— Что вы, не за что! Понимаете, уж больно мне нравился граф Филипп: всякий раз, посещая театр, он останавливался со мной поболтать. Даже цветы мне присылал. А у вас такие же глаза, как и у него...

Не считая необходимым продолжать, она вышла, не забыв запереть за собой дверь. Оставшись одна, Аврора попыталась привести в порядок свои мысли. Все происходило так стремительно! Теперь, предоставленная самой себе, она задавалась вопросом: не поторопилась ли довериться хозяйке? То, что ей нравился Филипп, было совершенно неудивительно: недаром он — самый привлекательный мужчина в целом свете! Оставалось разобраться, всю ли правду выложила Хильда Штолен об их отношениях. Вдруг лицедейка исказила истину? Вдруг их мимолетный роман оставил у нее неприятные воспоминания? Может показаться, что она счастлива оттого, что в ее доме появилась сестра Филиппа. Но не перебарщивает ли она с радостью, не переигрывает ли? И эта запертая на ключ дверь! Разве не достаточно было бы просто запретить служанке беспокоить сон молодого путешественника?

Напуганная собственными мыслями, Аврора спрыгнула с высокой постели и босиком подбежала к единственному окну. Через запотевшее стекло можно было разглядеть только дерево и домик под ним, тоже весь усыпанный снегом, как и ветви дерева. Комната располагалась на третьем этаже, и если стены дома были выкрашены, как это принято на севере Германии, то на них не было выступов, которыми можно было бы использовать в качестве ступеней. Но даже если бы выступы были, воспользоваться ими Аврора вряд ли смогла бы. Хильда унесла ее вещи для просушки, и она уже сейчас ежилась, представляя себя бегущей по зимней улице босиком, в ночной рубашке... Даже думать об этом было глупо! Разве Шарлотта Беркхоф не говорила ей, что супруги Штолен заслуживают полного доверия? Хорошие люди водятся и в Ганновере, как и повсюду в мире, обитателям дворцов и замков не удается испортить всех своих подданных!

Как только она снова улеглась, вернулась Хильда с подносом. На нем лежали столовые приборы, стояла супница, здесь же смущали взор круглые разогретые в печи булочки, блюдечко с маслом, сливовое варенье, кувшин с вином. Хильда наполнила бокал и подала его Авроре.

— Отведайте! Французского вина у меня, увы, нет, но, думаю, подойдет и гейдельбергское.

Вино оказалось превосходным, у Авроры от первого же глотка поднялось настроение. Она набросилась на угощение и умяла все, до последней крошки, после чего блаженно растянулась под одеялом. Хильда все не уходила.

— Насколько я понимаю, — нарушила она затянувшееся молчание, — вы к нам ненадолго: у нас ведь нет на постое актеров, а того, кого вы ищете, — и подавно.

— Это — версия для отвода глаз, — немного поколебавшись, ответила Аврора. — Теперь, когда вы знаете, кто я, она уже не имеет значения. Идея обратиться к вам принадлежит баронессе Беркхоф, которой хотелось предложить нам более надежное убежище, чем постоялый двор. Вы знаете Михаэля Гильдебрандта?

— Имя кажется мне будто бы знакомым, но, признаться, лицо не приходит на память.

— Он был секретарем моего брата, пока тот не исчез. Он предлагал свои услуги мне, но сначала собирался закончить свои дела в Ганновере. О нем у меня тоже нет вестей...

— ...и вы ищете его? Разве он жил не в доме господина графа?

— Конечно, он жил там. По крайней мере, пока граф не пропал. Михаэль — здешний житель, родители оставили ему наследство на Санкт-Клеменс-штрассе, близ церкви, туда он и должен был вернуться.

— Хотите, я отправлю своего супруга разведать о нем?

— Нет, благодарю. В столь поздний час расспросы могут вызвать лишнее любопытство. Я сама отправлюсь туда с утра вместе с Клаусом.

Следующий день выдался таким же серым, как и предыдущий. Аврора и Клаус прогуливались подле церкви с видом приезжих, впервые попавших в чужой город. Аврора быстро опознала дом Гильдебрандтов: это было нетрудно, благо что на желтой стене дома был изображен ангелок со слишком маленькими для его сложения крыльями.

— На таких далеко не улетишь! — процедил Асфельд сквозь зубы. Аврора удостоила его удивленным взглядом: раньше она не подозревала, что у него есть чувство юмора. Желая его поощрить, она с улыбкой произнесла:

— Значит, заглянем в дом, вдруг не все его обитатели упорхнули? Ставни-то закрыты...

— Еще рано, вдруг ваш «секретарь» не такая ранняя пташка, как мы? Я позвоню в дверь.

И он тут же стал дергать за шнурок у двери. Никто не отозвался.

— Похоже, там никого нет. — Клаус снова дернул за шнур звонка, и на этот раз из окна соседнего дома высунулся мужчина в ночном колпаке.

— Что это вы поднимаете шум в такую рань? Неужели непонятно, что там никого нет?

— Похоже, так оно и есть, — отозвался Клаус, как ни в чем не бывало. — Просто я прибыл издалека, чтобы повидаться с герром Гильдебрандтом. Сами понимаете, как меня огорчает его отсутствие. Вы, часом, не знаете, куда он запропастился?

Человек в колпаке пробурчал что-то невнятное и захлопнул окно... которое тут же снова распахнулось, только на этот раз из него высунулась не мужская, а женская голова.— Потерпите! — крикнула женщина. — Уже иду! Вскоре перед путниками предстала тучная особа в деревянных башмаках, закутанная в шаль, с седыми косами, сложенными на макушке и удерживаемыми черной лентой с заколкой. На ее лице застыла соболезнующая мина, заставившая Аврору нахмуриться.

— Вы ищете беднягу Гильдебрандта? — спросила женщина, потирая руки в черных шерстяных перчатках. — Наверное, вы были его друзьями?

— Почему «были»? — тихо спросила Аврора, которой не понравился и грубиян-супруг, и елейная супруга. — Разве с ним что-то случилось?

— Еще бы! Бедняжка! Он всегда был таким учтивым! Мы редко его видели, особенно после смерти его родителей — самых тихих и мирных соседей, каких только можно себе вообразить. Мы с герром Аккером часто их вспоминаем. Герр Аккер — мой муж. Вы уж не взыщите, иногда он становится сущим брюзгой. Все дело в ревматизме, в такую погоду этот недуг...

Болтовня грозила затянуться, и Клаус прервал ее без лишних церемоний:

— Простите, любезная фрау, мы сочувствуем недугу вашего мужа, но сюда мы явились из-за Михаэля Гильдебрандта. Вас не затруднит уточнить, что с ним?

— Умер, умер!

— Умер?! — ахнули в один голос Аврора и Асфельд. — То есть как?!

— Убит, убит! Он этого не заслужил, и все же...

Из последних сил борясь с желанием схватить болтушку за плечи и тряхнуть как следует, Аврора крикнула:

— Как это произошло? Выкладывайте, черт вас побери!

Женщина испуганно взглянула на грубиянку и поспешно перекрестилась.

— Я же говорю: его убили. Вот тут, перед его дверью. Его нашли вчера утром в снегу, прямо на пороге, с кинжалом в спине. Он упал и не дал убийце закрыть дверь. Вам нехорошо, юноша? — обратилась она к Авроре, которая, подкошенная новым несчастьем, обессиленно опустилась на тумбу перед домом.

Несмотря на мороз, беседа этой троицы начала привлекать внимание любопытных. Вокруг них собирались наскоро одевшиеся кто во что люди. Самым нетерпеливым из них оказался пастор соседней церкви. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что происходит, и он тут же обратился к зевакам:

— Расходитесь по домам, братья! Если эти молодые люди — родственники умершего, то не усугубляйте их горе своей бестактностью. Я займусь этим сам. А вы лучше помолитесь, это будет полезнее для всех.

Голос, подобный звону соборного колокола, и неистовый огонь в глазах пастора не могли не подействовать на собравшихся: они стали медленно, нехотя расходиться — так разбредается стая, испугавшись грозного вида своего вожака. Тот, добившись своего, повернулся к приезжим.

— Я — пастор Крамер. Вы его родня? Мне казалось, что у него никого нет.

— Всего лишь друзья, — ответил Асфельд, давая Авроре время опомниться. — Мы с кузеном из Гамбурга, в вашем городе проездом, просто решили заглянуть к герру Гильдебрандту, с которым познакомились в особняке Врангелей. А тут, оказывается, стряслась беда... Мы ничего не можем понять. Какой ужас!