— Это правда?
Он по-прежнему удерживал ее за руку, но теперь сжимал свои пальцы не так сильно.
— Мне нет смысла… лгать… ваше сиятельство. А если вы приходили ко мне в спальню… то это низость… это подлый поступок. Вы… не имели права это делать.
— Я имею право, потому что люблю тебя, — ответил князь. — Ты — моя, Полина. И клянусь, что не допущу, чтобы к тебе прикоснулся какой-то другой мужчина!
С этими словами он отпустил ее руку — только для того, чтобы бесцеремонно притянуть девушку к себе.
Она вскрикнула от нескрываемого ужаса и поспешно отвернулась, потому что ей показалось, что он собирается ее поцеловать. И тут его жадные горячие губы обожгли поцелуем ее шею.
Это испугало ее еще сильнее. Его настойчивый поцелуй заставил Полину почувствовать себя так, словно она действительно стала его пленницей — и что никогда не сможет вырваться на свободу. Она забилась, пытаясь высвободиться, но он крепко сжимал ее в объятиях, продолжая целовать нежную шею, поднимая губы все выше и выше, пока не прижал их к ее щеке.
Полина поняла, что, несмотря на все ее сопротивление, он сейчас завладеет ее губами. Она еще раз сдавленно вскрикнула — и в этот момент дверь комнаты открылась, и в нее вошел один из адъютантов императора.
На нем был пышный алый мундир, богато расшитый золотом: царь лично разработал эту новую форму. Будучи придворным, он умел не показывать своих чувств и теперь скрыл изумление при виде той сцены, которая пред ним предстала.
А вот князь Алексис своих чувств скрывать не собирался. Подняв голову, он гневно спросил:
— Какого дьявола вы сюда явились?
— Прошу прощения, ваше сиятельство, — ответил адъютант, — но я искал мисс Тайвертон. У меня к ней сообщение от лорда Чарнока.
Князь немного ослабил свою хватку, и Полина смогла высвободиться из его объятий. Быстро подойдя к адъютанту, она проговорила голосом, который ей самой показался незнакомым:
— У вас для меня… сообщение?
— Да, мисс Тайвертон. Лорд Чарнок попросил меня сообщить вам, что через час он уезжает в Санкт-Петербург, а оттуда незамедлительно собирается возвратиться в Англию.
Полина ахнула и поспешно прошла мимо адъютанта в коридор, говоря на ходу:
— Я должна сейчас же найти лорда Чарнока. Скажите мне, где он может быть?
Ей удалось вырваться от князя! Она прошла по коридору уже довольно далеко, когда адъютанту удалось наконец ее догнать.
— Где… его милость? — спросила Полина, задыхаясь.
— Боюсь, мисс Тайвертон, — ответил он, — что вы сейчас не сможете поговорить с лордом Чарноком: он сейчас находится у Его Императорского Величества, и их нельзя прерывать.
Полина остановилась.
— Но… мне обязательно надо с ним поговорить до его отъезда! — сказала она, обращаясь скорее к себе, чем к адъютанту.
— Я уверен, что вы сможете это сделать, — ответил он. — Его милость придет попрощаться с Ее Величеством Императрицей в Зеленую гостиную. Если вы подождете его там, то обязательно с ним встретитесь.
Полина понимала, что в такой обстановке не сможет поговорить с лордом Чарноком обо всем, что ее волнует: их обязательно кто-нибудь услышит. Ей хотелось закричать на адъютанта, сказать, что она должна увидеться с лордом Чарноком без посторонних! Но тут она придумала, что можно сделать.
Помолчав несколько секунд и постаравшись сформулировать свои слова как можно точнее, она сказала молодому военному, который терпеливо ждал, с любопытством на нее поглядывая:
— Я могу попросить вас передать его милости, когда вы увидите его, что я глубоко сожалею о том, что не смогу с ним попрощаться… Но я желаю ему… доброго пути и… благополучного возвращения в Англию.
— Я обязательно передам ему ваши слова, мисс Тайвертон, — пообещал адъютант.
— Спасибо, — горячо поблагодарила его Полина.
Ничего больше не говоря, она повернулась и со всех ног бросилась по дворцовым коридорам и лестницам, направляясь к себе в спальню. Там девушка поспешно переоделась в костюм для верховой езды, а когда была готова, то отправила горничную вниз, чтобы та передала в конюшню приказ приготовить для нее лошадь для прогулки.
— Я не желаю, чтобы кто-нибудь сопровождал меня, — сказала она служанке. — Не считая грума, конечно. Так что попросите, пожалуйста, чтобы он ждал меня с лошадью в таком месте, где никто не увидит, как я выхожу из дворца.
— Хорошо, мадемуазель, — ответила горничная.
Вскоре она вернулась и провела Полину по незнакомым коридорам к боковой двери, где не оказалось никого, кроме двух часовых, охранявших все входы во дворец.
Там ее дожидались великолепный черный жеребец и грум на еще одном превосходном коне. Как и все остальные лошади царских конюшен, они были приучены скакать быстрее, чем те английские животные, на которых приходилось ездить Полине.
Дожидавшийся ее грум в причудливом дворцовом мундире оказался приятным на вид мужчиной средних лет, немного понимавшим по-французски — по крайней мере, достаточно для того, чтобы понять, куда именно она хочет ехать.
Вскоре они уже стремительно скакали по окружавшему дворец парку, а потом по полям, в направлении дороги, которая вела в Санкт-Петербург.
Лорд Чарнок провел беспокойную ночь, пытаясь придумать предлог, под которым можно было бы уехать как можно скорее, не обидев августейших хозяев дома, гостем которого он стал.
После продолжительного разговора с царем он решил, что ему нет смысла оставаться дольше в России: англичанин был убежден, что сколько бы времени он ни провел за обсуждением вопросов, связанных с отношениями этой страны с Турцией и Персией, ему не удастся узнать ничего конкретного.
Его чутье, которое еще никогда его не обманывало, говорило ему, что царь утаивает от него сведения, столь желанные для лорда Пальмерстона. Тем не менее, лорд Чарнок был убежден, что нет смысла рассчитывать на то, что Его Величество случайно проговорится и сообщит ему нечто такое, о чем англичанам пока не известно. Продолжать дожидаться некоего намека или просчета было бы пустой потерей времени.
Было ему известно и то, что та приветливость, которую пока выказывал ему царь, вполне может исчезнуть, как только у него поменяется настроение. В политике не было другого столь непредсказуемого и неуравновешенного человека, каким был царь Николай. С кем бы ни разговаривал о нем лорд Чарнок, у него только укреплялась уверенность в том, что, имея дело с этим монархом, идешь по краю пропасти, и достаточно одного неудачного шага, чтобы сорваться в пропасть политической катастрофы.
Было чрезвычайно важно, чтобы царь не потерял своего желания сохранять хорошие отношения с Британией, и все то же чутье подсказывало лорду Чарноку, что разумнее уехать прежде, чем доброму расположению монарха придет конец.
У лорда Чарнока была и чисто личная причина желать скорейшего отъезда — очень простая причина. Его успели утомить требовательность и капризы графини Натальи. Он был достаточно проницателен, чтобы понять: то, что началось для нее как задание, которое необходимо было выполнить со всем умением, которым она всегда славилась, вскоре превратилось в нечто совсем иное.
Лорд Чарнок уже привык к тому, что женщины, с которыми он сближается, увлекаются им, однако у графини Натальи это чувство стало гораздо более глубоким и бурным, чем простое желание женщины не расставаться с любовником, который знает, как доставить ей удовольствие. Вероятно, многие из тех мужчин, которых она соблазняла по приказу царя, были не слишком привлекательны, и отчасти от этого она настолько сильно увлеклась лордом Чарноком, что, можно сказать, совершенно потеряла голову.
«Я тебя люблю!» — тысячи раз повторяла она ему по-английски и по-французски, и он не мог не слышать искренности в ее горячих заверениях. Несколько цинично лорд Чарнок думал, что ей вряд ли известно истинное значение слова «любовь», однако не мог отрицать, что она совершенно одержима пылкой страстью… Почему-то ему казалось, что чувства русских всегда бывают такими первобытными и неумеренными.
