Рыцарь без страха и упрека. Смуглый и яростный. Казанова наших дней с глазами цвета чистейших изумрудов, достойных императорской короны. Улыбка его сияла обещанием неземных наслаждений. И одному Создателю ведомо, сколько разбитых дамских сердец устилало его путь.

Путь ко мне.

Промозглым январским вечером, под аккомпанемент бравурного Рахманинова, он возник на пороге моей лондонской квартиры с откровенно хамским приветствием — и навеки взял в плен девичью душу.

— Мисс Элли Саймонс? Авто у порога. Предупреждаю сразу — стоянки и любые угощения в дороге за ваш счет!

Намерения? У него их не было — ни честных, ни каких-то иных. Бесчестных в том числе. Да плевать мне на намерения. Жизнь обремененного пышными телесами и не обремененного тугим кошельком декоратора по имени Элли Саймонс с той благословенной минуты изменилась в корне.

Будь этот тип просто хорош собой, клянусь, я бы устояла. Но если бы! Сардонический изгиб густой темной брови значился последним в списке его несомненных, а с моей точки зрения, и неотразимых достоинств. Главное же место прочно занял кулинарный талант зеленоглазого принца. И речь, заметьте, не о примитивных тостах и яичнице с беконом. Бентли Т. Хаскелл оказался первоклассным поваром.

Отдав дань лучшим традициям дешевых романов, путь от ненависти до любви мы не прошли, а проскакали галопом. Два года новоявленную миссис Хаскелл на пару с супругом кружили безумные водовороты, несли вдаль волшебные кони, ангелы осыпали фейерверками звезд. От наших любовных игр, случалось, перегорали пробки. От ссор дрожали стены и в предсмертных муках дребезжала посуда. Сладости примирений завидовали небеса.

Чего еще может желать женщина?!

Но однажды…

Однажды ясным апрельским утром, открыв глаза в нашей спальне в Мерлин-корте, я с тоской и ужасом осознала, что медовый месяц приказал долго жить. Элли Хаскелл, сирена-соблазнительница? Да кого я решила одурачить? Разве что саму себя? Действительность жестока, но ее нужно принимать с достоинством. Я всего лишь тридцатилетняя матрона весом под… словом, приличные женщины столько не весят. За то время, что прошло после рождения наших близнецов, мне не удалось сбросить ни фунта. Но самое ужасное — вечный, казалось бы, праздник семейной жизни незаметно обернулся серыми буднями.

В былые времена Бену стоило лишь открыть дверь спальни, как ночную рубашку уносило с меня шквалом страсти. Теперь же интим сменили ночные кормления и опрелости, не желавшие поддаваться действию крема «Чудо-Бэби».

— Доброе утро, солнышко! — В своем черном шелковом халате Бен был, как всегда, дьявольски привлекателен. Остановившись у края шикарного, с пологом, супружеского ложа, он запустил в воздух монетку, поймал и звонко пришлепнул другой ладонью. — Разыграем сегодняшний ужин? Решка — твой черед готовить. Я вернусь пораньше. Нас ждут у викария, вечером заседание «Домашнего Очага», не забыла? Кстати, председательствует твой покорный слуга. Тема встречи — «Каждодневные заботы и радости отца»! — Прищур на монетку — и мой ненаглядный изобразил на физиономии вселенскую скорбь: — Проиграла, милая.

Где он, я вас спрашиваю?! Где человек, некогда запрещавший мне приближаться к плите, дабы я, не приведи господи, не надорвала пупок, роняя на сковородку ломтики бекона?

А ведь как виртуозно маскируется. С виду-то все тот же неподражаемый тип с глазами-изумрудами, белозубой улыбкой, способной передавать что угодно — от пуританства до хулиганства, — и откровенно бандитской щетиной.

— Заботы, говоришь? Каждодневные? — желчно прокаркала я.

— Не мелочись, Элли. Я мыслю глобально. — Сверкнув серебристым боком, монетка вновь взлетела в воздух и вновь исчезла, на сей раз в кармане халата. — Отцовские обязанности у меня на первом месте. Ну а работа… — Бен ухмыльнулся, — это лишь предлог смыться от горы грязных пеленок.

Я нацепила подобающую шутке улыбку, откинула одеяло и поднялась с кровати навстречу новому дню. Из детской вот-вот должен был грянуть призывный клич. Обвиняющий перст солнца исподтишка ткнул в крышку старинного комода. Вездесущая пыль затуманила поверхность красного дерева, зато отделанный медью камин горделиво сиял «Бристольским блеском». Ах, Мерлин-корт, Мерлин-корт! Милый моему сердцу, как и в тот день, когда я упитанным колобком вкатилась на его порог, приветственно помахивая чипсом размером со скрижали, добытые Моисеем на горе Синай. Благословенные времена… Тренькнуть колокольчиком, созывая домочадцев к чаю, — вот и все, что требовалось от меня в Мерлин-корте.

— Что с тобой, Элли?

— Да так… Мечтать, говорят, не вредно, друг мой. — Полупируэт — и я оказалась лицом к Бену. Элегантно-воздушный пеньюар, пожалуй, скрасил бы мою грацию дрессированного медведя, но добротная фланель, черт бы ее побрал, даже не соизволила взметнуться по-человечески.

Огонек надежды вспыхнул в глубине изумрудных омутов. Уж сколько дней, а то и недель мы с Беном не… ну, вы понимаете.

— Извини, дорогой, по утрам на меня впору навешивать табличку «Вход воспрещен». Цейтнот, сам знаешь. Малышей поднять, искупать, накормить, а уж потом и перекур… на починку стиральной машины.

— За машину не беспокойся. Я вызвал мастера.

Типично мужской подход к делу. Подсуетился — и умыл руки.

— Благодарствую. Мало мне забот, так еще и отплясывай вокруг мистера Чини-Ломай!

— Отплясывать вокруг него ни к чему. Чаю предложишь — и довольно. Только без пирога, Элли, умоляю, без пирога. Не дай бог, обвинит тебя в сексуальном домогательстве — в два счета загремишь за решетку.

— Утешил, радость моя.

— Тысяча извинений за то, что дезертирую на работу.

Мы уставились друг на друга: Бен — утопив ладони в черном шелку карманов, я же сама — утонув в унынии. Вот вам и любовный менуэт. Семеним на цыпочках, затаив дыхание, в страхе оскорбить чувства друг друга. Бочком двинувшись к двери, Бен взялся за ручку.

— Кофе готов. Малыши…

— Знаю.

Полчаса назад я слышала, как он возился в детской — менял детям пеленки. Не муж, а чистое золото. Обо всем подумает, обо всем позаботится. И что получает взамен? Жалкое подобие любви. Разве гурману предлагают суп из кубиков и концентратов вместо экзотического ужина при свечах?

— Против замороженной пиццы не возражаешь, дорогой? — на всякий случай поинтересовалась я, но Бен уже нырнул в ванную.

Что ж. Пора и хозяйке дома приниматься за дело. Кто рано встает, тому бог дает. Несколько месяцев материнства доказали правоту народной мудрости. Я приоткрыла дверцу шкафа, чтобы достать халат, — и, вскинув руки в глухой защите, отшатнулась от зеркала, точно вампир от солнечного света. Вампиры куда счастливее: отражение в зеркале им не грозит. Боже! Неужто это чучело в мятой фланели, с мятой физиономией и впрямь Элли Хаскелл? Неужто юность подло сбежала, прихватив с собой стройность девичьего стана и персиковую нежность щек?

Бедные мои волосы, что с ними стряслось! После рождения близнецов они лезли клоками. Экономная хозяйка набила бы парочку диванных подушек тем, что я за это время сняла с расчески. Заплетая в жидкую косицу то, что еще чудом держалось на голове, я с тоской разглядывала мешки под глазами, кусала дрожащие губы и уговаривала себя, что убиваться не из-за чего. В конце концов, есть на свете вещи и похуже, — к примеру, ноги колесом или, скажем, острые коленки…

Ох, не нужно было этого делать! Не нужно было опускать глаза на свои коленки. Вслед за взглядом вниз ухнуло и сердце. Тяжелый случай. Немедленно! Сегодня же сажусь на диету! Никаких перекусов, никаких поблажек аппетиту. А нос?! Как я с таким носом покажусь на глаза нашему симпатичному викарию Роуленду Фоксворту? Зеркало притягивало мой потухший взор с безжалостностью Золушкиной мачехи.