Я послушно извлекла "Каприз" из-за стопки полотенец, отвернула краны, убедилась, что температура воды соответствует инструкции, и плеснула в ванну полфлакона. Чего уж там. Один раз живем.

К этому моменту "однородное" зелье загустело до консистенции рождественского пудинга. И что теперь с ним прикажете делать? Вывалить в мыльницу и сэкономить на косметическом мыле? Обмакнув палец в мерзкий студень, я решила проблему кардинально. Чудо-бурда исчезла в унитазе, а в моем списке завтрашних дел (мысленном, разумеется, — не хватало еще идти на поводу у Бена) появился пункт первый: "Приготовить "Суперсмесь" и проглотить немедленно".

Ароматная пенистая ванна подарила несколько мгновений блаженного покоя. Закрыв глаза и распустив волосы, я представляла себя нимфой, обреченной на жизнь в теплом море до появления на берегу сказочного принца. Кстати, о принце… Не отвлекайся, "милая дама". Не забывай, что затея с морскими купаниями рассчитана на то, чтобы вернуть Бена.

Переливающаяся радужными пузырьками рука вынырнула из пены морской, и нимфа продолжила чтение.

Наслаждайтесь, русалки! Ощутите бархатную негу воды, ласкающей ваше тело, словно руки любимого…

— Элли?.. — жалобным всхлипом прозвучало из-за двери.

Ну вот. Вся романтика к чертям. Книга в целях конспирации полетела в угол, а я уронила руку в воду, подняв фонтан брызг до самого потолка.

— Ну? В чем дело, Бен?

— Где мои выходные носки?

— Твои… Что?!

— Носки. Те, что Мамуля связала. — Дверь робко приоткрылась и тут же снова захлопнулась. Чего, спрашивается, испугался? Удара мокрым полотенцем по физиономии? Или жуткого известия о том, что в сушилке поселилось ненасытное чудище, которое питается исключительно Мамулиными изделиями?

— В ящике с носками, где же еще.

— А серая рубашка в полоску?

— В корзине с неглаженым бельем.

— Я тебя просил, Элли… умолял не класть рубашки в корзину. Неужели так трудно запомнить?

Возмущенный топот по лестнице.

Из воды я выбралась злая и сморщенная, наподобие той самой серой рубахи, будь она неладна. Бросив взгляд на брошюру, чертыхнулась разок, чтобы поставить точку на сентиментальном настрое. Плод многомесячных усилий Наяды содержал еще не одну главу, а времени до отъезда — если часы не кормили меня наглой ложью — оставалось ровно пятнадцать минут.

Что делать с волосами? Думай, Элли, думай! Изобразить элегантную французскую косу или соорудить банальный пучок? Второй вариант куда быстрее, но и рискованнее. Придется весь вечер усиленно втягивать щеки, дабы не так выпирали. А ведь надо еще и болтать без умолку…

Снова стук в дверь. Что теперь пропало? Ремень? Порка детей в моем педагогическом арсенале не фигурирует. Галстук? Вздумаю повеситься — воспользуюсь бельевой веревкой.

Напрасно я злобствовала. На сей раз мое уединение рискнул нарушить enfant terrible Фредди. Жужжание фена сменил вкрадчивый голосок драгоценного кузена:

— Мэри Поппинс по вашему приказанию прибыла.

Волосы упорствовали в своей необъяснимой антипатии к французской косе, и справиться с ними оказалось гораздо сложнее, чем представить поджидавшего за дверью плута. Стоит небось, вальяжно привалившись к стене; на голове рогатый шлем, в глазах хитрый блеск, на губах ехидная ухмылочка.

— Услуга за услугу, Элли. Заметь, я был нем как рыба, когда ты прискакала с тайного рандеву. Вошел в твое положение, старушка, — дети, стирка и все такое. Но теперь уж будь любезна шепнуть словечко-другое. Как прошло интервью в секс-клинике? Умру, если не проглочу чего-нибудь солененько-скабрезненького.

— Сделай милость, Фредди, заткнись. — Я завернулась в пляжное полотенце и подоткнула край. — Обойдешься без подробностей. Ах да… Все детские смеси на кухне. Наткнешься ненароком на что-то похожее в кладовке и вздумаешь дать близнецам — убью.

— Ага! Питье Афродиты! — Восторженный возглас застал меня согнувшейся в три погибели над бачком унитаза. А куда еще засунешь убийственную улику? — По лезвию ножа ходишь, сестренка! Про побочное действие не слыхала?

— Если кто здесь и ходит по лезвию ножа… — только чудом дверь устояла под моим беспощадным взглядом, — так это ты, кузен. Одно слово Бену…

— Он что, до сих пор не в курсе? Весь город гудит!

— Ни сном ни духом.

Весь город гудит?! Я застыла перед зеркалом с полным ртом шпилек. Почему же Бен не выгнал меня взашей или, на худой конец, не освистал незадачливую актрису?

На машине Бена — древней развалюхе неизвестного происхождения — мы стремительно преодолели смехотворное расстояние от Мерлин-корта до домика викария. Колеса зашуршали по гравийной дорожке, стаи ворон снялись с насиженных мест и со зловещим карканьем закружили над церковным кладбищем. Церковь Святого Ансельма встретила нас ослепительным сиянием мозаичных окон.

— А где будет собрание, Бен? У викария или в самой церкви?

Любимый не удостоил меня ответом. Выключив зажигание, поиграл желваками и насупился. Из-под сдвинутых черных бровей в мою сторону полетели изумрудные искры.

— Зря я согласился. Роль председателя мне не по зубам. Как думаешь, костюм не слишком официален?

— Ни в коем случае.

— А галстук подходит?

— На все сто.

Знать бы еще, что он там на себя нацепил. Пока я одевалась, Бен все крутился перед зеркалом с несчастным видом великосветского хлыща, которого эпидемия оспы, скосившая лакеев, вынудила собственноручно повязывать шейный платок.

— Вот незадача-то… — не унимался он. — Как-то не по себе из-за нашего сегодняшнего докладчика. Не перегнул ли я палку? В смысле… можно ли председателю единолично выбирать тему встречи?

— А кто докладчик?

Возмущению не было предела. Досточтимый председатель, вцепившись в руль, подпрыгнул на сиденье.

— Что за вопрос! Назвать имя докладчика я имею право лишь в присутствии всего собрания. Семейственность у нас не в чести, Элли…

Вот она, мужнина благодарность. Спрашивается — стоило ради этого расставаться со своими любимыми крошками? Выскочив из машины, я с чувством хлопнула дверцей, ринулась вперед и была тут же отброшена назад во всех возможных смыслах. В прямом — потому что в спешке прижала дверцей плащ; что же до переносного смысла, то меня ужаснула личность, возникшая на ступеньках церкви. К слову сказать, церковь уже погрузилась во тьму, как и положено Божьему храму по понедельникам.

Неизвестная личность с воем и всхлипами слетела с крыльца. Рассеянный свет из салона машины выхватил долговязую фигуру с понуро обвисшими плечами. Глэдис Шип! Органистка прижимала к груди кипу бумаг. Несколько листов вырвались на свободу и заплясали на ветру призрачными птицами.

От жалости у меня защипало веки. Несчастное создание! Тускло-серые пряди выбились из пучка, очки едва держались на носу, глаза за толстыми стеклами налились слезами.

— Господи! Что стряслось, мисс Шип?

Глас вопиющего в пустыне. Вместо ответа органистка запрокинула голову, взвыла на луну и как подкошенная рухнула на моего мужа.

— Мистер Хаскелл! Это вы! Какое счастье!

— Всегда рад услужить.

Знакомые интонации. Мой дядюшка Морис точно так же реагировал на просьбу освободить дамскую комнату в одном из фешенебельных универмагов Лондона. Бен не оставлял доблестных попыток выпрямить подкосившиеся колени, но куда там! Выше его на полголовы, мисс Шип вдавливала бедняжку в землю с беспощадностью срубленного дуба.

Еще один рвущий душу вой. Еще две бумажные птицы выпорхнули из-под костлявых локотков и отправились в полет по церковному двору.

— Горе мне, горе, мистер Хаскелл! Могла ли я на заре своей юности представить, какое несчастье обрушится на мои плечи?

— А к викарию за помощью не обращались? — прохрипел Бен, шатаясь под тяжестью несчастья, обрушившегося на его плечи.