— Вот сейчас, когда ты это сказал, я вдруг вспомнил раввина Лева, с которым познакомился в Праге. Помнишь, он еще помог нам отыскать рубин Безумной Хуаны[44], — вдруг задумчиво проговорил Альдо. — Эти люди обладают силой, недоступной нашему пониманию. Может быть, и правда он бы отказался...
— Но рассказал ли он вам что-нибудь, имеющее отношение к Неизвестной Царице?
— Ничего! Абсолютно ничего! — пробурчал Адальбер. — Нас крайне любезно приняли, но разговор был недолгим.
— И все-таки я бы поклялся, что ему что-то известно, — прошептал Лассаль. — Если не все, что можно о ней знать!
— Но не исключено, что он совершенно ею не интересуется! Ну что ж... Завершив беседу на столь высокой ноте, нам остается лишь приодеться и отправиться на танцы к губернатору! — заключил Адальбер, вставая.
— Я, если позволите, не пойду! — попросил Альдо. — Слов нет, как не хочется туда идти.
— Ты что, дичиться вздумал?
— Нет, просто там могут оказаться люди, которых мне совсем не хочется видеть.
— Ты о принцессе Шакияр или о Ринальди?
— Я об обеих.
— Ну и зря. Бал там всегда на высоте.
— Нисколько не сомневаюсь, но, если позволите, господин Лассаль, я бы с большим удовольствием провел вечер на вашей чудесной террасе, наблюдая за вечерним небом с сигарой в руках. Этих приемов я уже навидался достаточно, и думаю, что их еще будет немало! А вот пейзаж так прекрасен, что его никакие светские рауты не заменят.
По улыбке хозяина дома он понял, что тот расположился к нему еще больше.
— Не стану вас отговаривать, — согласился Лассаль, — и, честно говоря, я бы и сам предпочел разделить с вами любование природой. Но мне необходимо быть там. Если какой-нибудь мало-мальски известной в Асуане личности придет в голову взбрыкнуть, Махмуд-паша вполне способен надуться. А ты, Адальбер, если хочешь, тоже оставайся, я не буду в обиде!
— Ну уж нет! Попрыгаю, это меня отвлечет и пойдет на пользу. Я с вами!
Адальбер не вполне оценил неожиданную тягу друга к одиночеству и не скрыл этого, когда они оба направлялись в свои комнаты:
— Неужели ты так испугался этих дам?
— Не испугался, нет, просто не хочу их видеть.
И скажу тебе даже больше: если бы они подумали, что я вернулся на родину, то мне от этого было бы только лучше.
— Ладно, как знаешь...
Два часа спустя, усадив в машину обоих джентльменов, облаченных в парадные костюмы со знаками отличия (особенно это касалось Лассаля, прикрепившего к пиджаку награды из разных стран, тогда как Адальбер удовольствовался лишь орденом Почетного легиона, военной медалью и Железным крестом первой степени), Альдо, одетый в смокинг, дабы не нарушать заведенного в доме порядка, с наслаждением устроился на террасе. Там его уже ждал накрытый стол, освещенный парой свечей в превосходных подсвечниках по обе стороны от приборов. Фарид, предложив гостю писки, от которого тот отказался, стал накладывать ему в тарелку фуль, египетское национальное блюдо, которое он уже успел полюбить: вареные бобы в кисловатом соусе, со специями и зеленью, с добавлением мелко рубленных овощей, сдобренное кунжутным маслом и соком зеленого лимона. За фулем последовала какая-то рыба в соусе из зелени, неизвестная Альдо, хотя он, впрочем, и не стремился разузнать о ней поподробнее. Вслед за ней подали голубя, приготовленного на гриле, с гарниром из кунжутных фрикаделек и разнообразных овощей. А на десерт — миндальные сладости в меду, которыми он старался не злоупотреблять, и все это запивалось шампанским. Хоть Анри Лассаль и перешел в мусульманскую веру (на самом деле он был исмаилитом и подчинялся Агахану[45], как и многие другие местные жители), но, по счастью, так и не отрекся от продуктов виноделия своей милой Франции.
Сгустилась ночь, и пурпурный с золотом огненный закат, перебрав все оттенки фиолетового, приобрел цвет индиго, а серп молодой луны посеребрил воды Нила. На острове Элефантина, раскинувшемся своими садами посередине реки, дрожали огоньки — там находились развалины храма и несколько старинных построек. Еще выше по реке виднелся пальмовый букет на воде, остров Амун. Фелюги сложили свои паруса-крылья, и город окунулся в особую тишину, наполненную тысячью тихих звуков, таких знакомых, что на них перестаешь обращать внимание. Не слышно было даже звуков оркестра из отеля «Катаракт». Хотя все здание и переливалось огнями, но не могло, конечно, тем вечером соперничать с иллюминацией губернаторского дворца, где, казалось, было светло, как днем. Со своего наблюдательного пункта Альдо мог видеть гирлянды фонарей и даже различал далекий шум голосов на неясном музыкальном фоне.
Поужинав, он улыбкой поблагодарил Фарида, пересел в глубокое плетеное кресло, раскурил сигару и долго, полузакрыв глаза, с удовольствием вдыхал ее тонкий аромат. Над долиной прошелестел нежный ветерок, донося отзвуки бала. Но вдруг голоса стихли и ввысь устремились переливы удивительного голоса. Смягченные расстоянием, эти звуки приобретали еще большую таинственность.
Это Ринальди исполняла главную арию из «Аиды», и Альдо закрыл глаза, целиком отдаваясь во власть этого мгновения чистой красоты. Словно сбросив земную оболочку, дивный голос звучал как будто сам по себе, и у князя внутри все затрепетало. Он еще раз порадовался, что не поехало дворец, где очарование дивным вокалом не было бы таким совершенным — ведь примадонна, как он знал, не отличалась хорошим воспитанием. Да и внешний вид певицы оставлял желать лучшего. А тут ее голос как будто освободился от бренного тела и звучал поистине божественно... Когда ария закончилась, до него докатился гром аплодисментов.
Певица тут же перешла к молитве из «Тоски», а затем исполнила арию Лиу из «Турандот», которую Альдо просто обожал. К его восторгу, она даже повторила ее на «бис». В волнении он поднялся с места, чтобы аплодировать стоя, как сделал бы в венецианской «Ла Фениче» или в «Опера де Пари», но тут вдруг почувствовал страшный удар и без сознания растянулся на плитах террасы.
Он пришел в себя, ощутив на своем лице брызги холодной воды. Мысли путались, болела голова, но он с удивлением обнаружил, что находится там же, на террасе, но сидящим в кресле. Две головы встревоженно склонялись над ним: Адальбер и Лассаль. От запаха нашатырного спирта, который поднесли к его носу, он чихнул и оттолкнул флакон, отдавая предпочтение арманьяку, который чья-то заботливая рука уже вливала ему в рот. После первого глотка Альдо сам схватил стакан и без посторонней помощи быстро его осушил.
— Что я здесь делаю? — пробормотал он. — Ведь если меня стукнули по голове, то, вероятно, затем, чтобы похитить, не так ли?
— Или чтобы без помех сделать свое черное дело, — предположил Лассаль, который, кстати, был не слишком удивлен произошедшим. — Я сам как-то попал в такую же переделку в Лондоне, в 1922 году. Я туда приехал, чтобы...
— Бога ради, Анри, вы нам все это расскажете потом. Как ты себя чувствуешь?
— Плыву. Но после арманьяка стало получше, я бы еще несколько капель глотнул...
— Еще бы!
Ему выдали вторую порцию, и он стал дегустировать ее по всем правилам, не то что первую. Пахучий гасконский напиток оказался просто восхитительным.
— А вы давно на меня смотрите? — поинтересовался он.
— Мы только что вернулись, — ответил Лассаль. — Обнаружили вас и сразу же оказали первую помощь.
— Вечер закончился?
— Нет, но после чудесного концерта мы решили вернуться домой, а приехав, увидели вас лежащим на полу. Вы хоть знаете, в котором часу вас ударили?
— Точно не знаю. Ринальди как раз спела на «бис» арию Лиу из «Турандот», и меня сразу послали твердой рукой в нокаут. Наверное, у меня шишка со страусиное яйцо, — добавил он, осторожно ощупывая затылок
— Вполне возможно, — согласился Лассаль, сверяясь со своими нагрудными часами. — Получается, что это случилось почти что три четверти часа назад. Примерно в это время мы уехали из дворца. Я решил, что Адальберу следовало покинуть прием, поскольку он заметил среди присутствующих какого-то человека, который был ему что-то должен, и стал медленно закипать. Вот я и выдернул его оттуда...
