— Готовься, — шепнул он Маруку и снова похлопал женщину по плечу, коснувшись края шеи серебряным кольцом на пальце. Она остановилась и обернулась.

— Quis?— казалось, она в замешательстве. Толпа продолжала проплывать мимо, и она прижимала ведро к животу.

Септим молчал, наблюдая, как ее веки опускаются. Как только глаза начали закатываться, он плавным движением подхватил ее, удержав в вертикальном положении. Всем наблюдателям — тем немногим, кто вообще обращал внимание, направляясь по своим делам — показалось, что он внезапно обнял ее.

— Помоги, — скомандовал он Маруку. — Надо доставить ее на корабль, пока она не пришла в чувство.

Марук подхватил выскользнувшее из безвольных пальцев ведро. Они оставили его у стены коридора и понесли женщину между собой, положив ее руки себе на плечи. Ноги двигались механически, глаза перекатывались, как у пьяной. Она шла с похитителями навстречу новой жизни в рабских трюмах «Завета крови».

Октавия плотно запахнула куртку, выходя из общего помещения для мытья. В коридоре ждало своей очереди к перезаполненным очистным стойкам несколько смертных членов экипажа, которых не пускали внутрь вооруженные слуги. По очевидным причинам она должна была мыться в одиночестве. Эти причины были известны экипажу, но, казалось, только усиливало их неприязнь к ней.

Когда Октавия вышла в коридор, большинство из них отвели глаза. Несколько сделали суеверные жесты, отгоняя зло, что показалось ей странным, учитывая то, где жили эти люди. Она тихо попросила двоих слуг забрать из комнаты тело Телемаха и избавиться от него так, как они посчитают нужным.

Она уходила, а у нее за спиной шептались на нострамском. За всю свою уединенную жизнь она еще никогда не ощущала себя настолько одинокой. По крайней мере на «Звездной деве» никто не испытывал к ней ненависти. Боялись, разумеется, поскольку страх перед присутствием навигатора был столь же неоспоримым наследием ее рода, как и третий глаз. Но здесь все было иначе. Они испытывали к ней отвращение. Даже корабль презирал ее.

За ней по пятам скакал Пес. Какое-то время они шли молча. Ее не заботило, куда она направляется.

— Теперь вы пахнете очень по-женски, — безучастно произнес Пес. Она не стала спрашивать, что это означает. Вероятно, это вообще ничего не значило. Всего лишь еще одно его ослепительно-банальное суждение.

— Не думаю, что хочу продолжать так жить. — сказала не сбавляя шага и глядя на стены поверх его головы.

— Нет выбора, хозяйка. Нет другой жизни.

Трон, ее глаз болел. Под повязкой неуклонно усиливался раздражающий зуд. Требовалось предельное напряжение, чтобы не вцепиться в кожу вокруг закрытого глаза, успокаивая больное место ногтями.

Октавия продолжала идти, без разбора сворачивая то налево, то направо. Она была готова признать, что предается жалости к самой себе, но чувствовала, что за последнее время заслужила такую поблажку.

Вдалеке она услышала слабый визг, судя по звуку, кричала женщина, но он слишком быстро оборвался, чтобы можно было сказать наверняка. Где-то поблизости, приглушаемые толстыми металлическими стенами, начали выбивать глухой промышленный ритм молотки, или что-то вроде них.

Глаз вновь затрепетал так, что закружилась голова. Теперь ее тошнило от боли.

— Пес? — она остановилась.

— Да, хозяйка.

— Закрой гла… Забудь.

— Да, хозяйка, — он перестал хромать и осмотрелся, пока Октавия снимала повязку. Кожа на лбу была липкой от пота, плоть практически горела от прикосновений. Она дунула вверх, но это ничего не дало, только всколыхнуло несколько влажных прядей и заставило ее почувствовать себя по-дурацки. И уж точно не охладило.

На нос закапал пот. Она стерла его и заметила на пальцах темное пятно.

— Трон Бога-Императора, — выругалась она, глядя на руки. Пес задрожал от проклятия.

— Хозяйка?

— Мой глаз, — произнесла она, вытирая руки о куртку. — Он кровоточит.

Слова повисли в воздухе между ними, а лязг ударов стал громче.

От прикосновения ко лбу она поморщилась, но все же провела повязкой по раздраженной плоти. Строго говоря, глаз не кровоточил. Он плакал. Кровавые капли были его слезами.

— Где мы? — спросила она дрожащим голосом, ее дыхание туманом заклубилось перед лицом.

Пес принюхался.

— Апотекарион.

— Почему так холодно?

Сгорбленный раб вытащил из-под лохмотьев свой потрепанный дробовик.

— Не знаю, хозяйка. Мне тоже холодно.

Она заново надела повязку, а Пес прицелился в бесконечные тени.

Перед ними со скрежетом распахнулась на тяжелых шестернях массивная переборка, ведущая в апотекарион. Исходящий изнутри звенящий стук стал более громким и реальным.

— Пес? — теперь она шептала.

— Да, хозяйка?

— Тише…

— Простите, хозяйка, — прошептал он. Тупорылый дробовик следил за раскрытой дверью и тем, что открылось за ней. Во мраке стояли голые и безмолвные хирургические столы.

— Если увидишь там рожденную в пустоте, я хочу, чтобы ты ее застрелил.

— Рожденная в пустоте мертва, хозяйка, — он глянул через плечо, беспокойно наморщив обезображенное лицо.

Октавия чувствовала, что теперь кровь бежит у нее по носу, пощипывает губы и капает с подбородка. Бандана не создавала ей препятствий, это была всего лишь жалкая повязка. Она уже насквозь пропиталась и никак не мешала медленному просачиванию.

Приблизившись к открытой двери, она достала собственный пистолет.

— Хозяйка.

Она бросила взгляд на Пса.

— Я пойду первым, — заявил тот. Не дожидаясь ответа, он направился внутрь, не испытывая нужды пригибаться из-за горба, держа дробовик на уровне незрячих глаз.

Она вошла за ним, целясь из пистолета.

Комната была пуста. Все хирургические столы были пустыми. Брошенная аппаратура не шумела и не двигалась. Октавия моргнула человеческими глазами, чтобы прогнать жгучее прикосновение крови. Помогло не очень сильно.

В морозильной камере металл ударил о металл с почти оглушительной громкостью. Она резко развернулась к дальней стене, целясь в десять герметичных дверей хранилища, каждая из которых была высотой и шириной с человека. Одна периодически содрогалась от ударов изнутри. Что бы ни находилось внутри, оно хотело выйти.

— Давай-ка убираться отсюда, — пробормотала она.

Пес был менее склонен к бегству.

— Оно может нам навредить, хозяйка?

— Это просто эхо, — она проверила счетчик боезапаса пистолета. — Просто эхо. Как девочка. Просто эхо. Эхо никому не может навредить.

У Пса не оказалось возможности согласиться. Дверь хранилища с визгом петель рванулась наружу. В темноте внутри двигалось что-то бледное.

— … не из болтера Малхариона… — рассек холодный воздух лишенный интонации, но при этом резкий замогильный голос — …хочу присоединиться к Первому Когтю…

Октавия попятилась с широко раскрытыми глазами, бормоча Псу следовать за ней.

Дверной проем загородила еще одна фигура. Она была высокой, во мраке был виден лишь силуэт, красные линзы безмолвно отслеживали движения.

— Талос! — выдохнула она имя, на нее нахлынуло облегчение.

— Нет, навигатор, — Повелитель Ночи шагнул в помещение, обнажая оружие. — Не Талос.

Он вернулся, в точности как и было известно Вариэлю. Живодер поприветствовал его кивком и деактивировал гололитический текст, который изучал.

Талос пришел не один. Позади него, облаченные в броню и шлемы. стояли Сайрион, Ксарл и Меркуциан, которые не издавали ни звука, кроме сливающегося рычания доспехов.

— Когда я сплю, — пророк выглядел почти пристыженным, — я вижу сны. Мышцы реагируют, но я не просыпаюсь. Если я разорву ремни, привязывающие меня к столу, братья подержат меня, пока ты проводишь операцию.

— Одного не хватает, — заметил Вариэль.

— Узас часто предпочитает не обращать внимания на наш зов, — отозвался Сайрион, — если только нет угрозы войны.