— Да нет, у нас есть другие дела. Хочу, чтобы ты присоединился к моим воинам.

— Тебе нужно оружие-молния.

— Думаю, мы сможем понять друг друга. Я — правая рука Жреца Луны. Я охраняю его. От всех вокруг. Надеюсь, ты мне поможешь.

Не дожидаясь ответа, Лис направился к шатру. Конвей едва поспевал за ним. И не потому, что Лис пытался произвести на него впечатление — просто он шел своим привычным быстрым шагом. При этом Конвей отметил, что ноги воина Горных Людей, словно сами по себе, обходили на земле все то, что могло издавать шум, попадая под подошвы. Когда-то Конвей наблюдал за охотившимся леопардом. Хищная кошка передвигалась таким же образом — лапы опускались на землю так безупречно, словно у каждой были свои глаза.

Проходя среди сосен, росших вокруг шатра-купальни, Конвей неожиданно ощутил слабость в коленях, ноги отказывались подчиняться. Испугавшись, он остановился, стараясь удержать равновесие. Во время бегства от Коссиаров эти приступы слабости беспокоили его не раз. Сейчас ему не удастся ни скрыть недуг, ни оправдаться. Его могут убить за то, что он принес в Летучую Орду опасную болезнь.

Обеспокоенный этими тревожными мыслями, Конвей почувствовал, как на него накатывает неудержимая щемящая тоска. Ему слышались голоса друзей детства, умерших много столетий назад. Их смех и крики отзывались в его памяти. Старые, старые песни, о которых он ни разу не вспоминал после пробуждения в яслях, зазвучали в его ушах. С необыкновенной ясностью перед его глазами возник магазин. Мороженое. Сахарная вата. Место, где он встречался с приятелями. Мальчики в курточках с буквами. Девочки, гордо демонстрировавшие яркие наряды. Смех. Иногда вынужденный, иногда притворный, но чаще всего — искренняя неудержимая звенящая беззаботность.

Ванильное мороженое.

Откуда до него доносится запах ванили?

Конвей украдкой вытер ладонью пощипывавшие глаза.

Ладонь пахла ванилью.

Рядом посмеивался Лис:

— Опять вино в голову ударило, а? Вот почему я стараюсь пить наше славное пиво. От него не так хмелеешь.

Не обращая на него внимания, Конвей поднес ладонь к носу. Затем, наклонившись к дереву, понюхал его кору. От нее шел тонкий, едва уловимый запах ванили. Но в то же время достаточно сильный, чтобы вызвать такой неудержимый приступ ностальгии.

Затем он повернулся к Лису:

— Да, это вино. Что-то с желудком.

— Сейчас будешь, как новый, — обнадежил его Лис.

Вскоре сбросивший одежду Конвей уже стоял под струей воды. В комнате не было привычных кабинок, но каждый из мывшихся мог потянуть за свою веревку, которая открывала заслонку в укрепленном в верхней части шатра баке с водой. Правда, вода лилась только холодная. Позже Лис провел Конвея в комнату с большим неглубоким бассейном, над которым клубился пар.

— Это для отмокания, — объяснил Лис, присоединяясь к погрузившемуся в горячую воду Конвею. — Под душем моемся, здесь отмокаем. Первое дело для больных суставов и старых ран.

Взглянув на Лиса, Конвей понял, почему он с такой теплотой отзывается об этом месте. Оставленные врагами отметины покрывали все его тело — вверху они начинались на лбу, а самая нижняя пересекала левую ступню.

На накрывавшей шатер полупрозрачной серой ткани были вытканы бледные зеленые листья. Проходившие через нее солнечные лучи наполняли комнату мягким успокаивающим светом. Конвею припомнилась Ола, где в похожем полумраке он прожил долгую череду дней. Когда Конвей уже готов был раствориться в расслаблявшей горячей воде, Лис выбрался из бассейна со словами:

— А сейчас нас будут месть, как тесто.

В третьей комнате шатра стояли прочные на вид кушетки высотой примерно до пояса. Закончив осматривать одну из них, Конвей обернулся и увидел у дальней двери двух молодых женщин. Они стояли молча, неподвижно, с абсолютно бесстрастными лицами. Конвей начал судорожно прикрывать наготу, не обращая внимания на хохот своего спутника. Давясь от смеха, Лис сказал:

— Да они слепые. Я так и знал, что ты ошалеешь.

— Слепые?

— Как кроты. Сюда допускают только слепых рабов.

Лис вытянулся на кушетке, щелкнул пальцами и произнес имя. Названная девушка быстрым шагом подошла к нему. В руках у нее была корзина, в которой Конвей заметил баночки. Он решил, что там кремы и целебные мази. Кроме того, в руках рабыни был кусок ткани. Она остановилась в нескольких футах от кушетки. Закрыв глаза, Конвей старался не думать, что вторая девушка уже стоит рядом с ним, готовясь приступить к своему делу.

Лис бубнил о необходимости использовать особо быструю легкую кавалерию для очистки западных склонов Гор Дьявола. Он говорил, сколько стрел должно быть у каждого всадника, сколько пищи, пресной воды, запасных лошадей. Конвей слушал, изредка давая односложные ответы. Утомившись собственной болтовней, Лис вскоре замолчал.

Вскоре Конвей услышал едва уловимый шепот девушки. Желая проверить, не ошибся ли он, Мэтт поднял голову. Рука девушки опустила ее на кушетку.

— Пожалуйста. — В ее голосе была мольба. — Я могу говорить с тобой?

Ладонь ее лежала у него на шее. Конвей кивнул. Девушка продолжала:

— Ты Мэтт Конвей? Белый Гром?

Он снова кивнул. В голосе рабыни звучали нотки доверия.

— Ты был с Цветком. Когда вы спасали детей. Племени Малых.

Изумленный, Конвей повернулся к ней лицом. Жестом девушка велела ему молчать, прежде чем он успел задать вопрос. Конвей украдкой посмотрел на Лиса. Воин дремал. Он похлопал служанку по руке. Девушка продолжила:

— Я… была из Малых. Все знают, что ты сделал для нас.

— Вас взяли в плен кочевники?

— Да. — Она слегка приподняла голову, словно для того, чтобы ее незрячим глазам было удобнее вглядываться в прошлое. — На нашу деревню напали разбойники. Затем пришли кочевники, они убили разбойников. Мы вышли поблагодарить их и поняли, что сменяли волка на тигра. Вся моя деревня, мои люди, все погибли.

— Но ты ведь выжила. Сколько еще таких, как ты?

— Двенадцать. Женщины, дети. Все теперь рабы. Нас привезли сюда и сказали, что мы должны поклясться в верности Жрецу Луны.

— Видишь, ты все сделала правильно и осталась в живых. И помни, что надежда умирает последней.

Ее улыбка была как царапина на слоновой кости, как безобразная трещина, испортившая прекрасную вещь.

— Мне первой велели поклясться, потому что я была самая старшая. Ты прав, Мэтт Конвей, — я все сделала правильно. Я отказалась признавать Жреца Луны и его черную веру.

Конвей не мог смотреть на искаженное страданием лицо девушки. Он отвернулся, сгреб свою одежду и начал одеваться. Еще тише, чем прежде, почти касаясь его уха губами, рабыня прошептала:

— Ты можешь нам помочь, Мэтт Конвей? Нас семеро пленников, оставшихся в живых. Говорят, Каталлон боится Жреца Луны. Он ненавидит его воина, Лиса, того, с кем ты пришел. Ты помогал Жрице Роз Сайле и моим людям. Пожалуйста, если начнется борьба между Каталлоном и Жрецом Луны, помоги нам бежать отсюда.

Конвей ответил, продолжая натягивать брюки:

— Я не могу. Все должно измениться к лучшему. Посмотри, ты отказалась признать Танец-под-Луной, и они не убили тебя. Конечно, было бы хорошо, если б тебя освободили, не заставляя здесь работать. Но с другой стороны, не так уж сурово они здесь обошлись с тобой.

Девушка наклонилась, нащупывая свою корзину. Выпрямившись, она неуверенно вытянула вперед руку и коснулась груди Конвея. Она сказала:

— Я понимаю. У тебя свой путь. Я только надеялась… но это не важно. До того, как я отвергла культ Луны, у меня были карие глаза. И я не была слепой.

Девушка подошла к двери и скрылась за ней, а Конвей все еще не мог восстановить перехватившее дыхание.

На своей кушетке зашевелился Лис. Конвей резко окликнул его и сказал, что хочет вернуться в свой шатер. Дружелюбно настроенный сонный Лис стал быстро одеваться. Выйдя из шатра, Конвей подумал, что неплохо бы еще стать под струю воды и попытаться напрочь смыть звучавшие в ушах слова девушки.