— Вот она, — замечает моя мама. Этим она хочет сказать, что точка, окружённая ещё двумя точками поменьше, к которой мы летели неделями, росла всё это время и стала еще больше прежнего, превращаясь из точки в диск, отражающий солнечный свет собственного солнца, она раскинула перед нами синеву своих океанов, зелень лесов, белизну своих полярных шапок. Словно палитра цветов посреди черной неизвестности.

Наш новый дом, к которому мы следовали еще задолго до того, как я родилась.

Мы — самые первые, кто увидит его по-настоящему. Ни через телескоп, ни через компьютерную топографию, даже ни через мои рисунки, сделанные на уроках рисования, что я брала на Бэте вместе с Брэдли Тенчем, а через пару сантиметров стекла ветрового окна в кабине пилота.

Мы — первые, кто увидит его своими глазами.

— Новый Свет, — сказал мой отец, положив руку мне на плечо. — Что мы найдем там, как думаешь?

Я скрестила руки на груди и отодвинулась от него.

— Виола? — спрашивает он.

— Видела я уже это, — отвечаю я, выходя из кабины. — Чудесно. Ура. Не терпится добраться туда.

— Виола, — резко произносит мама, пока я закрываю дверь кабины за собой. Дверь скользящая, так что даже хлопнуть ей как следует не выходит.

Продолжая идти в свою маленькую спальню, я едва успеваю закрыть дверь у себя в комнате, как уже слышу стук в нее. — Виола? — доносится голос папы с той стороны.

— Я устала, — отвечаю. — Хочу спать.

— Сейчас всего лишь час дня.

Решаю промолчать.

— Мы войдем на орбиту через четыре часа, — Говорит он. Его голос спокоен, он не повышает его, даже, несмотря на мое поведение.

— В два часа тебя ждет работа.

— Я знаю свои обязанности, — сказала я, все еще не открывая двери.

Пауза. — Все будет хорошо, Виола — говорит отец. Его голос звучит добрее,

чем прежде. — Вот увидишь.

— Откуда тебе знать? — бросаю в ответ. — Ты ведь тоже никогда на планете не жил.

— Ну, — начал он, повеселев. — У меня есть надежда.

Вот оно. Слово, от которого меня уже изрядно тошнит.

— Мы, — сказал мой отец в тот день, когда мне рассказали эту новость. Хоть он и пытался выглядеть серьёзно, я могу совершенно точно сказать, что он прятал улыбку. Мы ужинали тогда, и папа дергал ногой под столом, вверх-вниз.

— Что «мы»? — поинтересовалась я, хотя вполне догадывалась.

— Мы были избраны, — подхватила мама. — Мы группа людей, которые

приземлятся первым.

— Мы высадимся через 91 день, — говорит отец.

Я взглянула на тарелку. На ней оказалась еда, которую я неожиданно перехотела есть. — Я думала, выберут родителей Стэф Тейлор.

Папа попытался сдержать смешок. Отец Стэф Тейлор был до того плохим пилотом, что практически не мог перелететь с корабля на корабль, не разбив свой челнок.

— Да, мы, дорогая, — подтвердила мама, моя мама — пилот, моя мама, которая была настолько лучше в этом, чем отец Стэф Тейлор, что она почти несомненно была причиной того, что выбрали нас. — Помню, мы говорили об этом. Ты была потрясена этой новостью.

И это правда. Я была очень потрясена, когда родители мне впервые сказали, что собираются выдвинуть свою кандидатуру. И ещё больше меня потрясло то, что Стэф Тейлор начала хвастать, будто её отец вне сомнений будет избран.

Задание было жизненно важным. Мы бы покинули спящих переселенцев и семьи-наблюдателей, ускоряясь в черной пустоте космоса на маленьком разведывательном корабле. Конвой оставался в 12 месяцах полета от планеты. Мы преодолели бы этот путь за пять и потратили бы еще семь месяцев на месте. Не только моим родителям, но и мне пришлось бы заняться делом: найти лучшее место для приземления пяти огромных кораблей переселенцев и начать подготавливать их для первых посадок.

Это было потрясающе, когда это могли бы быть мы. Но, к удивлению, это оказалось куда менее потрясающе, когда это действительно оказались мы.

— У тебя будет больше практики, — произнесла мама. — Ты научишься многому, как сама и хотела.

— Это честь, Виола, — добавил отец. — Мы будем первыми, кто увидит наш новый дом.

— Если только там не будет коренных жителей. — Сказала я.

Родители обменялись взглядами.

— Ты не рада этой новости, Виола? — спросила мама. Лицо у нее серьёзное.

— Если я не рада, вы не полетите? — Ответила я вопросом на вопрос.

И они обменялись взглядами еще раз. Я знала, что это значит.

— Тридцать минут до орбиты, — говорит мама, когда я, немного опоздав, возвращаюсь в кабину пилота — Она там была одна. Папа, должно быть, спустился в машинное отделение, чтобы подготовить корабль к входу на орбиту. Мама поднимает глаза на мое отражение в мониторных экранах. — И она вновь присоединяется к нам.

— Это моя работа,- говорю я, когда сажусь за терминал, повернутый на 90 градусов от нее. Это и есть моя работа. Я обучалась ей на сопровождающем корабле и еще 5 месяцев, пока была здесь. Моя мама доставит нас на орбиту, папа приготовит реактивные челноки, на которых мы спустимся сквозь атмосферу земли, и я буду отслеживать возможные места посадок.

— Случилось кое-что новенькое, пока ты дула губки, — подстегивает меня

мама.

— Я не дулась…

— Смотри, — говорит она, выводя на экран окно, в котором видно больший из двух северных континентов.

— Что это?

Русло реки тянется на восток, к океану, который находится на ночной стороне планеты. Трудно сказать с этого расстояния, даже со сканерами на корабле, но, похоже, вверх по реке виднеется местность, наверное, долина, в которой видно нечто, что могло бы сойти за свет.

— Другие переселенцы? — удивляюсь я.

Другие переселенцы для нас — почти, что страшная история. У нас не бывало с ними контактов ни в моей жизни, ни в жизни моих родителей, так что мы всегда считали, что им не удалось добраться. Это долгое, очень долгое путешествие из Старого Света в Новый, десятилетие за десятилетием. Они все еще были в пути, когда наше сопровождение выдвинулось, но мы ничего не слышали от них. Даже самые глубинные космические зонды едва улавливали их, пока они продвигались дальше. Затем, после того, как они должны были приземлиться, задолго до моего рождения, была надежда, что мы все еще сможем с ними связаться после их посадки, пока бы мы приближались к планете, давали им понять, что мы на подходе, спрашивая как обстановка там и к чему мы должны приготовиться.

Но никто не отвечал, и больше зонды никого не улавливали. Это и стало второй причиной всеобщего волнения.

Если им не удалось долететь, что станет с нами?

Папа говорит, что те переселенцы были идеалистами. Они покидали Старый Свет, чтобы начать простую, сельскую жизнь, с религией, меньшим количеством техники и прочим. Эта идея казалась мне глупостью, а также, видимо, полностью провалилась.

Но мы были далеки от того времени, когда что-то случилось с переселенцами, обратного пути нет, просто тот же курс в то же место, где мы найдем нашу погибель, без сомнений.

— Как мы ее раньше не заметили? — с удивлением спрашиваю я, нагибаясь ближе к экрану.

— Никаких признаков энергии, — говорит мама. — Если они используют электричество, то не через большой реактор, как мы могли ожидать.

— Там река, — я замечаю. — Может ее используют как гидроэлектрический двигатель.

— Или, может, внизу никого нет. — Голос моей мамы стал тише, пока мы смотрели на экраны. — Трудно сказать, свет ли это вообще или просто мерцания на мониторе.

Маленькое пятнышко суши начинает растягиваться. Мы входим на орбиту в другом направлении, двигаясь на запад. Огибаем планету, во время выхода в атмосферу, и залетаем с противоположной стороны суши.

— Мы направляемся туда? — интересуюсь я.

— Это хорошее место для начала, как и любое другое. — Сказала мама. — Если они не смогли продержаться, то первое, что мы должны сделать — поучиться на их ошибках.