил на шаг, улыбнулся и тоже решил схитрить:

— Спасибо. Позволь пожать твою добрую руку за такую услугу.

Саша Реутов понял, какая предстоит «благодарность», расставил пошире ноги и подал Грязеву свою широченную, как лопата, мозолистую, с толстыми горбатыми пальцами ладонь. Они сцепились руками, напряглись. Казалось, вот-вот у кого-то хрустнут пальцы, но ни тот, ни другой и не думали ослабить хватку. Нашла коса на камень... Две минуты, три, пять, а они все стоят друг против друга. Красные, приземистые, дышат прерывисто. Но вот могучие плечи у обоих начали вздрагивать...

Наконец Саша Реутов сдался:

— Будя, а то рука отсохнет.

Грязев тут же разжал свои пальцы, и мы увидели — из-под ногтей Реутова просочились капельки крови.