– Для чего лечить? Чтобы порешить потом? Ты, Захарий, обещай мне…

– Успокойся, не поубивают вас. Сговорились мы насчет виры… за всех, кроме тебя. Потому и сижу ныне у ложа твоего.

– Вот как? Значит, одного меня им достаточно? – Дмитр устало запрокинул голову и уставился в потолок. – Чем же я их прогневил, что они не голову Якуна потребовали, а мою? И сколько он за свою шкуру не пожалел отдать?

– Насчет тебя нам не все ясно, но казнить тебя не будут, это точно. Правда, сначала они опять хотели всех на сук повесить, но как раз прибыли их вои во главе с воеводой из Суздаля. Он и упросил собравшийся копный суд по-другому поступить.

– Копа? По старине судят, значит… А сколько воев? Не соврали нам, что и впрямь в этой веси целая сотня наберется?

– Не соврали, четыре воинских десятка пришло на лодьях больших, а болтают, что это еще не все… Уж не знаю, как они в деле, но прибывшие вроде на вид справные.

– И чего этот воевода от нас потребовал?

– Потребовал? По десятку гривен серебра выкуп с каждого. Ну и некоторые доспехи они к рукам прибрали, конечно.

– Эк они хватили, это кто им такое отдаст? – Дмитр, несмотря на слабость, натужно засмеялся. – Легче новую рать привести, дабы отбить родичей, или новых воев нарожать…

– Вот и мы так сказали. Так они знаешь что удумали? Сбросили до гривны серебром, которые в семьи погибших и раненых воев пойдут, но с двумя условиями. Первое про то, что все полоненные ратники на Писании Господнем поклянутся объявить во всеуслышание на торгу новгородском их грамотку. А грамотка та о том, что если любая семья из пятин[11] наших пожелает переселиться на Ветлугу под руку воеводы местного, то им выделено земли будет столько, сколько они обработать смогут. А еще дом помогут поставить с печкой большой и полгривны на хозяйство выделят.

– Ох ты, етыть… Да к ним голытьба одна попрет, дабы монетами поживиться.

– Чтобы поживиться, нужно еще сюда дойти, а монеты выделят лишь тем, кто с детишками.

– А с детишками уже не голытьба, что ли?

– А они и такими не побрезгуют, как я понял. Кроме того, сирот еще созывают… Обещают поставить на ноги, а до той поры учить грамоте, а также ремеслам всяким или воинскому делу, по желанию.

– Утомил ты меня, Захарий Матвеич, враками своими, уж прости за отсутствие к тебе вежества. Или дурни они, каких поискать, или нас дураками выставить хотят! Второе вернее. А то и продать тех сироток в полуденные страны желание имеют.

– И я так думал до беседы с полоненным новгородцем. Про многое он умолчал, но подтвердил, что мальцов местных уже обучают этим самым ремеслам и грамоте. А про науку воинскую ты и сам догадаться можешь…

– Это ты про тех, кто с самострелами был?

– Про них. Кроме того, нет у них тут холопства, и даже закупов не наблюдается. А тех полоняников, кто с мечом к ним пришел, они обещались отпустить через год. Это тебе насчет полуденных стран…

– Все одно из наших пятин сюда люд не дойдет, сгинет по дороге.

– Я не к тому речь веду, хотя думаю, что не сгинут, – помотал головой Захарий. – Они купцам обещались платить за провоз этих людишек. С каждой привезенной семьи сотую часть со стоимости своих товаров скидывают, или по два десятка кун с каждого ребенка. Но только с тех, кто своей волей прибыл. Каждый сам может выбрать себе выгоду…

– Так можно навезти кучу людишек и железом целый ушкуй набить за счет того, что половина цены скинется! Был бы товар.

– Товар есть. Про утварь сам знаешь, обещали в достатке привезти к лету, а еще показывали они мне разные кованые премудрости и мелочи скобяные: сошники, ножи зело острые, наконечники для стрел, гвозди… да много всякой всячины. Говорят, что вместе с посудой железо доброе привезли, так что к лету нам под заказ сделают что захотим. И дешево.

– Ты купец, тебе виднее…

– Да пусть лжу возводят, коли хотят, раз монет за заказ не спрашивают загодя. А если товара не будет, то к ним в следующий раз и не придет никто… Да и железа доброго в этих болотах отродясь не было и не будет, так что доставили издалека, как же иначе? А что касается привоза людишек… Скажи, какой купец смердов к себе грузить будет в ущерб воинской силе своей? От силы три-четыре семьи возьмет… Но возьмет, оттого что его прибыток от перевоза зависеть будет. А ветлужцам от этого та польза, что воев меньше с купцами придет, да и смердов этих на землю осадят.

– Если с пятин людишки сюда потянутся, то как бы князь наш не обиделся… – хмыкнул Дмитр.

– Когда еще то время наступит. Мстислав ушел к Киеву поближе, от отца великое княжение потихоньку перенимать, а сын его силы в Новгороде не имеет, так что не до того ему будет… Ладно, опять я отвлекся от главного! Я про запрет холопства тебе намекаю на землях этих.

– Мыслишь, подневольные людишки побегут сюда?

– Тьфу на тебя… Не дай бог, тогда нам никакой торговли здесь вовек не увидеть. Выжгут эти земли и соли набросают, дабы не росло ничего.

– Ну уж…

– Уж ну! Я про твою судьбу намекаю.

– Тогда договаривай, а то меня в сон уже клонит от речей твоих, – криво улыбнулся Дмитр. – Прибьют меня или нет?

– Было еще второе условие. И выдвинул его тот ратник, с которым ты дрался в круге…

– Выжил, значит? То-то мне показалось, что скользнул вниз он перед броском моим. Отомстить хочет или просто еще раз силушкой померяться? В любом случае я ему не откажу – хорошо дерется, да и нюх у него… Как он прознал, что у нас что-то затевается, а?

– Бьется неплохо, но ты сильнее. Однако не годен он теперь для битвы ратной: рука у него левая не двигается, да и не виру с тебя просит. На службу они тебя зовут, Дмитр. Сначала расспрашивали Кузьму, кто у нас сильнее в воинском деле. Узнав про тебя, вызнавали твою подноготную до седьмого колена – не нравилось им, что под Якуном ты ходил…

– А кто меня, кроме него, возьмет? Я ведь кому ни попадя могу правду в глаза сказать – кому такое любо? Каждый норовит за меч схватиться. А Якун мне драться не запрещает, наоборот, подзуживает постоянно. Правда, из его людей со мной уже не связывается никто…

– Вот это им тоже отчасти понравилось. Говорят, для обучения воев им человек нужен, на три года ряд будет, а потом иди куда хочешь. Жить свободным человеком будешь, роту воеводе принесешь. Одно условие – норов свой только при обучении показывать.

– Не смогу, ты же знаешь.

– Знаю, но они сказали, что болтать тебе не запретят, лишь бы сам на правду не обижался. А поединков столько на той учебе обещают, что до постели будешь еле доползать.

– Ну-ну…

– А Якун, земля ему пухом, – Захарий улыбнулся каким-то своим мыслям, – от роты тебя освободил. Вот так.

– Что, помер он? Перестарался ты, Завид?

– Нет, это просто Захарий Матвеич присказку от ветлужцев перенял, – довольно блеснул глазами отрок.

– Это какую же?

– Да они, как про Якуна скажут что, так всегда добавляют: земля ему пухом или, мол, вечная память! – Улыбка Завида расползлась во весь рот.

– Думаешь…

– Уверен, не забудут они его! Воев простых еще могут простить, а Якуна – нет. С остальными свары не стали затевать из-за него, да и остальных воев отдали: все-таки Кузьме еще сюда приходить летом… – Завид покосился на Захария, не рискуя говорить за него. – Однако насад[12] небольшой за день до ухода Кузьмы и Якуна убыл, а там вперемешку и черемисы и ветлужцы были. Дорога в верховья Ветлуги длинная – кто знает, откуда стрела прилетит? Ты что, плохо тебе?

Бледное лицо Дмитра раскраснелось, а плечи стали мелко подрагивать, будто он сейчас не выдержит и расплачется. Наконец с трудом сдерживаемый хохот вырвался наружу, перейдя в натужный кашель:

– Ох-хо-хо… кха-кха… Мне эти вои все больше нравятся. Головами играют, живого человека поминают как покойника, в купеческих делах тебя перещеголяли, Захарий Матвеич, а виру… виру они стребовали, какую изначально захотели. Не будет мне с ними скучно, ой не будет!