Он открыл глаза и увидел лишь уютную темноту собственной комнаты для медитаций.

Но успокаивающая тишина не продлилась и секунды. Ведьма-ксенос последовала за ним из сна и проникла в реальность. Она позвала его по имени, и черная тишина раскололась от звука женского голоса, а затхлый корабельный воздух пропитался ее запахом.

Рука воина метнулась к ее шее, огромный кулак сдавил бледное горло. Встав, он потянул ее за собой, отрывая от пола. Она болтала ногами, силясь пнуть противника, а губы беззвучно шевелились, но без притока воздуха с них не могло сорваться ни звука.

Талос отпустил ее. Женщина рухнула на палубу с метровой высоты и, не устояв на ватных ногах, упала на четвереньки.

— Октавия.

Она кашляла, сплевывала и старалась отдышаться.

— А ты думал кто?

У открытой двери стоял один из свиты навигатора — горбатое, трясущееся существо с видавшим виды обрезом в дрожащих забинтованных руках.

— Нужно ли напоминать, — проговорил Повелитель Ночи, — что правилами «Завета» запрещено наводить оружие на одного из воинов легиона?

— Ты навредил хозяйке. — Глаза слуги были зашиты, но он все равно изобразил пристальный взгляд и не опустил обрез, несмотря на страх. — Ты сделал ей больно.

Талос опустился на колени и протянул Октавии руку, предлагая помощь. Она ухватилась за него, хотя и после секундного колебания.

— Вижу, ты завоевала преданность своих слуг. У Этригия так и не получилось.

Октавия ощупала горло: все еще больно.

— Все нормально, Пес. Все хорошо, не волнуйся.

Слуга опустил обрез, пряча его в складках рваного, грязного плаща. Навигатор дунула на выбившуюся прядь волос, упавшую на лицо.

— И чем я заслужила такое гостеприимство? Ты сказал, что если дверь не заперта, то можно войти.

— Ничем не заслужила. — Талос вернулся к металлической платформе, своему месту отдыха. — Прости. Я кое-что увидел во сне, и это сбило меня с толку.

— А я ведь стучала, — не сдавалась Октавия.

— Не сомневаюсь. — На краткое мгновение он прижал ладони к глазам, чтобы избавиться от образа ксеноведьмы. Боль осталась и была явно хуже, чем за все прошлые годы. Биение сердца глухими ударами отдавалось в виске, а оттуда боль оплетала своей паутиной всю голову. Раны, полученные какой-то месяц назад, только усугубляли дело: теперь ему было больно даже видеть сны.

Медленно подняв голову, он посмотрел на навигатора:

— Ты вышла из своих покоев, да и корабль — к счастью — перестал так страшно содрогаться. Но мы никак не могли так быстро достигнуть цели.

Было ясно, что эту тему Октавии обсуждать точно не хочется.

— Нет, — коротко ответила она.

— Понятно. — Значит, ей опять нужен отдых. Возвышенный будет совсем не в восторге.

Какое-то время все трое молчали; Октавия подняла переносную лампу, направляя свет на стены личной комнаты воина. Всю поверхность их покрывали нострамские письмена: кое-как нарисованные руны складывались в беспорядочную вязь, в некоторых местах новые записи наслаивались на старые. Вот они, мысли пророка — выплеснуты на металл стен, высказаны потоком слов на мертвом языке. Кое-где и на его доспехе были выцарапаны такие же рунические надписи-предсказания.

Казалось, что Талоса этот осмотр нисколько не беспокоит.

— Ты плохо выглядишь, — сообщил он навигатору.

— Большое спасибо. — Она и сама прекрасно знала, какой у нее болезненный вид. Кожа бледная и вялая, спина ноет, в воспаленных глазах такая резь, что больно моргать. — Знаешь ли, вести корабль сквозь психический ад — нелегкое дело.

— Я не хотел тебя обидеть. — Он скорее проявлял внимание, чем извинялся. — Думаю, вежливость теряется в первую очередь. Умение вести светские беседы. Выходя за пределы человеческого, мы утрачиваем эти навыки прежде всего.

На это Октавия хмыкнула, но отвлекаться на посторонние темы не собиралась:

— Про что был твой кошмар?

Талос улыбнулся ей обычной кривой улыбкой, которая, правда, чаще всего скрывалась под шлемом.

— Эльдар. В последнее время я вижу только эльдар.

— Это было пророчество? — Она снова стянула волосы в хвост и проверила, не съехала ли бандана на лбу.

— Я уже не знаю. Не всегда можно явно различить, где заканчивается кошмар и начинается пророчество. В этот раз все началось с одного воспоминания, но к концу оно исказилось, стало неправильным. И не сон, и не видение.

— Пора бы тебе уже разбираться в таких вещах, — заметила Октавия, избегая при этом смотреть ему в глаза.

Он не ответил, так как понимал, откуда в ней эта язвительность. Навигатор была напугана, до сих пор не оправилась от встречи, которую он ей устроил после резкого пробуждения, и при этом изо всех сил старалась не показывать страх, пряча его за надменным раздражением. Он не понимал, почему люди столь мелочны в своих эмоциях, но он мог распознать их внешние проявления и, соответственно, нейтрализовать их влияние.

Его благожелательное молчание добавило Октавии мужества:

— Извини.

Теперь она посмотрела на него. У нее, как и у многих терран, были карие глаза, у него — черные, без радужки, как и у всех сынов Нострамо. Долго выдержать этот взгляд Октавия не могла; у нее мурашки шли по коже, если она слишком пристально всматривалась в лица Повелителей Ночи, наделенные крупными, полубожественными чертами. За прошедший месяц раны на лице Талоса почти полностью зажили, но все равно было видно, что он в первую очередь воплощенное оружие, а лишь затем — человек. Черты тонкие, но сам череп, укрепленный искусственно, отталкивал своей монолитной, непробиваемой тяжеловесностью. От висков спускались хирургические шрамы — белые на белом, почти невидимые на бледной коже. По меркам обычного человека его лицо считалось бы красивым, но такие черты у огромного воина казались оскорбительной аномалией. Сложись все иначе, в его взгляде были бы любознательность и доброта, но теперь вместо них было лишь мучительное выражение какой-то едкой горечи, которую невозможно скрыть.

Должно быть, это ненависть, решила Октавия. Хозяева со свирепой непримиримостью ненавидели всех и вся, включая друг друга.

Видя, как пристально она его изучает, Талос улыбнулся. Хоть какой-то признак человечности. Такой усмешкой когда-то улыбался мальчик, знавший гораздо больше, чем хотел показать. На мгновение гневное божество, покрытое шрамами, превратилось во что-то большее.

— Полагаю, у тебя был повод нанести мне визит, — сказал он, и это прозвучало скорее как утверждение, чем вопрос.

— Возможно. А что тебе снилось до того… до того как появились эльдар?

— Моя родная планета. Во времена, когда мы ее еще не уничтожили.

Он спал в доспехе, сняв только шлем. Септим с помощью Марука отремонтировал все повреждения; Октавия присутствовала на последней стадии работы и видела, как Талос одним ритуальным ударом молота еще раз разбил аквилу.

— Какой была твоя семья?

Воин вложил золотой меч в ножны и закрепил их за спиной. Рукоять с крылатой крестовиной выглядывала из-за левого плеча, готовая к бою.

Отвечая, он смотрел в сторону:

— Отец был убийцей, как и дед, и прадед. Мать была лицензированной проституткой и состарилась раньше срока. В пятьдесят она выглядела на семьдесят. Думаю, она была чем-то больна.

— Зря я спросила, — искренне призналась навигатор.

Талос проверил магазин массивного болтера и ловко вогнал его на место с аккуратным щелчком.

— Почему ты пришла, Октавия?

— Потому что Септим однажды мне кое-то рассказал.

Он замер, а затем повернулся к ней. Навигатор едва доставала ему до груди.

— Продолжай.

— Он сказал, что когда-то давно ты убил одного из своих слуг.

— Терций. Им завладел варп. — Талос нахмурился почти обиженно. — Я все сделал быстро, и он не мучился. Это не была пустая прихоть, Октавия. Я ничего не делаю без причины.

Она покачала головой:

— Знаю, но вопрос не в этом. Что именно случилось? Говорят, что у варпа есть миллион способов отравить человеческую душу. — Напыщенность старой навигаторской пословицы вызвала у нее еле заметную улыбку. — Как это с ним произошло?