Следовательно, он сам себя впустил в дом.

Она взяла письмо — приглашение ее матери и ей с Хлорис на банкет в славонском посольстве — и взглянула на подателя, ожидая, что он уйдет.

Однако он посмотрел мимо нее на капитана Дариуса, подошедшего к двери, и выражение его лица сказало Хионе, что он питает к молодому славонцу глубокую вражду.

Он сказал по-немецки:

— Если вы закончили ваш урок, Дариус, то, возможно, захотите вернуться в посольство вместе со мной.

— Разумеется, — ответил капитан. — Её высочество и я на сегодня почти закончили. Быть может, вы подождете, пока я объясню ей отрывок, который ей надо будет перевести к завтрашнему уроку.

Тот кивнул, поклонился Хионе и вышел на улицу. Она увидела, что карета ждет его в некотором отдалении.

Конечно, если бы он подъехал к дому, что было бы естественно, они услышали бы топот копыт и стук колес.

И он не мог бы проникнуть в дом незаметно.

Хиона закрыла за ним дверь, вернулась в гостиную и, пока они с капитаном Дариусом разбирали учебники и тетради на столе, спросила:

— Почему он шпионит за вами?

— Потому что не доверяет мне.

— Но почему он вам не доверяет?

— Потому что я славонец.

Хиону его ответ не удивил. Другого она и не ждала. Она спросила:

— Если вам не доверяют, то почему вас включили в число тех, кто приехал в Англию? Ведь все остальные австрийцы или немцы, насколько я поняла.

— На этом настояли некоторые члены парламента. Они сказали, что по крайней мере один член депутации должен быть славонцем. После многих споров и противодействия выбор остановили на мне, считая, что я слишком молод, чтобы быть опасным.

— Опасным? — переспросила Хиона.

— Не столько физически, сколько политически.

— Почему? Что происходит? Объясните мне, прошу вас.

— Не смею, — сказал он. — Откровенно говоря, ваше высочество, это может стоить мне жизни. Но я восхищаюсь вами и позволю себе сказать, что сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам, если возникнет такая необходимость, и вы можете во всем на меня положиться, хотя, увы, многого это не стоит.

— Для меня — очень много! — ответила Хиона. — Мне страшно, очень страшно думать, что я окажусь одна в чужой стране, где мне не с кем будет поговорить откровенно и свободно.

— Для меня бы это была огромная честь, — сказал капитан Дариус. — Как был бы я горд! Но если бы они узнали, что мы вели этот разговор, меня немедленно убрали бы с моего поста, и встречаться нам стало бы невозможно.

Хиона судорожно вздохнула.

— Понимаю, — сказала она. — И мы должны быть очень-очень осторожны, хотя прежде здесь это принято не было. В следующий раз, когда вы придете, я запру дверь.

Улыбка капитана словно озарила его лицо.

— Голос практичной англичанки! — сказал он. — А мне даже в голову не пришло, что есть такой простой выход — попросить вас запереть дверь.

Хиона тоже засмеялась, а потом сказала:

— Да, звучит забавно, но ведь это очень серьезно, правда?

Капитан кивнул:

— Конечно, но я ничего не могу сделать. Только предложить вам мою помощь, если возникнет необходимость, а пока соблюдать осторожность, чтобы меня не отослали.

— Да, это по-настоящему важно, — согласилась Хиона. — Ведь, потеряв вас, я останусь совсем одна!

Капитан Дариус посмотрел на нее так, что ей стало еще страшнее.

Он боится за нее, боится того, что прячет будущее. Ей больше всего хотелось расспросить его, но она инстинктивно знала, что пока не время.

Она достаточно наслышалась о балканских политических интригах и понимала, что любого, кто может показаться опасным, уберут без пощады.

Она понимала, что было бы ошибкой недооценивать подозрительность немцев на службе короля — они способны на самое ужасное, лишь бы помешать ей уклониться от брака, в котором они видят спасение трона.

Облечь все это в четкие слова было трудно, но теперь каждую ночь Хиона лежала без сна, размышляя над тем, в чем она не сомневалась, но не могла ничем подтвердить, и ее мучил отчаянный страх перед тем, что ожидало ее, когда она покинет Англию.

А тем временем их маленький дом тонул в свадебных подарках от самых разных людей, которые прежде не обращали на нее ни малейшего внимания.

И не только от тех, кто знал ее отца, но и от других посольств, и от родственников, которые прежде не вспоминали об обедневшей принцессе Луизе и ее двух дочерях.

— Сомневаюсь, что ты получишь столько же подарков, Хлорис, — сказала Хиона своей сестре.

— Я буду изумлена, если получу хотя бы половину, — ответила Хлорис. — Но ведь все хотят числиться в знакомых королевы! И конечно, уже ждут от тебя приглашения погостить в твоем великолепном дворце.

— Приму их с распростертыми объятиями, — усмехнулась Хиона, — но сильно подозреваю, что их подарки рассчитаны на то, чтобы угодить королеве Виктории, а не мне. Думаю, она захочет узнать, кто на что расщедрился, так что нам лучше составить список. Слова ее оказались пророческими — несколько дней спустя из Виндзорского замка была прислана записка: королеве угодно узнать, какие подарки получила Хиона, которая должна захватить с собой на завтрак в замке наиболее редкий из них, который может заинтересовать ее величество.

— Королева выказывает больше интереса к твоей свадьбе, любовь моя, чем я ожидала! — воскликнула принцесса Луиза.

— Мне кажется, она видит во мне надежное оружие, которое оборонит трон Славонии в нынешнем его состоянии от революции.

Хиона сама толком не знала, что подразумевает. Но она хотела показать матери, как много ей известно, а потому не удивилась, когда принцесса Луиза побледнела и сказала слабым голосом:

— Почему ты говоришь подобные вещи? От кого ты слышала о революции в Славонии?

Ее слова заставили Хиону опомниться: если ее воспримут серьезно, это может повредить капитану Дариусу.

— Я пошутила, мама, — быстро сказала она. — Вы ведь знаете, как часто на Балканах случаются революции, и было бы странно, если бы Славония оказалась исключением.

Ей почудилось, что ее мать облегченно вздохнула, прежде чем сказать:

— Мне кажется, так шутить не следует. Революции ужасны, как объяснил бы тебе твой отец, будь он жив, а я хочу, чтобы ты царствовала над мирной страной, не опасаясь, что твоего супруга свергнут.

— Я уверена, что так и будет, — сказала Хиона весело, решив про себя быть в будущем осмотрительнее.

Однако ее взбесила мысль, что ее мать, как и капитан Дариус, знает больше, чем говорит ей, а ее собираются держать в неведении. Во всяком случае, до тех пор, пока на палец ей не будет надето кольцо, а на голову — корона.

Королева Виктория долго наставляла ее, с каким достоинством она должна держаться, когда будет королевой, и как превыше всего ставить желания своего мужа.

— Твой муж австриец, а потому тебе он может показаться несколько педантично требовательным. Тем более что он воспитывался в Германии, — сказала ее величество.

— Воспитывался в Германии, государыня? — перебила Хиона. — Мне об этом не говорили.

— Да, он рос там и служил в немецкой армии, прежде чем ему представился случай взойти на престол Славонии.

— Прошу вас, государыня, расскажите мне о нем побольше, — попросила Хиона.

— Он прекрасно со всем справился, — сказала королева категорично. — Его семья была бедна, а он к тому же был младшим сыном эрцгерцога, своего отца. И потому судьба улыбнулась ему, когда он смог стать монархом.

— Да, конечно, — согласилась Хиона.

— Ты должна всячески его поддерживать, дорогое дитя, — продолжала королева. — Должна помогать ему всеми доступными тебе способами и помнить, что немцы не любят, чтобы женщины спорили с ними или поступали им наперекор.

Королева въедливо посмотрела на Хиону, словно подозревая в ней самостоятельность и упорство, а затем добавила:

— Ты должна научиться быть уступчивой, тактичной, а порой и смиренно кроткой. Да, это нелегко, но я уверена, что именно этого король Фердинанд ждет от своей жены.