Марадентро хорошо знали море и свой баркас. Спустя пятнадцать минут лодка, подгоняемая ветром, который начал дуть, пробуждая ото сна море, баркасы и рыбаков, находящихся в своих постелях, взяла курс на мерцающий мягким светом маяк острова Исла-де-Лобос.

Баркас в чьем скрипе можно было при желании различить едва уловимый шепот, разрезал волну, наслаждаясь упругостью парусов, натянутых на его старых мачтах. Уже и сосчитать было нельзя, сколько раз он бороздил пролив Бокайна, и теперь он весело, словно доброго друга, приветствовал каждую подводную скалу, а та эхом отвечала ему, будто рассказывала о делах старых знакомых.

Ни один даже очень слабый огонек не светился на палубе, и «Исла-де-Лобос» походил на призрак, темной ночью поднявшийся из морской пучины. Перед его форштевнем таинственно сияла вода – это светился поднявшийся к самой поверхности планктон. Однако человеку несведущему могло показаться, что это звезды отражаются в морской глади, а нос баркаса, разрезающий волны, разбивает эти отражения на миллионы крошечных осколков.

Айза Пердомо прислонилась к борту и, изредка посматривая на мужчин, старалась не упустить из виду мерцающую точку на вершине маяка. Внезапно она ощутила присутствие рядом с собой человека, которого всегда очень любила и которого считала близким себе по духу. Она поняла, что это дед Езекиель плыл вместе с ними, хотя на этот раз он не был так беззаботен и весел, как в другие ночи.

Она оглянулась, но не увидела деда, и это очень ее удивило, ибо с детских лет она твердо усвоила, что ушедшие в мир иной никогда не предстанут перед ней в часы бодрствования. Они являются лишь в моменты, предшествующие снам, когда трудно бывает определить границы между действительностью и фантазией.

Только под утро, когда она вот-вот должна была открыть глаза, однако все еще находилась в объятиях дремы, набежавший ветерок рассказывал ей о том, с какой силой собирается дуть на сей раз, а дед говорил, придут ли к берегам острова тунец, макрель или сельдь и где именно следует их ловить.

Но сейчас она знала, что, хотя дед Езекиель и не произнес ни слова и даже не предстал перед нею, он находится рядом и, случись такая необходимость, подправит руль, ибо никто лучше него не знает особенности течения и изгибы пролива.

Тут вдруг она отчетливо увидела деда: он сидел на своей любимой каменной скамеечке и, устало откинувшись на каменную стену, глядел на снующие в разные стороны по широкому проливу паруса. Лодки плавали слишком далеко, и невозможно было различить, где чей баркас, но он узнавал манеру ловить ветер и выполнять галсы и мог безошибочно указать на любую лодку.

– Таких моряков, как в мои времена, уже нет! – обычно повторял он. – Эти дерьмовые машины все только портят. Все до того развращены моторами, что даже такой баркас, как мой, при попутном сирокко не смогут подогнать к Арресифе.

Приятно было ощущать присутствие старика на борту даже тогда, когда он был встревожен и озабочен, и впервые после той кошмарной ночи в душе Айзы родилась надежда на благоприятный исход дела. Возможно, их семья когда-нибудь снова соберется вместе.

Они вошли в спокойные воды бухточки, защищенной громадой кратера спящего вулкана – единственной вершиной небольшого острова, – и Абелай Пердомо, знавший как свои пять пальцев эти места, обогнул остров и взял курс к мысу, где стоял маяк.

– Опускай грот! – велел он сыну, внимательно следившему за маневрами лодки. – Продолжу на фоках.

Айза помогла брату собрать бизань а затем и бросить якорь, который ушел в воду, как только баркас подошел к выступу напротив высокой башни и встал так, чтобы луч маяка, шаривший по горизонту, прошел над ним.

Спустили фоки, и лодка закачалась на низких, мерно накатывавших волнах примерно в двухстах метрах от берега.

– Пойду отыщу своего брата!

Себастьян скинул с себя одежду, бросился в воду и поплыл, сильно загребая руками, к берегу.

Они услышали, как, едва выбравшись на берег, он позвал Асдрубаля и тот тут же ему ответил. Потом братья недолго о чем-то поговорили, прежде чем оба вошли в воду.

Они неторопливо проплыли плечом к плечу расстояние, отделявшее баркас от прибрежных камней, и наконец-то забрались в баркас. Асдрубаль, едва ступив на палубу, сразу же бросился обнимать сестру, с которой не виделся с той самой ночи, когда произошло несчастье.

Абелай Пердомо не дал им, впрочем, времени как следует друг друга поприветствовать. Он тут же приказал ставить все паруса, с которыми только мог справиться старый баркас, и, как только якорь улегся на свое место, он развернул лодку и взял курс в открытый океан, зная, что, прежде чем забрезжит рассвет, они как раз успеют пройти между двумя большими островами.

Ночь в очередной раз проиграла схватку с солнцем, когда они проскочили между Плайа-Бланка и мысом Печигера и, пройдя так три мили, переложили руль на правый борт, позволив баркасу набрать скорость.

Спустя три часа, под защитой легкого тумана, превратившего берега острова Фуэртевентура в расплывчатое, едва заметное пятно и полностью скрывшего даже самые высокие вершины Лансароте, Абелай Пердомо попросил сыновей спустить паруса и положил баркас в дрейф, позволив ветру и течению медленно нести их к югу.

Теперь пришло время ждать.

Дамиан Сентено грубо выругался. Они не подумали о том, что Пердомо Марадентро может столь стремительно отреагировать на их вызов.

Как только часовой, пришедший разбудить его, сообщил, что баркас «Исла-де-Лобос» исчез с причала, Сентено поднялся на плоскую крышу и, прильнув к окуляру подзорной трубы, стал внимательно, миллиметр за миллиметром, осматривать линию горизонта. Впрочем, он понимал, что дело это успехом не увенчается, ибо враг его был кем угодно, только не дураком, и первое, что он сделал, так это убрался как можно дальше от острова.

Затем он перевел взгляд на берег, где толпились жители деревни, большинство из которых не вышли на утренний промысел, даже несмотря на то, что море было спокойным, а ветер – благоприятным. Все они собрались вокруг почерневшего остова «Ла Дульсе Номбре». По тому, как они поглядывали в сторону дома Сеньи Флориды, Сентено тут же понял, что они уже вычислили поджигателей.

Не оборачиваясь, он позвал Хусто Гаррига, выходца из провинции Аликанте, который вот уже долгие годы был его правой рукой.

– Возьми трех человек, спустись вниз и узнай, что они говорят, – приказал он. – Ни в чем не признавайтесь и ничего не отрицайте, но сделайте так, чтобы они поняли – мы сюда пришли не шутки шутить. Да, и приведи ко мне дона Хулиана!

Затем он уселся на выступ стены и закурил сигарету, приготовившись насладиться предстоящим спектаклем. От его внимательного взгляда не укрылась нервозность местных жителей и злость, которая родилась в их сердцах сразу же, как только они увидели четырех чужаков, решительно к ним приближающихся.

Торано Абрео попытался было кинуться на своих обидчиков с кулаками, однако трактирщик Исидоро и еще два человека удержали его, напуганные огромными пистолетами, болтавшимися на поясах Хусто Гаррига и худого лысого типа, по прозвищу Мильмуертес.

Дамиан Сентено прекрасно знал, что на самом деле открытое ношение оружие может стать причиной серьезных проблем с Цивильной гвардией, которая в то время являлась единственной властью, известной на острове, однако полностью доверял слову Матиаса Кинтеро, пообещавшего держать жандармов подальше от Плайа-Бланка.

– Я хорошо знаком с правительственным делегатом, – сказал он. – Мне известно, каким путем он получил свои земли и особняк в Тегисе, и он знает, что я это знаю. Стоит мне поговорить с друзьями из Мадрида, и его карьера полетит к чертям. Посему он пообещал мне попридержать своих людей. Каждому свое!

Разговор между людьми Сентено и жителями острова был недолгим. Большинство из местных удалились в сторону таверны или разошлись по своим домам, будучи убежденными, что Хусто Гаррига и его компания способны применить оружие, если их к тому вынудить.