—             

Пан полковник! Перебежчик от самого визиря! Наш, поляк, — теребил Стас.

Гордон с трудом заставил себя проснуться.

—             

Дай умыться!

В горницу вошёл худощавый мальчик: юношеский пушок над губой, шёлковая рубаха измазана грязью и навозом.

—             

Ты кто? — спросил Гордон.

Вацлав попал к туркам ещё мальчишкой. Ему сделали обрезание, стал он мусульманином и слугой в доме Кара-Мустафы.

—             

Вечером в шатре собрался военный совет, — рассказал Вацлав. — Паши толкуют, что пора снять осаду, потери слишком велики, они погубят здесь цвет гвардии султана.

Пан визирь

мовчов, мовчав,

да

як

заорет: «Трусы, пёсьи дети! Султан мени приказав взять

Чигирин,

и я его возьму!». Двух пашей ука­зав казнить. Ещё троих в яму посадил. Взорвут мины — и штурм! Од­нако самые дорогие вещи отправил в тыл. Боится Кара-Мустафа удара в тыл, от Черного леса.

Гордон отослал перебежчика к Ромодановскому, а сам лёг досы­пать.

В этот день турки обрушили главный удар на средний больверк. Уже утром янычары стремительной атакой вышибли стрельцов с по­ниженного вала. Не дожидаясь резерва, Гордон повёл в контратаку сот­ника с десятком солдат. Но наши-то шли с пиками, а у янычар только сабли. После короткой схватки турки отступили. У нас — трое ране­ных, да полковнику почти отсекли два пальца на левой руке.

Солдаты обнаружили ещё подкоп и забросали гренадами. Хо­рошо, ясное дело, да, небось, ещё десяток не нашли.

Скоро турки там же снова пошли в атаку и ручными гренадами прогнали стрельцов.

Опять контратака. На этот раз Гордон вёл сотню казаков ре­зерва. Он шёл впереди, не оглядываясь, и, подойдя почти вплотную, выпалил из двух пистолетов — враг бежал.

Пару часов было тихо. Потом слева от больверка рванула мина. В траншеях было видно много солдат и значков, но на штурм решились не сразу. Гордон успел подготовиться. Зарядили картечью малые пушки на флангах, в бойницах палисада ждали стрелки. Взорвав мину справа, янычары дружно ринулись в пролом. Но встретили их хорошо. Турки откатились, унося много убитых. Полковник велел исправить про­ломы.

Вечером Гордон диктовал Ваньке донесение воеводе:

— Несмотря на все старания, за 9-е августа враг не продвинулся ни на шаг. Однако наши потери велики. Да и новые казаки куда трус­ливее старых. Турки день ото дня выигрывают, закрепляясь на захва­ченных кусках вала. Очень нужны брёвна и туры для починки ретраншементов. А главное, молю Вашу Милость поспешить с под­креплениями.

Скоро пришёл ответ: воевода указал калмыкам от Чёрного леса, а донским черкасам от реки нападать на вражеские ариергарды. В город Григорий Григорьевич направил генерал-майора Вульфа с пят­надцатью тысячами солдат, дабы провёл сильную вылазку.

Также послал брёвна для починки укреплений.

Гордон и сам готовил вылазку: 1200 отборных солдат с лучшими офицерами. Надеялся вернуть захваченные турками позиции.

Ночью Вульф прислал гонца: дескать, прибыл, утром пойду на вылазку. Куда прибыл — непонятно. Искали Вульфа всю ночь и лишь с рассветом увидели у Крымских ворот. Гордон удивился — для вылазки это самое неудобное место. Спросил:

—             

Неужто боярин Ромодановский указал наступать отсюда?

Генерал повернулся в седле, посмотрел свысока:

—             

Именно здесь!

Всё было уже готово. Но турки сожгли мост через Тясмин. Отряду Вульфа пришлось идти в обход, через мельничную плотину, на глазах у врага.

Турки встретили атакующих плотным ружейным огнём и градом ручных гренад. Необстрелянные стрельцы робели, дружного удара не получилось. Скоро янычары пошли из траншей в контратаку, и наши в беспорядке отступили. Их отогнали к валу, а конницу загнали в бо­лото. Четыре сотни казаков со стороны реки так и не двинулись с места.

Приехавший от воеводы полковник Грибоедов заметил:

—             

От таких вылазок один вред. Столько потерь, и ради чего?

Гордон печально кивнул:

—             

Я-то это давно знаю. В гарнизоне уныние, а турок радуется. На­прасно силы тратим. Нужно срочно перестроить здешний ретранше­мент в горнверк! Брёвен маловато, прикажу разобрать пустой магазин в верхней крепости. Попросите бояр срочно прислать ещё брёвен и плотников.

Вульф холодно сказал, что ему приказано вернуться в лагерь. На­силу Гордон упросил его подождать до темноты, чтоб турки не видели отхода.

Ночью из города вывезли гроб с телом наместника Ртищева и его имущество.

Дом Гордона в верхней крепости чуть светился в сумерках тёп­лой желтизной новых брёвен. Денщик ждал хозяина, подал любимую Патриком баранину, тушёную с чесноком.

Кусок не лез в горло. Выпил несколько чарок водки. Легче не стало. И хмель его нынче не брал. В голове звенела страшная мысль: «Завтрашнего штурма мы не выдержим! Турки из траншей уже загля­дывают во двор верхней крепости».

Всё, что мог, Патрик уже сделал. Наверх перетащили шланги, за­рядили картечью. Ретраншемент посреди крепости срочно перестраи­вали. Да что толку. Его солдаты потеряли кураж. Слишком много дурацких, бессмысленных вылазок.

А главное, Гордон не мог объяснить бойцам, почему мощная рус­ская армия стоит в трёх милях от города и даже не пытается ударить в тыл визирю. Гордон и сам не знал этого. Солдаты были уверены, что их предали.

«Зачем я поддался на уговоры царя, поехал в

Чигирин?!

— пере­живал Гордон. — Ведь знал, что так будет. Догадывался! И вот теперь поражение. Позор!»

Денщик осторожно приоткрыл дверь:

—             

К вам полковник из армии.

В горницу ввалился совершенно пьяный голландский полков­ник:

—             

Комендант! Дай мне полсотни солдат, я вышибу турок с захва­ченного вала! Тотчас! Честью клянусь.

Ох, как хотелось Патрику въехать в морду этой наглой скотине. От души! Но сдержался и со всей учтивостью посоветовал гостю подо­ждать до рассвета.

Долго уговаривать полковника не пришлось. Он по-хозяйски уселся за стол, сожрал всю баранину, допил водку и рухнул в углу. А за окном занимался рассвет 11 августа, последнего дня обороны

Чиги­рина.

День начался как обычно. Турки подтянули мортиры и с утра яростно обстреливали ретраншемент во дворе верхней крепости. Из армии прибыл драгунский полк Симона Вестхофа.

Голландский полковник, опохмелившись, прихватил известного сумасброда, капитана фон Шлице, полсотни солдат, и устремился на подвиги.

Перелезая через пустой тур, полковник сорвался и рухнул внутрь. Турки подцепили его крюком и со смехом потащили к себе. К счастью, полковник успел отцепиться. Фон Шлице гренадами отогнал турок и спас дурака.

Штурм начался после полудня. Устроив жаркую канонаду, турки взорвали мощную мину под городским валом — получился пролом, са­женей в десять, вполне удобный для атаки. Вторую мину взорвали рядом, чуть погодя.

Необстрелянные казаки из свежего полка бросили позицию и побежали. Турки двинули в пролом три знамени янычар и, увидев, что казаки бегут, толпой ринулись в город и к нижней крепости.

Гордон направил навстречу туркам свой резерв: два стрелецких и два казачьих полка. У базарной площади завязалась схватка. Янычары зажгли город и побежали к пролому. Стрельцы, однако, не спешили их преследовать, а казаки бросились грабить горящие дома. Турки толпами валили в город. Эскадрон полка Вестхофа окружили и изрубили в капусту. Погибли четыре офицера и шестьсот солдат.

Началось самое страшное, что может случиться в бою, — паника!