Варя догадывалась, что Глашу барыня не посвятила в то, что связывало ее с хозяином. Скрытная у них хозяйка, это Варя и раньше поняла. Даже своей горничной ни словом не обмолвилась, надо же! Все в себе держит, это ж с ума сойти можно… И вдруг поняла, что сама вынуждена поступать точно так же. Поговорить ей здесь не с кем, ни одного родного лица… А с Глашей делиться она остерегалась: ведь все хозяйке донесет. Только с виду такая ласковая да заботливая, а сама небось так и ловит каждое ее слово, вдруг чего сболтнет по неосторожности?

— Спасибо тебе, Глаша, — сдержанно поблагодарила она, принимая корзинку с обедом. — Ты ступай себе, чего тебе время на меня тратить?

— Да пока барыни нет, я и передохнуть могу, — будто не понимая ее, возразила горничная, усаживаясь на лавку. Но ключ, между прочим, за пазухой прятала.

Варю так и тянуло повалить ее на пол, да силой вытащить ключ, чтобы вырваться из этого затхлого домишки. Но она боялась навредить своему ребеночку, ведь Глаша тоже не сдалась бы без боя, могла и коленом в живот угодить. Поежившись от этой мысли, Варя принялась есть свежий творог с густой сметаной, который Елена Павловна считала самой здоровой пищей для беременных. Почему она так волновалась о ее здоровье, Варя никак не могла взять в толк.

Она попыталась выведать это у Глаши, но та лишь беспечно махнула рукой:

— Да барыня у нас, знаешь, какая добрая! Она вечно обо всех печется, приютам сиротским помогает да животным бездомным. Ей всех маленьких шибко жалко. Может, потому, что самой Бог пока не дал детишек, а уж ей так хочется! Мы же с ней за границу ездили как раз от бесплодия лечиться. Хорошие доктора в Баден-Бадене, может, помогли… Вот поживут с мужем, там видно будет.

«Как от него не родишь? — подумала Варя с тоской. — От такого не захочешь, а родишь». Творог сполз с ложки, которую она так и не донесла до рта и шмякнулся в сметану.

Глаша прыснула:

— Ты чего замечталась? Вот я и говорю: барыня не о тебе, а ребеночке твоем уже заботится. Чтоб, значит, здоровеньким родился, и все при нем было. Нешто сама этого не хочешь?

— Как же не хотеть? — удивилась Варя. — Конечно, хочу.

— Значит, слушайся ее и ешь то, что она тебе велит. Барыня-то, чай, получше нас с тобой во всем разбирается.

— А с чего же лучше, если она сама не рожала? — уперлась Варя.

Ей никак не хотелось признавать превосходство Елены Павловны над собой. Конечно, барыня образованная, но ведь ее в гимназии, поди, не учили, как с мужем жить да как детей рожать! И с первым-то, видать, не шибко справлялась, раз барин на сторону поглядывал…

— Надолго ли он пожаловал? — спросила Варя с тоской.

— Барин-то? А кто ж его знает? Сиди пока тут. А чего тебя барыня запереть-то решила? Хозяин вида брюхатых не выносит, что ли?

— Не знаю, — солгала Варя. — Может, и так. У господ свои причуды.

— Это верно. — Глаша поднялась и потянулась всем телом. — Ну, ты не скучай тут! Чем тебе заняться-то, чтоб время быстрее шло?

— А я петь буду! — внезапно пришло в голову Варе, и она произнесла это с вызовом. — Этого мне барыня не запрещала.

Горничная пожала плечами:

— Да вроде, нет. Пой, чего уж… А там, глядишь, Елена Павловна тебя и погулять выпустит. Не пойму я, чего она так за тебя держится?

— И я не пойму, — искренне сказала Варя. — То ли это милость барская, то ли наоборот…

Глаша накинула пуховый платок:

— Ладно пойду я, а то еще вернутся, неровен час. — Она оглянулась на пороге. — А ты, Варька, с лица совсем не подурнела! Знать, мальчишечка у тебя народится. Девки-то, говорят, материну красоту забирают…

Варя улыбнулась и погладила живот:

— Я знаю, что сынок у меня будет. Я его и безо всяких примет чую.

— Может, и так, — с сомнением отозвалась Глаша.

Когда она скрылась, Варя доела все, что ей было принесено, выждала еще немного, чтобы Глаша ушла подальше, а потом запела. Даже в тесной избе ее голос звучал сильно и рвался наружу через маленькое оконце, которое барыня разрешила открыть. Варя высовывала туда голову, чтобы подышать свежим, морозным воздухом. Выгребная яма здесь была сделана не отдельно, а в виде маленькой пристройки к домику, и Варе все чудился зловонный запах оттуда, хотя Глаша вроде ничего не почувствовала.

Варя подошла к окну да запела так, что у самой сердце защемило. Холодный воздух не пугал ее, только бодрил. Ей мерещилось, что она, как бывало, поет на Масленице, а где-то рядом уже исходят паром блины да подружки держат для нее кружку с горячим чаем, чтобы потом горло погреть. Весело у них в деревне провожали зиму! И на ледяной столб мужики лазили за кирзовыми сапогами, и на тройках с бубенцами по такому случаю катались, и частушки пели. В Варином голосе зазвенели слезы: неужели она навсегда лишилась всего, что так любила? И за что? Да за любовь же: запретную, преступную, но не бесами нашептанную, а Богом посланную. Может, как испытание, которого она не выдержала. Ей следовало, влюбившись в барина, держаться от него подальше да любовь свою втайне баюкать, а она поддалась искушению. Вот сполна и наказана теперь… Только почему ее люди должны наказывать? Разве Елена Павловна — ангел на земле, чтобы суд такой чинить?

«Она — жена законная, — напомнила себе Варя. — На ее стороне вся правда. Это я для них разлучницей чуть не стала, а она в своем праве».

Ей вдруг показалось, что она спит. Или чувств лишилась да видит то, чего быть не может: из заснеженного леса вдруг выбежал сам Владимир Иванович в распахнутой шубе и бросился к избушке.

— Я здесь! — вскрикнула Варя и бросилась к двери.

А он уже отпер ее и ворвался в домик:

— Вот ты где!

Обхватил ее, не снимая шубы, обдал морозным духом. Варя так и обмерла вся, едва удерживаясь на грани сознания. Его озябшие губы слились с ее, нетерпеливо раскрывшимися навстречу.

— Я ведь голос твой услышал, — горячо прошептал граф. — Уже в Петербург отправился, мимо проезжал… Твой голос ни с чьим не спутаешь.

— Мой любый… Ненаглядный мой…

Варя целовала его руки, прижималась всем телом, но осторожно, чтобы не навредить ребенку. Владимир Иванович оглядел ее с ног до головы:

— Вот какая ты теперь… — Он прижал большую ладонь к ее животу. — Как он там? Спокоен ли?

— По всякому, — счастливо сияя, поделилась Варя. — Бывает, так распинается, что только держись!

— Ты держись. — Граф прижался губами к ее лбу. — Все будет хорошо, поверь мне.

— Я верю. Только как все будет? Зачем меня барыня в Родники привезла? Пошто караулит день и ночь?

Владимир Иванович отвел взгляд:

— Ничего плохого она тебе не сделает. Ты не волнуйся, Варенька. Заботься получше о нашем сыне. Я не дам ему пропасть, так и знай.

«Может, он хочет потом нас с дитем в город забрать да в квартирку определить? И сам приходить туда будет, содержать нас». Ее обрадовала такая перспектива. И Варя благодарно поцеловала своего любимого в губы. Он удержал ее, осторожно прижал к себе, и она почувствовала, как нарастает в нем запретное желание.

«Не будет ли малышу вреда? — подумала она с тревогой. — Наверное, нет. Он ведь там пузырем защищен».

А Владимир уже расстегнул ее кофточку, бережно сжал набухшую грудь.

— Какая ты стала… сладкая. Хочу тебя…

Он шептал что-то еще, а шуба его уже свалилась на пол, и остальная одежда упала сверху. Немного стесняясь своего изменившегося тела, Варя стояла перед ним обнаженная и робко улыбалась, словно спрашивая: «Ну как? Нравлюсь тебе такой?» И чувствовала, что нравится, потому что граф уж так начал ласкать ее, что в голове мутилось, как бывало раньше, а может, и еще больше.

Сколько это продолжалось — Бог весть! Варе показалось, что она вечность провела со своим возлюбленным. И вместе с тем, когда Владимир Иванович уехал, она с тоской ощутила, как мало было дано ей этого ворованного счастья. Сколько бы его ни выпало на ее долю — не пресытилась бы. А теперь только вспоминать осталось да с загадочной улыбкой поглядывать на барыню: думает, что победила, ан нет! Не все в ее власти. Варин голос ей не принадлежит…