– Садитесь, – показал на стул Греффе. – Садитесь, господин Ипполитов. Как вас приняли в Берлине?

Ипполитов удовлетворенно улыбнулся. Двухэтажный комфортабельный коттедж на окраине Берлина очень понравился ему. Две спальни на втором этаже с отдельными ванными, большая гостиная с ковром во весь пол, бар. Не хватало только женщин, но Продль объяснил, что в конце концов будут и они, лишь бы Ипполитов произвел хорошее впечатление на начальство.

– Все очень хорошо, господин оберштурмбаннфюрер, лучше и быть не может.

– Мы умеем ценить верность, но требуем работы, отдачи.

– Вполне справедливо.

– Мне приятно, что вы понимаете это.

Ипполитов не отводил взгляда от вытянутого лица эсэсовского подполковника. Видел его насквозь. Сейчас начнет обещать всякие блага, наговорит сорок бочек арестантов.

– Унтерштурмфюрер, – обернулся Греффе к Продлю, – приготовьте нам кофе. И по рюмке коньяку.

Продль понял, что его просто выпроваживают, но ничем не выдал обиды. Встал и покорно отправился за кофе и коньяком. Сто чертей, носить коньяк паршивой русской свинье, которую Продль в душе глубоко презирал?! Однако эта свинья, очевидно, нужна рейху, если сам оберштурмбаннфюрер будет угощать ее.

Когда за Продлем закрылась дверь, Греффе сказал, пристально уставившись на Ипполитова:

– Итак, мы остановились на том, что будем требовать от вас работы, господин Ипполитов, отдачи, так сказать, соответственно вашим способностям.

– Да.

– И эта работа небезопасная.

– Я не трус, готов выполнить любое задание.

– Я ожидал именно такого ответа. Мы возлагаем на вас большие надежды, конечно, и вознаграждение будет соответственным. Если все закончится успешно, Ипполитов, вы станете богатым человеком.

– Честно говоря, господин оберштурмбаннфюрер, я бы не возражал против этого.

– Все в ваших руках. Мы должны осуществить большую акцию, Ипполитов, которая, возможно, получит резонанс во всем мире! – Греффе уставился на Ипполитова, желая проверить, какую реакцию произведут его слова. Неужели испугается? – Вы говорили, что у вас есть влиятельные знакомые в Москве?

Ипполитов крепко сжал пальцы, но так, чтобы Греффе не заметил его волнения. Черт его дернул похвастаться высокими знакомствами – сейчас это может повредить ему. Ответил неопределенно:

– Идет война, господин оберштурмбаннфюрер, она разбрасывает людей, и я не совсем уверен, что все на своих местах. Хотя, – добавил, – кое-какие связи всегда можно возобновить.

Дверь открылась, Продль принес кофе и две большие рюмки с коньяком. Он поставил поднос на журнальный столик, и Греффе подсел к нему, предложив Ипполитову мягкое кресло. Продль вышел, не сказав ни слова. Это понравилось Греффе: всегда приятно, когда подчиненный понимает тебя и относится с надлежащим уважением.

– Мы забросим вас в советский тыл, – решительно перешел к делу оберштурмбаннфюрер. – Вы должны будете осесть где-нибудь в Подмосковье или в Москве. Снимете квартиру, возобновите знакомства, изучите обстановку… У вас будут деньги, надежные документы, средства связи и, наконец, новое, совершеннейшее, особо секретное оружие, портативная пушка, если хотите. Она будет помещаться в рукаве вашего пиджака – стреляет снарядами, способными пробивать пятисантиметровую броню.

– Неужели? – не поверил Ипполитов. – Вот это штуковина!

– Как вы сказали? Штуковина? Что это такое?

– Замечательная вещь, – приблизительно объяснил Ипполитов. – Так говорят русские, господин оберштурмбаннфюрер.

– Из этой… э-э… штуковины вам придется стрелять, Ипполитов. – Глаза у Греффе сузились, славно он сам прицеливался.

– Рука у меня твердая!

– Вы слыхали о «Цеппелине»?

– Разведорган?

– Да. Вы должны пройти там специальную подготовку.

– Не помешает. Только вот что, господин оберштурмбаннфюрер, – продолжал Ипполитов нагло, в конце концов, теперь он мог себе это позволить, – я хочу, чтобы ваши инструкторы в процессе подготовки операции прислушивались к моим советам и желаниям.

– Вас будут готовить лучшие специалисты рейха.

«А чихать я хотел на ваших спецов, – подумал Ипполитов, – насмотрелся в Австрии». Но вслух произнес учтиво:

– Я глубоко благодарен за заботу. Но ваши специалисты не знают некоторых тонкостей жизни русских и не могут учесть все мелочи.

Он был прав, этот пройдоха, и Греффе не мог не согласиться с ним. Пообещал твердо:

– Руководство «Цеппелина» получит такое указание.

– Я был уверен, господин оберштурмбаннфюрер, что вы согласитесь со мной.

Греффе смотрел на Ипполитова тяжелым взглядом. Этот тип наглел с каждой минутой, и его счастье, что у него нет дублера. Однако оберштурмбаннфюрер подавил в себе чувство неприязни к Ипполитову. Вероятно, успех дела зависел именно от этих черт его характера: наглости, самоуверенности, умения быстро ориентироваться в любых условиях. Сейчас этот тип нужен им, и можно позволить ему немного амбиции; сделает свое дело, вернется, во что Греффе, честно говоря, мало верил, тогда можно поставить его на место – у каждого должно быть свое место, и никто еще не прыгал выше своей головы.

Греффе встал и пожал Ипполитову руку.

– Желаю успеха, – произнес он искренне. – О нашем разговоре не должен знать ни один человек. С сегодняшнего дня вы строго засекреченная особа.

– Так точно! – ответил Ипполитов и вышел из кабинета, выпятив грудь. Чего-чего, а амбиции ему не нужно было занимать.

Лес подступал к самому проселку. «Виллис» прыгал на выбоинах между деревьями, ветки нависали над дорогой, и приходилось наклоняться, чтобы не поцарапать лицо.

Виктор бормотал что-то себе под нос, а Бобренок, надвинув фуражку на лоб, вглядывался в кустарник. В этих местах можно ожидать всего, даже автоматной очереди из-за дерева.

Наконец лес немного отступил, дорога пересекла небольшую полянку, и впереди обозначился крутой поворот. Толкунов дотронулся до плеча Виктора:

– Останови здесь, нам лучше подойти к дому лесника незаметно.

Бобренок, соглашаясь, кивнул. Действительно, вон развесистая береза в конце поляны, о которой говорил им Гавришкив, а перед самым поворотом – молодой дуб. Ориентиры обозначены точно, и Толкунов прав: береженого и бог бережет – возможно, в доме лесника засада.

Через десять – пятнадцать минут лазания по кустам и молодняку Толкунов подал майору знак остановиться, постоял сам немного, высматривая что-то впереди. Подозвал Бобренка.

– Чувствуешь, дымом пахнет? – спросил он.

Бобренок втянул воздух, но, кроме острого запаха прелых листьев и смолы, не почувствовал ничего. Неопределенно покачал головой.

– Неужели не чувствуешь? – победно улыбнулся Толкунов. – У лесника топится печь.

– А что варят? – не без иронии спросил Бобренок, но капитан не отреагировал на его подковырку.

– Ступай осторожно, – предупредил майора. Вынул свой знаменитый пистолет и засунул его за пояс: сейчас никто не мог напасть на них неожиданно, это было проверено опытом – не зря у капитана около тридцати задержаний, сам же он только раз был ранен.

Они продвигались, часто останавливаясь. Лес поредел, наконец совсем расступился – впереди, за молодыми березками, открылась поляна, засаженная картофелем. Какой-то мужчина возился там с лопатой.

Толкунов сделал знак Бобренку оставаться на месте, а сам незаметно исчез в кустах. Не шелохнулась ни одна веточка, только какая-то птичка пискнула встревоженно и сразу умолкла.

Бобренок стоял, прислонившись плечом к шероховатому стволу, и наблюдал за мужчиной в огороде. От него до майора было всего полсотни метров, и Бобренок смог четко разглядеть его. Мужчина копал картофель аккуратно, осматривая каждый куст, ощупывая землю в ямках и отыскивая клубни, – работал не спеша, спокойно, не останавливался и не оглядывался, чувствовал себя в полной безопасности и был целиком поглощен своей немудреной работой.

Толкунов вырос у того за спиной неожиданно: даже Бобренок, знавший, что сейчас должно было произойти, и не спускавший глаз с подлеска на краю поляны, не заметил, как капитан появился из-за кустов. Бобренок подошел к ним.