— Мы хотели экспроприировать у нее ребенка…

— Самоуправство непозволительно, — покачал седой головой Глава, сложил листок с Постановлением и спрятал в карман фрака.

Глава постучал в дверь и громко произнес:

— Откройте! Именем Сената!

Щелкнул замок, и Глава вошел в комнату.

Юная женщина в длинном платье, тряхнув русыми волосами, шагнула навстречу Главе, как бы заслоняя собою находящегося сзади нее, в потайной комнатке, ребенка.

— Здравствуйте, милочка моя, — мягко заговорил он. — Как же вы строги с персоналом…

— Они тянут руки к малышке…

По пунцовым щекам ее текли слезы, губы вздрагивали.

Он ласково поглядел на дверь спальни:

— Kaк она там?

Юная мать, разбросив руки, как бы закрывая вход в спальню, сказала:

— Туда нельзя.

Глава прошелся по ковру, показывая, что не намерен нарушать покоя матери и ее дочурки.

— Со мной никто не решился сюда войти, — он тихо засмеялся. — Здорово вы всех проучили…

Но в воображении его встала жуткая картина народного волнения: народ требует показать ему ребенка, возможен бунт.

И он начал осторожно, как бы издалека:

— Мы не дадим тебя в обиду! Но и ты будь подобрее.

— Они лезут сюда с кинокамерами! — женщина расправила на себе складки платья, словно бы только что изгнала телерепортеров.

— Народу необходимо видеть твою дочь каждый день на экране. Она наша Великая Надежда! А тут ходят всякие слухи.

— Слухи распространяют журналисты да старухи из дурацкого «общества». Они уже оставили девочку без отца. Зачем вы отняли у нас отца?

Глава закивал головой, говоря:

— Это временно, пока девочка подрастет, я поставлю в Сенате вопрос о возвращении в семью твоего мужа! Конечно, надо получить разрешение врачей…

Она резко отвернулась:

— Я не пущу сюда докторов!

— Ай-яй-яй, ты не хочешь принимать лекарства? — укоризненно продолжал Глава.

— Лекарство вредно влияет на мое молоко!

— Врачи лучше знают, — возразил он.

— Они замучили нас надзором! Когда надо будет, я их позову!

— Так нельзя, — Глава насупился. — Они опытные специалисты. Ты единственная женщина, которая сумела родить ребенка… Мы не можем тебе позволить распоряжаться дочерью… В твоей дочери судьба нашего народа! Понимаешь! Судьба всего народа!

— А почему другие женщины не рожают? — мать топнула ножкой. — Пусть ученые помогают другим!

— Ученые работают над проблемой, — утешая мать, продолжал Глава. — Вероятно, им удастся дать плодовитость молодым матерям…

— Ага, вы скрываете от меня! Я одна с ребенком? — с вызовом и обидой проговорила она. — Вот вы до чего довели вашу заботу о потомстве! Вы обманщики и мошенники!

— Тихо!.. Береги свое здоровье и здоровье дочери, — ответил Глава, пытаясь уйти от начатого разговора. — Сенат лучше знает, как быть…

— Ничего вы не знаете! — закричала мать.

— Ну, ну, успокойся, а то мы лишим тебя…

— Нас, молодых, слыхать, осталось человек десять, — заговорила она спокойнее. — Мы еще можем рожать. Но вы отняли у меня мужа!

— Сенат наложил запрет на подобные разговоры! — возмутился Глава. — Вы своими действиями довели народ до бунта. Взгляните в окна.

— Но это же старики и старухи! Разве я виновата, что у них нет детей?

— Мы все смертны от рождения — я, ты, они. Люди рождаются и умирают. Так было всегда: рождение и смерть, смерть и рождение. Эти две великие силы природы, обновляющие жизнь, прошли через сотни поколений человечества. И можно было смириться с неизбежностью смерти своей, твоих родных, близких… Но теперь, когда нет рождения, сознавать, что умирает все человечество, это невыносимо! Это жутко невыносимо…

Она слушала, не перебивая, закрыв глаза. Когда он умолк, она еще долго была неподвижной, словно ушла в свои далекие думы.

Потом вдруг заговорила быстро, с волнением, словно защищаясь от наваждения:

— Я не виновата в этой жуткой истории! Мой муж не виноват! Зачем вы разъединили нас? Зачем разрушили нашу семью? Что вам надо от нас? Что?!

— Ты говоришь: оставьте в покое семью! Семье мешает общество. А ведь семья — частица общества! Как колосок в хлебном поле. Как капля в океане. Один колосок без поля погибнет. Капля без океана высохнет. Ты — дочь общества. Разве можно тебе отделиться, уйти от него? Как же ты, дочь человеческого общества, можешь спокойно смотреть на страдания людей, да еще и попрекать их в том, что они несчастны? Ты попристальнее погляди на них и поразмысли над тем, что я тебе сказал.

Она стояла у окна и глядела на мертвые деревья, которые когда-то были садом. Сейчас их обуглившиеся стволы и сучья с облезлой корой напоминали заколдованных чудовищ из страшной сказки, воздевших к небу в застывшем стоне свои многочисленные руки-ветви, словно молили небо о пощаде.

Стояла середина мая. Когда-то здесь в это время деревья распускали листву. Она была зеленая, нежная, как пух, и радовала глаза приходом весеннего возрождения природы. В зеленой густоте крон копошились, пели, щебетали, устраивая гнезда, птицы. Их было много тогда, разных птиц, и в воздухе непрерывно звучали их восторженные крики. Особенно шумливыми были воробьи, эти вечные спутники человеческого общежития. Но об этом она едва-едва помнит из детства.

А в первые летние дни, когда природа поднималась новой волной жизни и начиналось ее бурное цветение, воздух наполнялся чудными ароматами. Пчелы, шмели, целые рои других насекомых лакомились нектаром цветов и неустанно трудились, заготавливая дары лета на зиму.

Сейчас не было цветения, не было ароматов; в воздухе, нависнув, застыл ядовитый смог, смешение трупного зловония с резким запахом электрического разряда и нефтяной гари.

Глава, глядя на нее, тоже вспомнил, как после смертоносного удара посыпались с неба на землю мертвые птицы. Сотни, тысячи, миллионы, миллиарды мертвых птиц: соловьи, сойки, зяблики, клесты, воробьи, голуби, чайки, журавли, гуси и другие представители великого семейства пернатых.

Глубокий вздох матери вывел главу из тяжких размышлений и вернул в реальный мир. Он подошел к молодой матери и погладил ее по голове.

— Хочешь, я расскажу тебе сказку? — в порыве нахлынувшего доброго чувства предложил он ей. — Интересную сказку…

— Сказку? Где добро побеждает зло? — спросила она.

— Да, да! — подтвердил он.

Она поморщилась:

— Не хочу! Сказки — это обман. Их выдумали люди себе в утешение. Кукушка: «ку-ку! ку-ку!» Дятел: «тук-тук-тук!» А птицы поют: «вью-вью-вью! чиу-чиу-чиу! фьи-фьи-фьи!» На полянке-ягодки красные. Тихо: возле пенька зайчик сидит. И ежик бежит к ежатам…

От ее «веселости» у Главы заколыхалось в груди. Чтобы не выдать подступивших слез, он, отвернувшись, давил на глаза кулаками. А она его спросила:

— Вы меня не слушаете?

— Ничего! Скоро ученые обязательно восстановят все леса. И там будут опять бегать зайцы, ежики, летать комары! Ученые все могут! Им ничего не стоит восстановить все это!

Она соскочила с дивана и с раздражением, непонятным для него, прокричала с надрывом:

— Не говорите мне про них!

В недоумении взглянув на нее, он постарался переменить тему.

— Хорошо, о чем вам хочется?

— О маме! — воскликнула по-детски она. — Она пела мне веселые смешные песенки. На новогодней елке моя мама была Снегурочкой… А потом на улице раздался сильный удар и страшный свист. Дом тряхнуло. Завыли сирены. Мама выбежала на балкон, вернулась, завязала мне рот мокрым платком, закрыла окна и двери и, упала на пол… Стены были белые. Противогазы, маски, комбинезоны и эти новые, очищающие воздух респираторы.

Он замахал на нее руками:

— Хватит! Довольно, довольно!

— Почему вы запрещаете мне? — удивилась она.

— Не я был тогда Главой Сената! — оборвал он ее. — Не я! Мы бы не допустили безумия. Мы все решаем коллегиально…

— Почему ученые допустили отравление атмосферы? — задала она вопрос.

— Это тебя не касается! — погрозил он ей пальцем. — Понимаешь? Ты должна думать только о ребенке…